Иегуди Менухин - Странствия Страница 61

За исключением летних каникул, она и Кров постоянно жили с матерью. Наконец, когда Замире исполнилось двенадцать, она попросилась к нам. Это была смелая, уверенная в себе девочка, которая, можно сказать, самостоятельно жила в Нью-Йорке — одна без сопровождения ходила в школу и домой и тому подобное. Понимая, что мы с Дианой не сможем дать ей постоянное пристанище, поскольку все время находимся в разъездах, она согласилась поступить в швейцарскую школу-интернат высоко в горах. Благоприятное для здоровья расположение этого несколько старомодного заведения и хорошее преподавание, надеюсь, принесли ей пользу. Помню ее решительный вид в тот момент, когда мы впервые увидели ее на цюрихском вокзале. Она приезжала к нам во время каникул, а иногда, если каникулы совпадали с гастролями, путешествовала вместе с нами. После школы в немецкоговорящей области Швейцарии она жила в Париже, позднее во Флоренции, и, наконец, в Лондоне, попутно овладев четырьмя языками. Хотя Замира и не занималась исполнительскими искусствами, она любила творчество во всех его проявлениях и потому обожала Диану с ее познаниями в музыке, живописи, а также ее умением вести себя и со вкусом одеваться.

Некоторое время Замира была замужем за пианистом Фу Цонгом. Этот брак принес ей сына, а мне первого внука — Линь Сяо. Она глубоко изучила фортепианную музыку и стили, у нее сформировалось острое критическое чутье. Фу Цонг открыл для меня мир людей, чьи ментальность и образ жизни являются одним из столпов человеческой цивилизации. Его отец, известный французский ученый, слал нам из Китая письма, которые мы навсегда сохраним: на самом изысканном французском языке в них кисточкой было написано (а точнее, нарисовано), как он счастлив, что две древнейшие нации на земле, китайцы и евреи, таким образом породнились.

Но этот брак распался. Замира ныне счастлива замужем за Джонатаном Бентхоллом. Он родом из семейства, которое до сих пор живет в елизаветинском особняке, где его предки обитали с XVI века (ныне этот дом принадлежит Национальному тресту). Джонатан — талантливый писатель, антрополог и компьютерный “гуру”, но главное, он относится к Замире с исключительной добротой и преданностью. Радостно видеть столь нежную любовь.

Если Замира сформировалась под воздействием искусства, то Крова привлекала и во многом воспитала улица. Когда его мать переехала на Багамы, он очень много плавал, водил спортивные автомобили. Потому вполне естественно, что после череды школ и окончания Университета Луизианы он пошел добровольцем в специальные войска Американской армии. Он совершал головокружительные подвиги: прыгал с парашютом с высоты 4000 футов, плавал под водой вокруг подводных лодок, изучая дно океана, поднимал утонувший самолет со дна озера Мичиган, взрывал мосты и участвовал в секретных операциях, подробности которых никогда не сообщал. Может показаться удивительным, что мой сын стал таким опытным спортсменом и любителем приключений. Но, полагаю, это не более странно, нежели то обстоятельство, что еврейским отцам, проведшим всю жизнь взаперти в учебных заведениях и кабинетах, суждено было породить сегодняшних израильских солдат. Однако Кров, кроме того, несет на себе печать своего австралийского происхождения. Я беспокоился, что из-за своих навыков он может оказаться вовлеченным во Вьетнамскую войну, но его столь ценили, что оставили в Америке в качестве инструктора и впоследствии уволили в запас. Америка истратила на подготовку Крова тысячи долларов. Уверяю правительство Соединенных Штатов, что эти деньги отданы не впустую: страна и родители могут им гордиться.

Дарования Крова претерпели удивительную эволюцию. Наряду с бесстрашием он обладает чувством моральной ответственности перед миром природы. Несколько лет назад он продал все, что имел, и, вооружившись старым киносъемочным оборудованием, отправился со своей тогдашней женой Энн в Патагонию. Несколько месяцев они провели в этом неприветливом краю, снимая китов, пингвинов, бакланов и прочую экзотику. Их фильм о белых китах, сценарий которого написал по моей просьбе Эдвин Роксбург, был отмечен британским телевидением, и в 1975 году Би-би-си отправила Крова и Энн в другую экспедицию — в Центральную Америку. После нескольких месяцев суровых испытаний в кишащих клещами джунглях в Британии вышел на экраны новый великолепный фильм о флоре и фауне этих районов, а также о цивилизации майя. Примерно через год Кров и Энн поехали в Квинсленд по заказу Эй-би-си. Впервые в истории они на протяжении шести месяцев снимали там дикую природу Большого Барьерного рифа.

