Елена Грицак - Саламанка Страница 24

Саламанкский профессор Диего де Торрес Вильярроэль родился и жил в эпоху Просвещения, когда астрологию относили к суевериям и не стоившим внимания пережиткам прошлого. Интересоваться ею считалось занятием, недостойным образованного человека, но в Испании так полагали далеко не все. Вильярроэль не только занимался астрологией на профессиональном уровне, но и пропагандировал ее в кругу своих коллег. Возглавленная им в 1726 году кафедра астрологии до того не действовала в течение 20 лет. Помимо чтения лекций, он сочинял стихи, и потомки по праву оценили его двойной дар блистательного поэта и ученого, не поменявшего своих взглядов в угоду обществу.

Труды знаменитого в свое время математика Педро Мачадо известны лишь узкому кругу специалистов, зато его облик знаком всем поклонникам испанской живописи. Будучи профессором университета Саламанки, он принадлежал к братству мерседариев и в этих ипостасях был изображен на картине своего великого соотечественника Сурбарана. Художник работал по заказу магистра, выполнив портреты 11 ученых монахов ордена, причем некоторые из них, в том числе изображение брата Педро, умершего в 1602 году, были написаны посмертно. Одинокая фигура в белом монашеском облачении резко выделяется на темном фоне, оживленном только низким столиком с книгой. Ученый – седой старик с добрым лицом – размышляет над текстом, не успев завершить строку.

Университетские профессора читали определенный курс или быстро диктовали его студентам. Помимо лекций, каждый из них был наделен обязанностью, смягчавшей жесткость в преподнесении материала.

После занятий лектор спускался во внутренний двор, точнее, в галерею, чтобы провести вечер в компании своих учеников. В Саламанке это называлось «стоять у колонны» (исп. asistir al poste) и отдаленно напоминало порядки перипатетической школы Аристотеля.

Непринужденная беседа, во время которой студенты задавали вопросы, порой не относящиеся к лекции, позволяла вести диалог людям различного статуса.

Гербы Испании на фасаде университета – обязательная часть монументальной архитектуры эпохи Фердинанда и Изабеллы

Исполненное взаимного интереса, такое общение часто оказывалось более плодотворным, чем монотонная читка в аудитории. Почтенный родитель ректора де Оливареса, перед тем как отправить сына в Саламанку, составил наставление, где советовал не пренебрегать беседами у колонны: «После занятий отправляйся слушать сомнения, которые будут высказывать ученики, чтобы осознать трудные моменты и лучше понять суть изложенного, что заставить тебя учиться еще прилежнее, а профессора столь же усердно преподавать».

Деятельность университета Саламанки как школы и научного центра была направлена на поддержку интересов испанской монархии, ступившей на путь колониальной экспансии тотчас после воссоединения страны. В конце XV века в среде саламанкской профессуры выделялось замечательное трио гуманистов: Элио Антонио де Небриха, Лючио Маринео да Бидино и Пьетро Мартире де Ангьера. Они были единомышленниками и друзьями, хотя принадлежали к разным нациям и получили разное образование. Первый, по рождению испанец, был филологом и педагогом, его друзья, итальянцы, отдавали предпочтение праву и вели исторические исследования. Все трое были учениками известного итальянского гуманиста, но, уважая учителя, не разделяли его взглядов. Они всю жизнь поддерживали между собой тесные дружеские и деловые отношения, став активными носителями и пропагандистами передовых идей. В пору господства схоластики испанские философы-новаторы не отличались широтой взглядов. Немногочисленные гуманисты проявляли осторожность в вопросах религии, поэтому дружба и сотрудничество трех талантливых ученых имели большое значение как для Саламанки, так и для всей страны.

Задавая тон в стенах университета, де Небриха, да Бидино и де Ангьера оказывали большое влияние на слушателей, среди которых в свое время находился Бартоломе де Лас Касас – великий испанский гуманист, один из тех, кто осваивая Америку, боролся против колониализма, «подлинная совесть Испании», как отзывались о нем современники.

