Вениамин Фильштинский - Открытая педагогика Страница 32

И тогда студентам поручаются роли деревьев: один — дуб; другой — клен и т. д. Начинается работа над этими «ролями». Предупреждаешь студентов: не «играть» дуб или березу, а побыть этими деревьями. Мы договариваемся, что деревья — живые существа (а кто докажет, что это не так). И вот оказывается, что с нашими деревьями происходят важные внутренние процессы. Их три. Во-первых, они испытывают чисто физические ощущения: им жарко (засуха); холодно (мороз); больно (сломана ветка). Во-вторых, они думают: у них может появиться, например, такая мысль: «Хотя бы скорее дождь — надоела жара». В-третьих, у них работает воображение («интересно, когда появится лесник, тот в сапогах, с черной бородой?»). И вот, когда студенты сыграли первую в их жизни «роль» (я их в шутку с этим поздравляю), я спрашиваю, удалось ли им не играть роль, а хотя бы несколько секунд побыть дубом, березой, осиной. Оказывается, такие секунды были. Вот тут я их поздравляю всерьез, потому что есть, с чем поздравить. Ведь это был пример реального бытия на сцене. Кстати, главный теоретический труд Станиславского имеет подзаголовок: «Реальное ощущение жизни пьесы и роли».

Итак, всякое живое существование на сцене состоит из трех элементов: физическая жизнь, мысли и воображение. Мы условно называем это триадой. Это понятие для нас очень важно. Конечно, в случае «деревьев» — это модель, это некоторая схема, у реального живого человека все сложнее, конечно, у человека сложнее физическая жизнь, чем у дерева (у него есть не только ощущения, но и действия), гораздо сложнее мысли и гораздо сложнее воображение. Но, все-таки, с нашей точки зрения, — я еще раз подчеркиваю, я говорю только о своем опыте, о своих убеждениях, о своей методике, другие педагоги в других школах и мастерских могут думать по-другому, — это основной закон. О том, что жизнь живого человека можно представить как триаду, — это наши студенты должны усвоить твердо. А студенты Бухарестского университета им. Караджале, где я преподавал в январе, даже на стене сделали аппликацию из цветных букв: «физическое бытие, думание и воображение», потому что это должно стать законом на дальнейшие месяцы их обучения.

— Я очень уважаю ваш метод работы, но если бы я был вашим студентом, я поставил бы вам некомфортный вопрос: если мне не жарко, но я стараюсь, чтобы мне было жарко, если я никогда в своей жизни не буду предметом или играть вещь, но буду существом, а не деревом, — это разве не школа обмана? Не учат меня обманывать?

— Вся профессия артиста основана на воображении. Если артист человек одаренный, то, когда ему говорят: «жарко!» — ему становится жарко. Потому что в этом природа таланта артиста. Его воображение откликается на обстоятельства. А с воображением и тело. И у нас у всех в жизни воображение откликается на слова.

— Я думаю, что искусство не рождается из воображения. Оно рождается из реальной жизни.

— А разве «жарко» — это не реальная жизнь?

— Воображение — это часть искусства. Но это не река творчества. Тогда, когда я это сделаю, я бог, я буду реальным, я вижу, у меня видения, и чтобы моя мысль была понята людьми, я перевожу это на язык, который понимают все, на язык реальности.

— Вы хотите сказать, что не надо играть дерево? Хорошо, пусть лежит человек. Впрочем…

— Мы в театре никогда не играем такие роли — деревьев.

— Это не совсем так. Есть такой писатель — Меттерлинк. Он написал замечательную пьесу «Синяя птица», ее играли во МХАТе, так там есть Сахар, Хлеб… Как их играть?

— Это другое. Реальность, как говорит Платон, — это копия смысла. Это идея реальности, а не реальность. Аристотель говорит о мимезисе, имитации.

— С вашей точки зрения, на сцене должна быть правда или имитация?

— На сцене имитация, но сделанная способами правды.

— Вы знаете, это все слишком сложно. Да и преждевременно — Платон, Аристотель… Мы про это на первом курсе не говорим, мы говорим очень простые вещи: на сцене должна быть правда. И все. Значит, по-настоящему должно быть жарко, по-настоящему нужно на сцене думать, на сцене должно быть настоящее воображение. И у студентов не возникает никаких вопросов. А если студент мне говорит, что на сцепе должна быть имитация, я ему отвечаю очень просто: иди учиться в другую мастерскую. Таких вопросов я даже не разрешаю. Человек, сомневающийся в том, что на сцене должна быть правда, нам не нужен. Ведь мы уже к этому времени много говорили про правду физического существования. И после этого упражнения студенты нам говорят, что они несколько секунд действительно были деревьями. И все они уже ощутили, что на сцене может быть правда.

