Д Медриш - Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики Страница 4

В фольклоре для каждого из трех аспектов непосредственного соприкосновения наиболее типичны - соответственно: 1) жанры, относимые к несказочной прозе, в которых, по сравнению с другими жанрами фольклора, информационная функция преобладает над художественной (на первом плане-событие) ; 2) сказка, как фольклорный жанр, в котором слово впервые открыто наделяется не утилитарно-информационной, а художественной функцией (на первом плане-модальность, степень соответствия слова событию); 3) жанры, отличающиеся наибольшей словесной характерностью и устойчивостью, прежде всего паремиологические жанры, а также сказочные формулы и т. д. (на первом плане-слово).

В последней главе основное внимание уделено лирической ситуации с точки зрения типологических соответствий в фольклоре и литературе. Исследуется лирическое начало в фольклоре и его неодинаковая жанровая реализация в песенном творчестве славянских и некоторых других народов и, в связи с этим, воздействие жанровой структуры национального фольклора на литературу.

Таким образом, каждая глава посвящена одному из видов взаимодействия между фольклором и литературой, начиная с наиболее простых, явных генетических связей и кончая наименее наглядными и в меньшей мере изученными типологическими схождениями. (Изложение материала именно в такой последовательности было бы и с логической точки зрения наиболее целесообразным 48).

В результате в одних случаях предлагаются решения, в других-выдвигаются гипотезы, в третьих автор ограничивается только постановкой вопроса, полагая, что и это небесполезно, особенно когда дело касается столь обширной и, по существу, малоизученной проблемы.

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ СВЯЗИ

Глава первая. Художественное время в литературе и фольклоре. Модификация сюжетов

Структура художественного времени

Фольклорное повествование передает явление таким, каким его увидел бы каждый и всегда,-явление вообще. Еще А. Н. Веселовский обратил внимание на то, что если, к примеру. Калин царь-иноверец и захватчик, то не только русские (а, следовательно, и рассказчик), но и собственные подданные "царя" обращаются к нему не иначе, как: "Ай же ты собака да наш Калин царь!" Этого, однако, мало: сам Калин в грамоте князю Владимиру требует поставить на улицах Киева бочки "Чтобы было у чего стоять собаке Калину царю". Словом, [видение повествователя или персонажа - это одновременно видение всеобщее (отсюда и столь частые ссылки на молву: "говорят"). Ранняя средневековая литература придерживается того же принципа.

Постепенно с течением веков, круг авторских интересов индивидуализируется, хотя на первых порах эта индивидуализация довольно условна и сводится к своеобразию местному, профессиональному и т. п. Если в XII веке игумен Даниил сообщает в своем "Хождении": "...финици мнози стоят висоци и по градищу тому, яко лЕс частый"1, то в "Хождении за три моря", памятнике XV века, у купца Афанасия Никитина читаем: "...фуники кормят животину, батман по 4 алтыни"2.

В дальнейшем, с возрастанием роли авторской индивидуальности, ракурс повествования становится все более определенным, а его устойчивость (или изменчивость) на протяжении произведения - все более значимой в структурном отношении.

Вопрос о ракурсе изображения требует, наряду с проблемой художественного времени, специального рассмотрения; хотелось бы только обратить внимание на постоянную взаимосвязь и взаимозависимость этих двух структурных компонентов. Так, если жанр землеописаний наталкивал на нетрафаретное изображение-уже хотя бы в силу нетрадиционности объектов изображения, то именно с развитием "хождений", наглядно демонстрирующих изменения в "точке зрения" (вспомним Афанасия Никитина), связывают превращение "категории времени из содержательно оценочных характеристик в формальные рамки описания"3. Если в былинах ракурс изображения обобщен, то и художественное время выступает здесь в виде обобщенного идеального эпического времени, и движется оно по закону хронологической несовместимости, не останавливаясь и не разветвляясь, тогда как в современном романе одно и то же явление может быть представлено в различных перемежающихся, следующих друг за другом или накладывающихся ракурсах, так что один и тот же отрезок реального времени может быть представлен многократно. Иначе говоря, если один аспект образного видения ("так видят все"-в былине, или же "так видит автор, персонаж"-в романе) определяет "точку зрения", т. е. ракурс и план изображения, то другой ("так видят всегда", или же "так видит такой-то в определенный момент") связан со структурой художественного времени.

Событийное время

Начнем с рассмотрения наиболее близкого к поверхности временного структурного слоя. События в художественном произведении характеризуются определенной временной протяженностью. Уже в заглавиях сказываются авторские принципы отбора реального времени: "Утро помещика", "Ночь. полководца", "Сорок лет" - подзаголовок "Жизни Клима Самгина", "Девять дней одного года" и т. п.

Время как длительность, или событийное время (остановимся на этом термине; в том же, или примерно в том же смысле употребляют еще термин "фабульное время") характеризуется такими признаками, как продолжительность, прерывность или непрерывность, конечность или бесконечность, замкнутость или открытость.

