Поэтический мир прерафаэлитов - Теннисон Альфред Страница 44

СОН

Спи, пусть под темными облаками Дух твой томится, скорбью пленен, Спи, и развеет мрак пред очами     Сон. Тьму разрывая, спустится он, Бог полуночный, возлюбленный нами, Чтобы наутро ты был исцелен, Ибо он властвует над сердцами. Счастлив ты или бедой сокрушен — Всех нас овеет своими крылами     Сон. Перевод Е. Савельевой

THE ROUNDEL

A roundel is wrought as a ring or a starbright sphere, With craft of delight and with cunning of sound unsought, That the heart of the hearer may smile if to pleasure his ear     A roundel is wrought. Its jewel of music is carven of all or of aught — Love, laughter, or mourning, — remembrance of rapture or fear — That fancy may fashion to hang in the ear of thought. As a bird’s quick song runs round, and the hearts in us hear Pause answer to pause, and again the same strain caught, So moves the device whence, round as a pearl or tear,     A roundel is wrought.

РОНДЕЛЬ

Сработать рондель, будто обруч на сфере астральной: С восторгом выковывать звук, неизвестный досель; Чтоб веяло светлой улыбкой от рифмы хрустальной,     Сработать рондель. Найти этой музыки грань в чем угодно — вот цель: В веселье ли, страхе, любви, в тишине погребальной; От блеска иллюзий, мудрец, отрекаться тебе ль? Как эхо отрывистых возгласов птицы печальной Стихает вокруг, и внезапно — ответная трель, Из жемчуга слёз может разума круг шлифовальный     Сработать рондель. Перевод В. Окуня

ЭРНЕСТ ДАУСОН

ERNEST DOWSON

ПОРТРЕТНАЯ ФОТОГРАФИЯ ЭРНЕСТА ДАУСОНА Автор неизвестен Из книги: Dowson, Ernest. The Poems of Ernest Dowson London, John Lane, 1905

ЭРНЕСТ ДАУСОН (2 АВГУСТА 1867–23 ФЕВРАЛЯ 1900)

Поэт и прозаик, яркий представитель британского декадентства 1890-х гг., во многом сложившегося под влиянием прерафаэлитов. Родился в Лондоне в семье владельца дока; учился в Куинз-Колледже Оксфордского университета, но оставил учебу, не получив диплома. Был членом «Клуба Рифмачей», основанного Уильямом Йейтсом и его друзьями. Активно переводил французскую литературу. Стихи Даусона пронизаны меланхолией, тоской по недостижимому идеалу и ощущением, что гибель неизбежна («Dum Nos Fata Sinunt, Oculos Satiemus Amore», «Осадок», «Тому, кто в Бедламе», «Vitae Summa Brevis»). Основные темы его стихов — неразделенная или утраченная любовь, разлука в смерти, хрупкая и быстротечная чистота ранней юности. Считается, что безответная страсть к двенадцатилетней Аделаиде Фолтинович легла в основу самого известного стихотворения Даусона — «Non Sum Qualis Eram Bonae Sub Regno Супагае». Некоторые фразы из его произведений позднее стали названиями фильмов и романов — «Унесенные ветром»[19], «Чужак в чужой стране», «Дни вина и роз».

NON SUM QUALIS ERAM BONAE, SUB REGNO CYNARAE

Last night, ah, yesternight, betwixt her lips and mine There fell thy shadow, Cynara! thy breath was shed Upon my soul between the kisses and the wine; And I was desolate and sick of an old passion,         Yea, I was desolate and bowed my head: I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion. All night upon mine heart I felt her warm heart beat, Night-long within mine arms in love and sleep she lay; Surely the kisses of her bought red mouth were sweet; But I was desolate and sick of an old passion,         When I awoke and found the dawn was gray; I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion. I have forgot much, Cynara! gone with the wind, Flung roses, roses riotously with the throng, Dancing, to put thy pale, lost lilies out of mind; But I was desolate and sick of an old passion,         Yea, all the time, because the dance was long: I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion. I cried for madder music and for stronger wine, But when the feast is finished and the lamps expire, Then falls thy shadow, Cynara! the night is thine; And I am desolate and sick of an old passion,         Yea, hungry for the lips of my desire: I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion.

NON SUM QUALIS ERAM BONAE, SUB REGNO CYNARAE[20]

Вчерашней ночью тень вошла в порочный круг Недорогой любви, и дрогнувший бокал Едва не выскользнул из ослабевших рук; Я так измучен был моей любовью старой;         Да, я был одинок, я тосковал: Но я не изменял твоей душе, Кинара. Пылая, я лежал в объятиях чужих, Грудь прижимал к груди — и поцелуи пил Продажных красных губ, ища отрады в них; Я так измучен был моей любовью старой;         Проснулся я — день серый наступил: Но я не изменял твоей душе, Кинара. Я многое забыл. Как будто вихрь унес Веселье, буйство, смех, лиловый блеск чулок, И танцы до утра, и мусор смятых роз; Я так измучен был моей любовью старой;         Из памяти я гнал немой упрек: Но я не изменял твоей душе, Кинара. Я громче всех кричал, я требовал вина, Когда же свет погас и я упал, как труп, Явилась тень твоя, печальна и грозна; Я так измучен был моей любовью старой;         Всю ночь я жаждал этих бледных губ: Но я не изменял твоей душе, Кинара. Перевод Г. Кружкова