Несмотря на сильные позиции реакционного духовенства, в Саламанке приветствовался интерес к человеку, уважение к личности, стремление усвоить все лучшее из культурного наследия прошлого. Именно эти черты были присущи Лас Касасу, правда, проявились они лишь в зрелые годы, зато сделали безалаберного студента достойным представителем Ренессанса. Его предки принадлежали к знатной фамилии, владевшей такими источниками богатства, как земельные угодья и крупные посты в администрации Севильи. Однако к моменту рождения Бартоломе род обеднел, а старший Касас занимал скромное место судьи, позволившее, однако, изыскать средства для обучения сына в Иберийских Афинах, как тогда называли университет в Саламанке. К сожалению, не сохранилось прямых свидетельств о саламанкском периоде жизни ученого, известно только, что студентом он был в 1480–1493 годах, когда старейшая испанская школа находилась на вершине славы, а ее лиценциаты имели высокую научную репутацию, признаваемую далеко за пределами Кастилии. Получив степень бакалавра, юный Бартоломе начал готовиться к переходу на следующую ступень научной карьеры, которой достиг в самом конце столетия.

Настойчивый и прилежный, Лас Касас слушал лекции старших коллег де Небрихи, да Бидино и де Ангьеры, таким образом приобщаясь к философии Ренессанса. Тройка лидеров из профессорской среды Саламанки занимала одно из первых мест в европейском гуманистическом движении, хотя исповедовала консервативные взгляды. Известно, что ни один из них не разделял материалистических воззрений своих наставников, никто не был противником католицизма, и тем более не высказывал атеистических идей. Впрочем, в пору господства инквизиции от испанского ученого трудно было ожидать иного. Тем не менее влияние идей Ренессанса, раздумья над трудами великого гуманиста Эразма Роттердамского, к счастью не запрещенными в Испании, привели их, как и других профессоров Саламанки, к новой мысли, возникшей в борьбе с формализмом схоластики.

Местный консерватизм долго не уступал позиций новаторству, в чем ему немало помогла королевская власть в лице Филиппа II. Выразив опасение насчет того, что свобода преподавания может пошатнуть религиозные основы государства, он свято верил в традиции и старался не допускать пренебрежения ими в университетах. Действуя в согласии с инквизицией, испанский король принял меры против некоторых свободомыслящих преподавателей Саламанки. Участившиеся репрессии стали предупреждением для тех, кто высказывал недовольство диктатом церкви.

Самый знаменитый саламанкский диссидент, теолог и поэт-мистик фрай (брат) Луис де Леон дорого поплатился за новаторскую мысль о равенстве людей: «Все души сделаны из одного материала». Его перу принадлежит около 40 стихотворений, серия религиозных трактатов и псалмов, переводы Вергилия и Горация. К сожалению, деятельность талантливого поэта пришлась на время царствования Филиппа II – эпоху разгула инквизиции, самый неоднозначный период испанской истории.

Будучи сыном придворного адвоката и членом братства Святого Августина, он имел возможность учиться в лучших университетах Испании. Знания, полученные в Саламанке, Толедо, Алькала де Энарес, сделали его знатоком теологии, литературы и языков: итальянского, греческого, древнееврейского, латинского. В 1561 году молодой лиценциат начал преподавать в Саламанкском университете, с которым решил связать свое будущее. Поначалу он свободно занимался переводом и толкованием библейских текстов, писал трактаты на латыни, заслужив признание как лучший комментатор христианской литературы.

Учитель Хуана де ла Крус и многих других мыслителей золотого века, Луис де Леон совершил крупную ошибку, прилюдно заявив о неточностях в латинском переводе Библии. Еще большим преступлением почитался его перевод на кастильский язык «Песни Песней» Соломона. Публикация крамольной литературы тогда грозила костром, но профессор избежал страшного наказания, проведя несколько лет в тюрьме Вальядолида. Возмущение студентов, вызванное арестом любимого преподавателя было, настолько сильным, что властям пришлось на время закрыть университет.

Здесь ложь и зависть пять лет

Держат меня в заточенье

Но есть отрада в смиренье…

Тому, кто покинул свет

В этом доме убогом, он

Равняется только с Богом…

Луис де Леон. Тюрьма

Печальные строки, связанные с событиями из личной жизни автора, передают мистический настрой, оставшийся в его творчестве и после освобождения. Долгое заключение, допросы и пытки не поколебали решимости обвиняемого: его письменные объяснения свидетельствуют о мужестве, литературном таланте, прекрасном знании богословия, но главное – об искренности веры, тронувшей сердце папы римского. Получив в 1576 году прощение понтифика, узник вышел из темницы, вернулся в университет, поднялся на кафедру и начал лекцию с фразы, оборвавшейся в момент ареста.