Д Медриш - Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики Страница 5

Промежуточное время в героическом фольклорном повествовании характеризуется весьма определенно, причем продолжительность "паузы" выражается при помощи сакральных чисел (тройка, семерка, девятка, сорок, тысяча). Нетрадиционные цифры придавали бы изображаемому ту конкретность, единичность, которая эпосу противопоказана. Немецкий ученый Мейер говорил, что эпическое повествование не боится тысяч и миллионов, но такая цифра, как, например, 41, ему противопоказана8.

Что перед нами категории все же не столько количественно-временные, сколько качественно-смысловые, об этом говорит употребление одних и тех же чисел и при определении продолжительности времени и при установлении количества персонажей, сообща выполняющих одно и то же действие (числа 3, 7, 9, 12, 40) и в ряде других случаев. Следует учитывать, что существенную роль здесь играет и национальная (или региональная) традиция.,. Так, у поляков, "если кто-нибудь едет на войну, то всегда на 7 лет". Я. С. Быстронь полагает, что у других восточноевропейских народов в подобных случаях семерку заменяет девятка9. Это не совсем верно, хотя неточность польского исследователя понятна. В польском фольклоре не представлен героический эпос; у тех же народов, у которых он существует, в ряде случаев между эпическими и лирическими (либо лиро-эпическими) произведениями намечаются расхождения. В болгарской девичьей песне девушка ожидает милого 9 лет, но для гайдуцкого эпоса характерно число семь10. Таким образом война длится семь лет (эпос), однако герой возвращается с войны через девять лет (лирика). Здесь нет логики, но есть традиция, нет длительности, протяженности11 времени, но есть его качество. Русский богатырь может быть в походе три года, либо шесть лет-"друго три", либо, наконец, "друго шесть"-двенадцать лет. В сербских героических песнях всякий попавший в руки врага находится в неволе 9 лет и 7 месяцев, даже если это известный исторический деятель, и документально зафиксирован иной (обычно-намного меньший) срок его пребывания в плену12. Варьирование сакральных чисел в зависимости от национальных традиций подчеркивает их условный характер, причем во всех случаях сроки явно превышают реальные.

Иное дело - непосредственно событийное время. В. Я. Пропп заметил, что "в эпосе дело обрисовывается так, будто татары появились всего один раз и сразу же были изгнаны из пределов Руси"13. Один былинный день равен по значению целой эпохе. Эта своеобразная "теория относительности" продиктована, несомненно, активным характером героя, преодолевающего преграды благодаря собственным усилиям, не надеясь на чудесных помощников и покровителей, без которых герой волшебной сказки обойтись не может. При этом промежуточное событийное время - время между изображаемыми событиями, в героическом эпосе, как правило, растягивается, тогда как непосредственно событийное время-сжимается.

В сказке трансформация событийного времени обусловлена не столько деяниями ее героя, сколько иными, внешними по, отношению к герою обстоятельствами. Подчас время бездействия сказочного героя оказывается временем активности его помощников. Отсюда особая роль ночного времени в сказке. Вообще сон - один из наиболее часто применяемых приемов преодоления временных пауз в жизни персонажа. На этот случай есть и специальная сказочная формула: "долго спали, скоро встали". Если Ивану-царевичу невеста Русая Руса предсказана еще в детстве, то до встречи с нею он трижды "три года проспал,-опять пробуждался" (просто сослаться на прежнее предсказание, повернуть время вспять сказка не может). Впрочем, чаще всего это "долго" не конкретизируется вовсе.

Нередко промежуточное время в сказке-это время, потраченное на преодоление пространства, и оно также имеет значение не столько само по себе, в силу своих специфических качеств, сколько играет роль некоего семантического переключателя, и продолжительность его подчеркнуто неопределенна: "долго ли, коротко ли...".

Если в волшебной сказке и встречается точное обозначение продолжительности действия, то оно имеет не количественный, а качественный смысл14. Стоит не посчитаться с этим - и сказочная традиция тотчас же окажется нарушенной, как это случилось, например, с современной сказочницей А. И. Корольковой (сказка "Сивка-Бурка"): "Так он вставал дня три"15. Заменив "три дня" (в смысле "трижды") на чисто временное "дня три", сказочница допустила явную оплошность, ибо важна здесь не продолжительность-суть в троекратном повторении, при котором последний (в данном случае-третий) этап качественно противоположен всем предыдущим. (Оплошность, вызванная, кстати, как раз пониманием того, что точное временное обозначение-ровно три-сказке ни к чему 16.

