Занимательная музыкология для взрослых - Владимир Александрович Зисман Страница 46

Но ведь точно так же можно было бы вывести породу почтовых попугаев для передачи голосовых сообщений.

Альтернативная история

Честно сказать, я не понимаю, что мешало появлению звукозаписи еще в Древнем Египте. Несложно было догадаться применить рыбий пузырь (или бычий) в качестве мембраны, представления о механике у них уже были вполне пристойные, создать вращающийся механизм для воскового цилиндра на базе во́рота от колодца или проигрывателя с плоской пластинкой на основе гончарного круга ничего не стоило, а заглушенную камеру для обустройства студии можно было организовать в любой пирамиде. Проблемы воспроизведения звука тоже можно было решить — миниатюризация, конечно, не была сильной стороной тогдашних технологий, но диск проигрывателя, построенного на том же предприятии, что и мукомольные жернова, спокойно могли вращать с постоянной скоростью несколько осликов. Да и тиражировать такие музыкальные жернова было несложно — достаточно поручить нескольким каменотесам скопировать бороздки, повторяя в камне рельеф восковой матрицы. Таким образом записи пламенных речей великого фараона можно было бы доставлять на баржах в самые отдаленные гарнизоны Верхнего Нила.

Чисто европейский подход

Так или иначе, но Европа в XIX веке наконец-то приступила к практическим действиям в области звукозаписи, и в 1857 году появилось первое звукозаписывающее изделие под названием фоноавтограф. Строго говоря, никаких далекоидущих идей у французского издателя и книготорговца Эдуара Леона Скотта де Мартенвиля не было. Он создал чисто экспериментальное устройство, в котором вибрирующая игла процарапывала бороздки на копоти, нанесенной на стеклянный валик. Функция воспроизведения у этого прибора отсутствовала. Тем не менее, в 2008 году с помощью компьютерных технологий удалось воспроизвести коротенькую запись, сделанную изобретателем 9 апреля 1860 года.

Собственно, техническая суть изобретения в самых общих чертах повторяла известную биологическую конструкцию, в которой усиленная коническим ушным проходом вибрация звука передается барабанной перепонке, от нее молоточку, а дальше маленькой иголочке, которая и прошкрябывает мелодию на мягкой ткани мозга.

Не совсем так? Ну, не совсем, но похоже. По крайней мере, я не раз чувствовал, как некоторые музыкальные произведения царапают мне мозг.

Не буду вдаваться в технические детали, меня больше интересует гуманитарная составляющая. Замечу лишь, что на ранних этапах становления звукозаписи существенную роль сыграл Шарль Кро (1842–1888), удивительный персонаж с нечеловеческим IQ. А с каким же еще, если он в пятнадцать лет уже преподавал древнееврейский и санскрит? Поэт, бездельник, алкаш, ученый, постигавший в зависимости от настроения то медицину, то теологию, представитель богемы, занимавшийся рисованием и музыкой, изобретатель, увлекшийся работой над цветной фотографией и усовершенствованием автоматического телеграфа. В 1877 году, когда ему было 35 лет, Шарль Кро в своем письме Французской Академии наук подробно описал принципы работы прибора, который способен не только записать звук, но и воспроизвести его. Но создавать такой прибор Шарлю Кро было неинтересно.

А вот практику Томасу Алве Эдисону было очень даже интересно. И его устройство под названием «фонограф» стало настоящим прорывом. И это был уже не экспериментальный объект, а вполне работающая бытовая техника. Другой вопрос, что начало работы над фонографом в 1877 году и триумф на Всемирной выставке в Париже в 1889-м разделяло двенадцать лет интенсивной работы и три миллиона долларов, вложенных в эксперименты.

Очередное начало Золотого века. Париж

Нет, вы положительно недооцениваете уровень пафоса, который разворачивается у вас перед глазами.

Итак, 1889 год. В Париже проходит Всемирная выставка, приуроченная к столетию Великой французской революции. К этому событию построена трехсотметровая башня, которую иначе как Эйфелевой теперь никто не называет (она, между прочим, была вдвое выше самого высокого на тот момент сооружения, построенного всего за пять лет до этого, — монумента Вашингтону в одноименном городе), тогда же родилась еще одна достопримечательность Парижа — кабаре «Мулен Руж». Всемирная выставка символизировала триумф новой эпохи — демонстрировались автомобили Карла Бенца и Готлиба Даймлера с бензиновым двигателем, во всем блеске показала себя еще одна новинка — цветная фотография. Сама же выставка прошла под знаком электричества — подсветка фонтанов, освещение почти полукилометрового Дворца машин — гигантского выставочного павильона, наверху которого из светящихся лампочек было выложено слово «Эдисон», телефоны, телеграф, прожекторы на верхушке Эйфелевой башни, которые были видны за семьдесят километров…

В рамках культурной программы, как сейчас принято говорить, во дворце Трокадеро выступал симфонический оркестр под управлением Н. А. Римского-Корсакова. Правда, Россия официального участия в этой выставке не принимала, и это вполне понятно — во время революции 1789 года французы поступили со своим монархом совершенно живодерским образом. Я уж не говорю про абсолютно дикарский текст «Марсельезы».

Так вот, даже на этом фантастическом фоне, достойном романов Жюля Верна, фонограф Эдисона произвел совершеннейший фурор. Собственно, и сам Эдисон был звездой этой выставки. По крайней мере, выставка его достижений занимала треть американской экспозиции. В его честь был дан спектакль в Парижской опере с исполнением американского гимна при появлении великого изобретателя и приглашением его с семьей в ложу президента Франции Сади Карно. В честь Эдисона на верхнем ярусе башни был дан торжественный обед, на котором с приветственным тостом выступил композитор Шарль Гуно, которого мы более всего знаем по операм «Фауст», «Ромео и Джульетта» и пионерскому маршу «Взвейтесь кострами, синие ночи», написанному Сергеем Кайдан-Дешкиным на основе мотивчика из «Хора солдат» из того же «Фауста», который совершенно потряс двадцатилетнего комсомольца, неожиданно попавшего в 1922 году на эту оперу в Большой театр.

Вообще-то, как это обычно бывает, смысл нового явления почти никто не понял. Произошло ровно то же самое, что через шесть лет с синематографом братьев Люмьер — все увидели в синематографе остроумный аттракцион, техническую новинку, что угодно — но не понимание того, что на их глазах рождается новый вид искусства.

Самому Эдисону фонограф в первую очередь представлялся прибором для облегчения канцелярской деятельности — диктовки писем, распоряжений. В принципе, как технократ по типу мышления, он был абсолютно прав. Тогдашние кондиции фонографа не давали повода рассчитывать ни на что большее, чем запись речи. Хотя, судя по активной деятельности Эдисона по продвижению фонографа среди музыкантов, он подозревал и иные коммерческие перспективы. Так, например, еще за год до этой выставки Ханс фон Бюлов, дирижер, пианист и композитор, а главное для Эдисона, чрезвычайно известная медийная персона, записал на фонограф несколько произведений Шопена.

La novelle noire

Музыкальные вечера в доме Эдисонов

Великий изобретатель был малость глуховат. Даже не совсем малость.

Существует огромное