У Джерарда есть семейное прозвище — Мита. С ним связана такая история. До рождения мы звали его “Смит”, поскольку Диана с самого начала хотела, чтобы у ребенка (чей пол мы еще не знали), было имя без иноземных фантазий. В конце концов он был торжественно окрещен Джерардом Энтони, в память о деде и крестном — Энтони Эсквите. Но неофициально он оставался Смитом или Смити, и “Мита” было его первой попыткой произнести свое имя. При сравнении его с братом Джереми виден тот же контраст, который я однажды уже отмечал в характерах матери и отца: Джерард наделен тонким чувством стиля, это человек сложный, скрытный, консервативный и с бурным темпераментом; Джереми имеет характер покладистый, пытливый, склонный к самоанализу и деятельный.

Джерард унаследовал от Дианы драматическое чутье, очень развившееся благодаря ее обыкновению с раннего детства разговаривать с ребенком по-взрослому. В три года он всегда таскал с собой в кармане книжку, а в двенадцать тайком пробрался на спектакль “Эмиль и детективы” в постановке Бернарда Майлза в лондонском театре “Мермейд”. С тех пор он работал в смежных с театром областях, но так и не решился стать актером. И он, и Джереми очень скрытны — то, что они сами не хотят сообщать нам, мы предпочитаем не выспрашивать. Джерард оставил Итон, предпочтя ему “реальную жизнь”, однако прошел год, прежде чем мы узнали, что он устроился на работу в редакторский отдел киностудии. В 1971 году, когда киностудия должна была начать в Италии съемку фильма о Льве Троцком, мы в Нью-Йорке получили от сына телеграмму: “Я здесь, не там”. Мы не задавали вопросов, но в свое время узнали ответ: Джерард хранил в душе теплые воспоминания о Калифорнии, где провел детские годы, однако хотел держать некоторую дистанцию по отношению к родителям. Самой же важной причиной его прибытия из Европы была следующая: чтобы получить американское гражданство, ему, имеющему лишь одного родителя-американца и рожденному за границей, надо было по закону непрерывно прожить в США четыре года в промежутке между двенадцатью и двадцатью восемью годами. Что касается Джереми, то он, уроженец Сан-Франциско, всегда был вправе считать себя американцем, где бы ни поселился.

Ныне Джерард — полноправный американский гражданин, а предписанный испытательный срок он провел в Стенфордском университете, регулярно навещая моих родителей (благо Лос-Гатос расположен неподалеку) и ухаживая за ними. Так Джерард сделался любимым внуком моей матери. Они во многом схожи, видят достоинства и недостатки друг друга и очень друг к другу привязаны. Годы, проведенные вдали от родительского дома, сделали Джерарда изрядным философом. Он знает, чего хочет. Он ведет образ жизни, соответствующий его собственным представлениям. Быть может, он слишком требователен к окружающим и потому нелегко сходится с людьми. Подобно Диане, он насмешлив, нетерпим к фальши, претенциозности и глупости. Его натура, подобно Дианиной, являет собой противовес моему характеру, который, скажем прямо, слишком эгоистичен, чтобы заботиться об исправлении ближних. Большое достоинство Джерарда — прямота. Он строго судит обо всех, включая себя самого.

После рождения Джерарда мы наняли замечательную няню-швейцарку, сестру Марию. Благодать ее преданности перешла и на нового ребенка — Джереми, к которому она относилась как к родному сыну. Но когда она со временем покинула нас, слезы по ней проливал не Джереми, а Джерард.

Подобно моей матери, Джерард — максималист в своих привязанностях. Джереми более общительный, ему все люди интересны, и потому все его любят.

Его музыкальные способности проявились рано — ноты он принялся рисовать еще до того, как научился писать слова, причем восьмые и четверти украшал веточками, так что они становились похожи на новогодние елки. Он начал учиться игре на фортепиано в пятилетнем возрасте во Флоренции под руководством мадам Нарди, первоклассного педагога; она заложила хороший фундамент для его дальнейшего продвижения, и вскоре мы с Джереми сыграли вместе первую пьесу. В Лондоне он пошел в “прогрессивную” школу, где дети мило проводили время, опрокидывая парты, доску с расписанием и кидаясь чернильницами в учителей; потом — из одной крайности в другую — в Вестминстерскую начальную школу, о которой он рассказывал после первого дня: “Вот это настоящая школа, тут нам не позволяют бросаться всякой всячиной и мы должны обращаться к учителям “сэр” (среди “сэров” была и одна учительница!). Наконец я решил, что ему следует присоединиться к Джерарду в Итоне: дома он становился неженкой. Мне пришлось преодолеть сопротивление Дианы и особенно самого Джереми, но план увенчался успехом. Джереми вырос здоровым и искренним, но главное, ближе сошелся со своим братом.