В сказке встречаются те же сакральные числа, что и в былине, впрочем, преимущественно в более причудливых сочетаниях: 33 года, 1001 ночь (при счете-еще и 77, числительное того же типа). "Тридцать три"-это не три, не тридцать и не просто их сумма, а-сказочно много. То же-тысяча и одна, причем, помимо тысячи, что уже само по себе сакрально, 1001 содержит (в качестве кратного) еще и 77. Определяется не столько продолжительность, сколько неизмеримость. Качественное отличие сказочного времени от былинного проявляется, следовательно, еще и в том, что хотя то и другое получает в конкретных произведениях количественное выражение, зачастую отличаются они не столько величиной17, сколько самим принципом выражения количественных характеристик, опять-таки качественно.

Оценочно-семантической природой событийного времени в сказке могут быть объяснены и некоторые другие элементы ее поэтики. Фиксируются только качественно отличные от обычных моменты времени, и если сказка, не знающая многоголосия, нередко заставляет своих героев говорить в унисон, то делает это оттого, что одновременными могут мыслиться только одинаковые действия18. И, соответственно, необыкновенный поступок приходится на особое время. По этой, вероятно, причине во всем сборнике сказок Вятской губернии Д. Зеленина (и, возможно, в некоторых других) из всех дней недели зафиксирован только один воскресенье. Неудивительно, что и в сутках выделяются особые моменты: время восхода и захода солнца, а также полдень и полночь. В полдень и в полночь появляется в чешском фольклоре лесная дева, которая может защекотать до смерти 19. У немцев термин "Mittagszeit" письменно зафиксирован впервые в 1689 г., однако фольклорные его корни уходят в глубину веков. Виль-Эрих Поккерт находит отголоски представлений о полуденном часе как о времени необычайных происшествий у Феокрита, Овидия и Вергилия. Для нас существенно наблюдение исследователя о том, что в разные эпохи с этим часом связаны различные представления, которые, к тому же, обусловлены еще и регионально, но необычное время всегда и везде связывалось с необычным действием, чудесами и колдовством20.

Наиболее точно продолжительность времени сказка указывает как раз тогда, когда необходимо подчеркнуть его сверхестественность. Герой русской сказки "Неосторожное слово" (Аф. No 568) - "больше трех лет дома не бывал, а ему показалось, что он всего-то одни сутки у чертей прожил". Герой другой сказки (Аф. No 358), навестив покоящегося на кладбище друга, успел только пропустить три стакана вина и тотчас возвратился к своей невесте, но не нашел ни ее, ни друзей, ибо на земле уже триста лет прошло. В. Я. Пропп указывает на распространенность подобных ситуаций: "Представление о том, будто в царстве мертвецов (горных духов и пр.) сто лет проходят как один миг, было широко распространено. Это нашло отражение в преданиях на разнородные сюжеты"21. Представление о хронологической связи событий, разделенных в пространстве, еще не сложилось. Существенно и то, что время в ином мире движется не просто по-иному-оно всегда течет быстрее, чем обычно22.

Лирика, по самой своей природе, эпическому счету на годы предпочитает часы, дни, мгновения (хотя девушке в разлуке "часочек" и может показаться за "годочек"). Но если лирическая песня и прибегнет к более крупным числам, она, как правило, предпочтет не былинный, а сказочный принцип счета. Когда лирической песне требуется указать продолжительность действия (особенно направленного на преодоление пространства), она предпочитает не массивную округленность эпических чисел, а причудливость сказочных сочетаний. Так, в песне, записанной на Вологодщине:

До милашки долог волок

Насчитаю сорок елок

С елочкой.

(Соб , VII, No 228)

Число, которое, ввиду своей "некруглости" признано совершенно неподходящим для эпоса-41,-вполне уместно в лирике. Ср. у Есенина в "Поэме о 36":

До енисейских мест

Шесть тысяч один

Сугроб23.

Таким образом, и непосредственно событийное время, и промежуточное время в каждом из фольклорных жанров отличаются качественным своеобразием.

Стоит, однако, обратиться к характеристике событийного времени в литературе, чтобы убедиться: отмеченные внутри фольклора отличия носят частный характер, тогда как отличие фольклорного повествования от литературного сопряжено в этом плане с признаками значительно более общими. причем по мере поступательного развития литературы специфика каждого из двух видов словесного художественного творчества проступает все более явственно. Средневековый автор даже собственную биографию излагал по шаблону- как осуществление предопределенного свыше идеального пути, как служение в одной, заранее предназначенной области. Так, автобиография Жуанвиля начиналась с поступления на службу к Людовику IX и завершалась с окончанием службы24.