История искусств. Все, что вам нужно знать, – в одной книге - Джон Финли Страница 33

в отличие от персонажей картины «Плот „Медузы“», свидетельствует о том, что Жерико хорошо понимал двойственную природу свободы, равенства и братства. Купленная Луи Филиппом на художественном Салоне 1831 г. отчасти для того, чтобы убедить французскую публику в республиканских симпатиях, работа была сочтена слишком провокационной для выставки. Более того, только в 1861 г. ее сочли достойной для постоянной экспозиции. Немецкий поэт Генрих Гейне (1797–1856), представивший обзор выставки Салона 1830 г., увидел в работе «великую мысль», а также обнаружил в ней влияние «дыма революции»18.

Эжен Делакруа. «28 июля: Свобода, ведущая народ» (1830)

Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес

Романтическая одержимость иррациональными творческими и разрушительными силами находит непревзойденное отражение в творчестве Франсиско Гойи, особенно в серии гравюр «Капричос», или «Причуды» («Los Caprichos»), опубликованной в 1799 г. Художник, вероятно, выбрал такое название, потому что авторитарный римско-католический орден иезуитов в Испании считал «причуды» уделом безумия. Самой известной в этой серии является акватинта (техника гравирования на металле, «позволяющая, в отличие от офорта или резцовой гравюры, работать не линией и штрихом, а пятном, создавая тональные переходы наподобие заливки акварелью или тушью, отсюда название») «Сон разума порождает чудовищ». Как и «Ночной кошмар» Фюссли, гравюра Гойи намекает на то, что никакие материальные или интеллектуальные преграды не могут спасти нас от гротескных и пагубных качеств внешнего мира, равно как и от психологических мук.

Франсиско де Гойя. «Сон разума порождает чудовищ» (ок. 1797–1799 гг.). Дремлющего человека атакуют рогатые совы с темными пятнами – это предсказание плохой судьбы. Рысь, сидящая на земле, продолжает наблюдать, возможно, предупреждая о необходимости быть бдительным

Однако Гойя довольно двусмысленно утверждал: «Воображение, лишенное связи с реальностью, порождает чудовищ. Воображение, подкрепленное реальностью, само является повелителем всех искусств и источником их волшебства»19.

Существовали прецеденты, которые могли мотивировать Гойю на написание подобных сюжетов. В средние века летучие мыши и совы символизировали тьму, неспособную вынести истину, – сова была связана с отвержением учения Христа. В XVII в. эти крылатые существа были использованы в «Идее христианского политического принца» (1642) Диего де Сааведра Фахардо в гравированной эмблеме Excaecat Candor, иллюстрирующей, как: «Справа солнце проливает свет на мир, а слева летучие мыши и совы укрываются от его лучей». Также на художника могли повлиять титульный лист «Философии» Руссо (Полное собрание сочинений. Т. 2, 1793), где ученый изображен за своим столом в глубокой задумчивости, «омываемый божественными лучами света», с рукописями эпохи Просвещения, в первую очередь «Исповедью», у его ног. На оригинальных эскизах Гойи к «Сну разума» художник сидит в кресле для рисования, а не стоит за мольбертом, как, например, в знаменитой «Энциклопедии» Дидро (1771)20.

79 гравюр Гойи для «Капричос» демонстрируют идеи Просвещения, но сатирически изображают несправедливость, угнетение, религиозную нетерпимость, ложь и жестокость, особенно пытки и казни, практикуемые испанским правительством и церковной инквизицией. В 1800 г. под угрозами инквизиции Гойя снял «Капричос» с продажи. Позднее, в 1803 г., Карлос IV купил все выгравированные эстампы и 240 непроданных комплектов гравюр, несомненно, чтобы помочь им кануть в безвестность.

