Занимательная музыкология для взрослых - Владимир Александрович Зисман Страница 45

Оперные театры все сгорали вместе с библиотекой.

Такие дела.

Часть восьмая

Звукозапись

Трудно представить себе что-нибудь более эфемерное, чем запись звука. Я имею в виду не запись нот значками на каком-либо носителе — от бумаги до бронзы (это я про памятник Чайковскому перед Московской консерваторией вспомнил, там на оградке бронзовые цитаты из классика). Я говорю про запись колебаний воздуха. «Архитектура — это застывшая музыка». Ага, еще этого ужаса не хватает, тоже мне, форма звукозаписи. Хотя «Болеро» Равеля в таком формате, наверное, смотрелось бы любопытно.

Опять же, любимое нами теперь 4’33’’ в трех корпу-сах под открытым небом. С перерасходом финансирования.

Если не считать Шеллинга, то про «застывшую музыку» лучше всего рассказал барон Мюнхгаузен — помните историю, когда в почтовом рожке замерзло все, что по дороге наиграл почтальон, а когда на ближайшей почтовой станции он повесил рожок около печки, это «все» оттаяло?

А что, неплохо вышло — вместо объявленной прямой трансляции получили полнометражный «Концерт по заявкам» в записи.

Барон сохранил для нас всю программу того незабываемого вечера.[55]

Запись звука — это совершеннейшее чудо! Я даже не говорю о наших современниках (хотя, конечно, у разных поколений разные современники), но когда ты можешь услышать, как пела великая Аделина Патти, которую дополнительно обессмертил в своем музыкальном памфлете «Раек» М. П. Мусоргский… Пусть даже запись была сделана, когда певица была уже не в самом расцвете своего мастерства. Но просто представьте себе эпоху — девятнадцатилетняя Патти пела в 1862 году в Белом доме для Авраама Линкольна.

Благодаря этим самым ранним записям мы можем услышать голос легендарного Карузо. Или как в 1903 году звучал «Венгерский танец» И. Брамса в исполнении выдающегося скрипача второй половины XIX века Йозефа Иоахима, близкого друга Брамса (который, кстати говоря, написал свой скрипичный концерт именно для Иоахима).

Существуют записи, на которых Фриц Крейслер исполняет свои скрипичные миниатюры в самом начале ХХ века, в стилистике более чем столетней давности, в контексте совершенно иной исполнительской эстетики.

Иоганн Штраус-внук, родившийся еще в 1866 году (сын Эдуарда, одного из братьев Штраусов-сыновей) и заставший живые традиции исполнения произведений своего великого дяди, в 1903 году записал восемь произведений Штрауса на Deutsche Grammophon AG. Это бесценный документ для современных исполнителей. По крайней мере, при исполнении венского вальса благодаря этой записи снимаются некоторые вопросы о том, как эту музыку правильно играть.

Обратная сторона медали

Времена меняются, я полагаю. Свистки свистят, машины ревут, радио орет что-то кошмарное — похоже, последние две сотни лет каждое новое изобретение шумнее предыдущего.

Генри Каттнер. Хогбены

Другое дело, что человечество умеет мастерски превращать любое чудо в свою противоположность. На протяжении всей истории, особенно очень давней, люди жили в относительно тихом мире, в котором можно было услышать шелест травы и журчанье ручья, ощутить почти бесшумное движение крыльев совы над головой и мягкую поступь тигра за спиной. Это был мир, в котором из каждого дупла не звучало Jingle Bells и Let it Snow в те дни, когда и так зуб на зуб не попадает, а мамонтовая накидка привлекает окрестных шакалов ядреным запахом мокрой шерсти, мир, в котором не было таких форм принудительного наслаждения, как музыка, звучащая даже из светофора, чайника или лифта. Кстати, в этом контексте часто упоминают утюг, но мне пока такое не попадалось.

В добрые старые времена для того, чтобы послушать музыку, требовалось приложить некоторые усилия. Не обязательно такие, какие затратил, скажем, И. С. Бах, который проделал путь длиной почти пятьсот километров из Арнштадта в Любек, чтобы послушать Дитриха Букстехуде, композитора и органиста, который, может, и не был для Баха сенсеем, но гуру, безусловно, был. Точно так же для того, чтобы оказаться в Мюнхене на премьере «Симфонии тысячи участников», то есть Восьмой симфонии Малера, от Рихарда Штрауса, Антона Веберна, Томаса Манна и Стефана Цвейга, я уж не говорю о короле Бельгии и премьер-министре Франции, потребовались несколько бо́льшие усилия, чем просто включить радио.

Если ты шел в церковь (я имею в виду в данном случае протестантские традиции), то ты знал, что идешь туда, где будут петь псалмы, будет звучать орган, если ты шел в гости к знакомому курфюрсту или князю, ты мог ожидать, что там будет звучать музыка и даже, возможно, в очень неплохом исполнении, скажем, княжеского придворного оркестра под управлением Й. Гайдна…

В конце концов, ты мог взять свою скрипочку и ноты квартета Людвига Шпора, если тебе вздумалось помузицировать с друзьями…

В этом была как минимум предсказуемость.

В самом худшем случае ты мог нарваться на нищего музыканта на улице, который исполнит тебе что-нибудь из Моцарта или, несколько десятилетий спустя, La donna è mobile за сутки до премьеры «Риголетто».

Но представить себе, что ты идешь в лавку зеленщика или мясника, поднимаешься в свою каморку на постоялом дворе или просто едешь в конном экипаже, и там везде и постоянно звучит музыка, которую по своему вкусу выбрал зеленщик, мясник, хозяин гостиницы или извозчик, упаси боже…

Нет, чего не было, того не было.

Краткая многовековая история звукозаписи

И все же запись звука — это чудо.

Пожалуй, исторически самый ранний пример звукозаписи я мог бы отнести к легендарным древнегреческим временам, когда брадобрей несчастного царя Мидаса впервые «записал» речь, выкопав ямку и шепотом продекламировав в нее, как в микрофон, новость о том, что у царя Мидаса ослиные уши. «Всем спасибо. Записано», — неслышимо для человеческого уха прозвучала реплика Трансцендентного Звукорежиссера.

Хотя, пожалуй, по своим результатам эту технологию правильнее было бы отнести к СМИ.

Можно, конечно, в этом контексте упомянуть и нимфу Эхо, но это решение следует признать технически неудачным ввиду очень малой длины записи, и, кроме того, система позволяла прослушать фонограмму всего несколько раз.

Вагрич Бахчанян, художник, литератор и вообще человек необычайно проницательного ума, как-то посетовал, что, если бы Франциск Ассизский читал проповеди не голубям, а попугаям, они, пожалуй, могли бы донести до нас слова святого.

Эта мысль предлагает интереснейший ракурс для взгляда на технику звукозаписи доиндустриальной эпохи. Становится ясно, что св. Антоний Падуанский, который читал проповеди рыбам, был в еще более проигрышном положении.

Но зато эти истории открывают путь к достаточно любопытным «предстимпанковским» технологиям. Всем известно, насколько эффективно работала голубиная почта.