Под продолжительностью событийного времени имеется в виду дистанция между, первым и последним (по времени) событием, изображенным в тексте. Поскольку событийное время "Может быть представлено либо на всей его протяженности (непрерывно), либо лишь в определенные, разделенные промежутками моменты (дискретно), целесообразно говорить о непосредственно событийном времени и промежуточном событийном времени. Так, в заглавии фильма "Девять дней одного года" содержится указание на то, что событийное время равно году, причем непосредственно событийное время составляет девять дней (фактически какие-то отрезки каждого из этих дней), остальное приходится на временные цезуры промежуточное событийное время. Насколько своеобразно и подчас неожиданно (может быть, и для самих авторов) проявляются во временной структуре традиции, можно судить по тому, что, согласно подсчетам А. Ф. Лосева, событийное время "Илиады"-51 день, однако непосредственно "в "Илиаде" изображаются только 9 дней из последнего года Троянской войны"4.

(В фольклоре временные отрезки известной продолжительности обретают конкретное, заранее обусловленное значение, варьируемое в рамках отдельных жанров. {Волшебная сказка охватывает обычно определенный этап жизни героя-от рождения или от юности, но непременно до его женитьбы5, в то время как русская былина или сербская героическая песня воспроизводит один какой-то эпизод из жизни богатыря или юнака, эпизод во всей его полноте, до полной фабульной развязки. Баллада в такой полноте в изображении действия не нуждается, фабульная развязка может подчас как бы сжиматься. K примеру, чешская баллада (стадиально, по-видимому, более ранняя) нередко прибегает в финалах к помощи правосудия в тех случаях, когда в ее русских параллелях фабульную развязку заменяет нравственное осуждение виновных. По существу это означает "некоторый отказ от исключительной фабульности и переход к изображению внутренних сторон жизни, что несомненно представляет большой шаг вперед" 6. В области поэтики это влечет за собой, в числе прочего, сокращение, точнее-уплотнение событийного времени.

Фольклор обращается к традиционным конфликтам, и начальная ситуация в сказке, балладе или лирической песне может, в принципе, совпасть. Так, по наблюдению Л. М. Соловей, с того, что мачеха дает падчерице невыполнимые задания, могут начинаться в белорусском фольклоре и баллада, и сказка7. Различаются не столько начала, сколько концы. Наблюдается закономерность: размер произведения, принадлежащего к тому или иному фольклорному жанру, находится в прямой зависимости от характера присущей этому жанру развязки. чем идеальнее решение, тем дольше путь к развязке, тем протяженнее текст. Лирическая песня, как правило, короче баллады, былина пространнее баллады, но короче сказки. Можно заметить также, что жанры более поздние отличаются более уплотненным событийным временем.

Промежуточное время в героическом фольклорном повествовании характеризуется весьма определенно, причем продолжительность "паузы" выражается при помощи сакральных чисел (тройка, семерка, девятка, сорок, тысяча). Нетрадиционные цифры придавали бы изображаемому ту конкретность, единичность, которая эпосу противопоказана. Немецкий ученый Мейер говорил, что эпическое повествование не боится тысяч и миллионов, но такая цифра, как, например, 41, ему противопоказана8.

Что перед нами категории все же не столько количественно-временные, сколько качественно-смысловые, об этом говорит употребление одних и тех же чисел и при определении продолжительности времени и при установлении количества персонажей, сообща выполняющих одно и то же действие (числа 3, 7, 9, 12, 40) и в ряде других случаев. Следует учитывать, что существенную роль здесь играет и национальная (или региональная) традиция.,. Так, у поляков, "если кто-нибудь едет на войну, то всегда на 7 лет". Я. С. Быстронь полагает, что у других восточноевропейских народов в подобных случаях семерку заменяет девятка9. Это не совсем верно, хотя неточность польского исследователя понятна. В польском фольклоре не представлен героический эпос; у тех же народов, у которых он существует, в ряде случаев между эпическими и лирическими (либо лиро-эпическими) произведениями намечаются расхождения. В болгарской девичьей песне девушка ожидает милого 9 лет, но для гайдуцкого эпоса характерно число семь10. Таким образом война длится семь лет (эпос), однако герой возвращается с войны через девять лет (лирика). Здесь нет логики, но есть традиция, нет длительности, протяженности11 времени, но есть его качество. Русский богатырь может быть в походе три года, либо шесть лет-"друго три", либо, наконец, "друго шесть"-двенадцать лет. В сербских героических песнях всякий попавший в руки врага находится в неволе 9 лет и 7 месяцев, даже если это известный исторический деятель, и документально зафиксирован иной (обычно-намного меньший) срок его пребывания в плену12. Варьирование сакральных чисел в зависимости от национальных традиций подчеркивает их условный характер, причем во всех случаях сроки явно превышают реальные.