— Отелло убивает Дездемону по-настоящему?

— До Отелло еще очень далеко, это не тема для первого курса. Мы учим реалистической правде. Вы сейчас задаете мне вопрос, немного забегающий вперед, но я отвечу. Все знаменитые трагики: Сальвини, Леонидов, Поссарт — играли Отелло и переживали все по-настоящему. Они рыдали на сцене. Зрители в зале тоже плакали. Но почему-то ни один Отелло не задушил Дездемону. А почему? Что за фокус? Потому что природа актерского искусства такова, что частичка сознания актера на сцене все равно знает: «Я на сцене». И даже: «Как хорошо, что я на сцене! Как хорошо, что я играю! Какое удовольствие!» Поэтому Отелло рыдает, а часть актерского сознания отмечает: «Как хорошо я рыдаю! И как хорошо, что зрители плачут!» И когда артист заканчивает спектакль, он выходит к зрителям, вытирает слезы, но он счастлив. Такова природа театра. Причем, самое интересное, что это получается само. И как это ни странно, этому учить не надо. И зрители это принимают. За всю историю «Отелло» никто ни разу не испугался в зрительном зале: ой, задушит по-настоящему!

Мы продолжим наш разговор завтра…

…Итак, надо учить правде. А вот если артист неталантливый, если он попал в эту профессию случайно, ему скажешь — жарко, а он скажет — нет! Талантливому скажешь — дождь идет, — с ним сразу что-то произойдет, а если он не артист, он удивится: какой дождь, здесь же потолок! Если у артиста отсутствует воображение, то это беда. Искусство — это, прежде всего, воображение. А Шекспир откуда взял свои истории? У него тоже это в воображении возникло. Говорят, что когда Флобер писал сцену смерти Эммы в романе «Мадам Бовари», он рыдал! А Горький, когда писал в романе «Жизнь Клима Самгина» эпизод, в котором человеку вонзают нож в печень, написал и упал в обморок, а йотом посмотрели — у него там, где печень, красный рубец. Это были гении. А чем гении отличаются от нас, простых людей? Ответ простой: у нас, предположим, хорошее воображение, а у гения — гениальное воображение.

— Вы говорили о Горьком, Флобере, Шекспире — они чувствовали все намного глубже, чем сегодняшние писатели, которые пишут на компьютере… Вы говорите, что русская школа строится на понятии «быть». Актер должен узнавать жизнь. Тогда что происходит с нашими молодыми — и русскими, и румынами, которые в последние годы существуют в мире, где уже не успевают быть самим собой, а имитируют других?

— Я не философ, а вы затрагиваете слишком специальные вопросы. Давайте продолжим наши театральные педагогические темы.

О физической жизни мы подробно говорили. Концепция физического бытия — это идет от Станиславского и Немировича-Данченко. Что же касается мысли — многие театральные деятели занимались этой частью триады — мыслью. Если вы читали театральную литературу, то наверняка знаете понятия: «внутренний текст», «внутренний монолог», «внутренняя речь», — мы называем это «мыслью» или «думанием». Далее, «воображение» — это те или иные картинки, у Станиславского и у Марии Осиповны Кнебель — «видения». Но тоже тут не так все просто, это не просто сменяющиеся плоские картинки. Видения могут быть клочковатыми, могут мелькать, могут вспыхивать на одну секунду, могут быть смытыми — но они есть. Это очень объективная вещь. Если я сейчас скажу очень простое слово «мама», у каждого возникнет что-то свое. Вот вам связь слова и воображения. Или скажу «Бухарест» — у каждого тоже что-то возникнет. Причем часто в нашем воображении возникает — и не только на сцене, но и в жизни, — то, чего на самом деле нет, а человек воспринимает это в высшей степени эмоционально. В жизни есть случаи, когда даже не актер испытывает от воображения очень сильные чувства. Например, я подумал, что с моей сестрой что-то случилось, у меня в воображении возник какой-то несчастный случай, и я покраснел, побледнел, у меня стало сильно биться сердце, — а ведь ничего не было. Даже не будучи актером, человек способен эмоционально реагировать на то, чего не было. Вот что такое воображение, и в чем природа сценической игры.

Сейчас прошу быть очень внимательными, мы подходим к разбору следующего упражнения. Оно гораздо сложнее, чем «Деревья», хотя «Деревья» очень хорошее упражнение, я его очень люблю. Чем хорошо «дерево»? Он внешне неподвижно, ограничено физически, а внутренняя жизнь у него активна.