100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев Страница 22

Если эмоция повторяется слишком часто, она теряет свое очарование и ценность и в конце концов перестает быть эмоцией. Это верно как в области чувств, так и в области искусства. Чего требуют художники от эволюции искусства, так это новых эмоций через открытие новых способов выражения художественной эмоциональности данного периода. По этой причине каждая следующая эпоха отвергала предыдущую. В последовательном развитии стилей столько же воли и своеволия между четко определенным и детальным стилем Донателло или Боттичелли и резким и напыщенным стилем великого исказителя Микеланджело, сколько между пастой Энгра и дальнейшими увлечениями импрессионистов. Стремление к округлости форм (душа стиля), унаследованное от венецианцев, возвеличивавших вдохновение восемнадцатым столетием, и к картинному изображению платьев и женских поз равно стремлению Тициана к роскоши или любви некоторых современных художников к неестественной худобе.

В искусстве, как и на поле боя, «прекратить наступление — значит отступить». Каждое художественное новшество должно возмущать зрение и слух, потому что и глазу, и уху нужно время, чтобы привыкнуть к новым гармонизациям цветов, форм, слов и звуков. Сдвиг в современных новшествах заключается в переходе художественных эмоций из области чувств в интеллектуальную область. Нам больше не нужна живопись, которая просто «представляет» что бы то ни было на манер документальной иллюстрации. Нам больше не нужны картины — слова в виде изображений. Мы ищем новые разновидности формы и цвета, мы хотим получать удовольствие от живописи ради нее самой, а не ради литературной или сентиментальной идеи, которую она должна проиллюстрировать. Именно так арабы создавали свою архитектуру.

Раньше — вплоть до нашего времени — во всех искусствах преобладали мифологические и религиозные чувства. У художников под рукой были уже готовые чувства, понятные каждому. Мифы и религия правили всем. В наш век избыточного индивидуализма каждому художнику приходится создавать свой собственный внутренний мир и находить его внешнее выражение. Он обязан конкретно выражать свое особое видение жизни и право на это выражение. Тридцать лет назад из этого обязательства родилось современное искусство. Оно освободилось и решительно восстало против любого догматизма школы: свободный стих и общее постмаллармеанское искусство в поэзии; импрессионизм, фовизм, кубизм, футуризм, синхронизм и симультанизм в пластических искусствах; дебюссеизм или постдебюссеизм в музыке; метахория в танце.

Современное искусство отмечает похороны всего сентиментального искусства — банального, поверхностного; другими словами — невыносимого, оттого что недостаточно. Мы всё лучше понимаем, что мелодрама, где плакала Марго [отсылка к произведению де Мюссе], без сомнения, глупая мелодрама, вызывающая все те же эмоции — поверхностные, пустые, мелкие, что и обычный новостной заголовок. Они не возвышают ни личность, ни дух. Напротив, вместо сентиментализма в искусстве и жизни нам хочется искусства более благородного и чистого, искусства, которое трогает не сердце, а мозг, не очаровывает, а заставляет думать.

Новое поколение художников, равнодушных к слезам Марго, стремится к героизму. Они реформируют разные виды искусства своими исследованиями, в которых главенствует мозг. Вот почему современное искусство чрезвычайно интеллектуально.

Вот почему мы — церебристы.

М16. Филиппо Маринетти и Кристофер Невинсон.

Манифест футуристов против английского искусства (1914)

 Впервые опубликован под названием «Живое английское искусство» в Observer 7 июня 1914 г., а в приводимой версии — в Lacerba на английском и итальянском языках 15 июля 1914 г. Французское издание вышло в виде листовки, которая датируется 11 июня 1914 г. Кажется достаточно очевидным, что автором этого манифеста был Маринетти, а Невинсон ему аккомпанировал.

Именно эту роль — аккомпаниатора — отвел ему Маринетти и во время исполнения своего знаменитого произведения «Занг Тамб Тамб: Адрианопли» (1914) в галерее Доре в Лондоне. Это было длинное «звуковое стихотворение» о штурме Адрианополя (Эдирне) во время болгаро-турецкого конфликта 1912 г., в котором Маринетти участвовал. Последняя глава, «Бомбардировка Адрианополя», стала кульминацией его поэтических декламаций:

На столе передо мной лежал телефон, несколько досок и молотки, нужные для исполнения приказов турецкого генерала под звуки ружейной и пулеметной стрельбы. В помещении в трех местах стояли доски, и я подходил к ним по очереди, бегом или шагом, чтобы быстро зарисовать что-то мелом или провести ту или иную аналогию. Мои зрители постоянно вертелись, чтобы уследить за моими движениями, и были совершенно очарованы, а их тела распалялись эмоциями под мощным воздействием моего описания сражения словами-на-свободе. В другом помещении на некотором расстоянии установили два больших барабана, на которых художник Невинсон, который мне помогал, изобразил грохот пушек, когда я велел ему это сделать по телефону. Растущий интерес английской аудитории перерос в бешеный энтузиазм, когда я достиг кульминации динамичного выступления, чередуя болгарскую песню «Шуми Марица» своими ослепительными изображениями и грохотом звукоподражательной артиллерии.

Кристофер Невинсон (1889–1946) стал футуристом после встречи с Северини в Париже в 1913 г. Говорили, что он единственный ортодоксальный футурист в Англии. Какое-то время он был полон энтузиазма, но ученичество его было недолгим. Он присоединился к квакерской Санитарной службе друзей и как военный художник показал себя лучше, чем как футурист. Его «Возвращение в окопы» (1914–1915) было опубликовано в виде ксилографии во втором выпуске BLAST в 1915 г., свидетельствуя о примирении с Уиндемом Льюисом и вортицистами. Льюис благородно воспринял победу.

* * *

Я итальянский поэт-футурист и страстно люблю Англию. Я хочу излечить английское искусство от худшей из болезней — традиционализма. Таким образом, я имею полное право говорить вслух, не стесняясь в выражениях, и вместе со своим другом Невинсоном, английским-художником футуристом, провозгласить начало борьбы.

Против

1. Культа традиций, консерватизма академий, одержимости английских художников коммерцией, изнеженности их искусства и их потуг, имеющих исключительно декоративную ценность.

2. Пессимистических, скептических и ностальгических вкусов английского общества, которое по своей глупости обожает, буквально до экстаза, все напускное, сдержанное и посредственное вроде тривиального воспроизведения Средневековья — лишенные изящества города-сады, майские поля, танец моррис, сказки, эстетизм, Оскара Уайльда, прерафаэлитов, неопримитивизм и Париж.

3. Рассредоточенного снобизма, игнорирующего и презирающего любую попытку англичан проявить смелость, оригинальность и изобретательность и тайно почитающего смелость и оригинальность иностранцев. Никогда не следует забывать, что в Англии были свои новаторы, как, например, Шекспир и Суинберн в поэзии; Тернер и Констебл (самый первый импрессионист и художник барбизонской школы) в живописи; Уотт, Стивенсон, Дарвин и другие в науке.

4. Притворных революционеров из Нового английского художественного клуба, подорвавшего престиж Королевской академии и теперь вульгарно противостоящего авангардным движениям.

5. Безразличия короны, государства и политиков к искусству.

6. Восприятия англичанами искусства как праздного времяпрепровождения, полезного