Воображаемый Восток

Романтические представления о Востоке как об экзотическом месте захватили воображение многих французских и британских художников XIX в. Новый жанр живописи, по сути, заключался в написании волнующих эротизированных изображений Востока: визуальных фантазий о «чувственности, обещаниях, угрозах, возвышенности, истинном наслаждении и сильной энергетике». Вот как Эдвард Саид знаменито описал термин «ориентализм»:

Ориентализм… основан на особой роли Востока в западноевропейском восприятии. Восток не только примыкает к Европе; он также является территорией величайших, богатейших и старейших колоний Европы, источником ее цивилизаций и языков, ее культурным соперником и одним из самых глубоких и часто повторяющихся образов чего-то Иного21.

Однако новые знания о Востоке и его характерных чертах не помогли остановить волну фантазий в стиле «арабских ночей», созданных такими художниками, как Жан-Леон Жером (1824–1904), Эжен Делакруа и в особенности Жан-Огюст-Доминик Энгр (1780–1867). Последний был, вероятно, наиболее известен благодаря картинам обнаженных одалисок в западноазиатских декорациях – полотно «Большая одалиска» Энгр продемонстрировал на Всемирной выставке 1855 г. в Париже.

Одалиска по-французски означает «горничная», но этим словом стали называть наложниц в гареме, что отражало запретные желания многих западных мужчин.

Экзотическим Восток представлял Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) в опере «Похищение из сераля» (1782) и леди Мэри Уортли Монтегю в коллекции писем «Письма турецкого посольства» (опубликованы в 1763 г. после смерти автора), которые, несомненно, вдохновили Энгра и многих других.

Картина Жан-Леона Жерома «Невольничий рынок» (1866) также стала символом ориентализма после публикации текста Саида и оценки картины Линдой Нохлин в ее фундаментальном эссе «Воображаемый Восток» (1983). Ученая утверждает, что «Невольничий рынок» представляет империалистическую, расистскую и ориенталистскую перспективу мужской, европейской власти; другие искусствоведы считают, что работа может быть интерпретирована как «картина сторонников ликвидации рабства». Трудно оспорить аргумент Нохлин о том, что подобные образы увековечивают представление западного канона о Востоке как о месте «живописной вечности», одновременно предлагая морализаторский и расистский комментарий о «дикой» природе современного исламского общества.

Достаточно сравнить европейскую фантазию на тему Востока с работами турецкого интеллектуала и художника-новатора Османа Хамди-Бея (1842–1910). Его сюжеты наводят на мысль о европейском учителе Жероме, но в качестве альтернативы он изображает утонченные образы женщин из мусульманских семей. Например, в картине «Две музицирующие девушки» он усложняет и отрицает западные стереотипы о Востоке, намеренно уходит от ориенталистских взглядов. Как убедительно доказала Зейнеп Челик[21], престиж Хамди как ученого означает, что многие воспринимают его работы как проявление инакомыслия и критики европейского ориентализма22.

Дж. М. У. Тернер

Картина Тернера «Невольничий корабль» (первоначальное название «Работорговцы выбрасывают за борт мертвых и умирающих – тайфун надвигается», 1840) иллюстрирует ужасающий эпизод колониальной истории Великобритании. Эта тема представляет особый интерес, поскольку в 1833 г. империя приняла первый закон об отмене рабства, настаивая на том, чтобы подобная практика была прекращена на всей ее территории к 1840 г. Цель была фактически достигнута в 1838 г., а в последующие годы по всему миру развернулась активная кампания против работорговли. Тернер изобразил инцидент 1781 г., когда корабль «Зонг» выбросил за борт множество больных и мертвых рабов; судовладелец мог потребовать страховку только за «груз, потерянный в море». Однако вместо критики рабства «Невольничий корабль» Тернера был интерпретирован как мрачная визуализация человечества, безнадежно борющегося с первобытными силами природы. Картину, выставленную в Королевской академии в 1840 г., художник озаглавил строкам из своей незаконченной поэмы «Обманчивость надежды»: «Надежда, надежда, обманчивая надежда! / Где теперь твой рынок?»

Жан-Леон Жером. «Невольничий рынок» (1866). По мнению историка Сары Лис, вполне вероятно, что художник вдохновился на создание этого произведения, прочитав рассказ Жерара