Владимир Буров - Фарисеи. Эссе Страница 12

Сокращено 1,5 стр.

Цветные стекла в храмах символизируют взятие Крепости. Не пассивное принятие белого цвета, просто солнечного света, а разложение его на радугу, понимание Бога.

Почему Радуга завет? Почему это договор с Богом? Потому что Радуга это способ, прием Одиссея для взятия Крепости. Поэтому и делают в Храме цветные стекла, цветные витражи. Это символ готовности идти на штурм Крепости. Даже символ взятия Крепости. Ибо:

– Человек Поверивший – взял Крепость Истины.

Что надо делать вместо того, чтобы топить корабли, как Мефистофель по приказу Фауста у Гете? Ответ:

– Дать им три дня без пошлин на границе и четыре дня без откатов.

Сокращено.

Главное – нет цели. Как говорил Пушкин:

Цели нет передо мною:Сердце пусто, празден ум,И томит меня тоскоюОднозвучный жизни шум.

Сокращено.

Ужас не в том, что переводчики и чтецы переводов – роботы, а получается, что и все остальные не лучше.

Мы роботы. Как у Стивена Спилберга в фильме Искусственный разум. Мальчики и девочки очень похожие на людей.

В Библии написано, что дьявол хочет, чтобы людей ценили не больше травы полевой. Вроде бы это только предупреждение, что надо верить, иначе так и случится. Но… но, похоже, это как раз произошло. Мы роботы.

– Искусственный Разум. – Так читать перевод люди не стали бы.

Вот сейчас смотрю это кино Стивена Спилберга и не могу поверить своим ушам. Кто заставил людей быть Роботами? Или их такими и создают Там, на Небе. И предлагают здесь, на Земле измениться. Но как?! Сознание людей находится в добровольном концлагере.

Где наши папы? Где Володарский и Гаврилов? Спасите нас, пожалуйста! Переведите нам кино, пока мы не чокнулись окончательно!

Люди думают, что человек это тот, кто говорит от себя, высказывает Свои мысли. Но это как раз Робот. Люди читают, как музыканты с листа, слова, которые говорит Бог.

Но Роботы думают, что это они – люди, т.к. умеют высказывать свои мысли. А Роботы своих слов не имеют. Наоборот:

– Человек – это Робот, а так как он этого не понимает, то и становится настоящим Роботом. В себе мы этого не замечаем. Но когда слышим русский перевод – ужасаемся. Не тому, что он такой деревянный, а потому, что делается:

– От души.

Мы не можем сделать обратный перевод. Значит, мы тоже Роботы.

А как его сделать? Если бы хотя бы был слышен иностранный текст. Но нет, полный дубляж его исключает. А когда слышен, то переводчик бесцеремонно его обрывает на полуслове, как будто на ярмарке отрубает голову роботу. Так просто, для развлечения.

Фарисейство И. В., писателя и историка.

Сокращено 1 стр.

И. Волгин не заметил этой очевидной связи. И это фарисейство.

Дело не в том, что очевидно – значит, легко видно. Наоборот. Просто для доказательства не надо строить сложную причинно-следственную конструкцию, а оно находится прямо перед нами. Очевидно. Как доказательство Великой Теоремы Ферма, которое сделал сам Ферма. А американские профессора написали для этого двести страниц.

Честность в Крепости. Просто так от пожеланий она не появится.

В этом Эссе не всегда указываются имена действующих лиц. Обычно это:

– Один парень, один историк, один литературный критик.

Их можно видеть почти каждый день на телевидение. Под разными именами.

Очень распространенный пример фарисейства: высказывание певца Девятова:

– Пища, приготовленная профессионально – без души.

Это большая, принципиальная, фундаментальная ошибка. Ибо как раз профессионалы только и могут добраться до души, заключенной в Крепости. Здесь просто делается элементарная подмена:

– Применяется слово профессионализм к понятию: обучение профессионализму.

Сначала да, человек пользуется мертвой водой, но потом-то живой. Как Сальери:

РемеслоПоставил я подножием искусству;Я сделался ремесленник: перстамПридал послушную, сухую беглостьИ верность уху. Звуки умертвив,Музыку я разъял, как труп. ПоверилЯ алгеброй гармонию. ТогдаУже дерзнул, в науке искушенный,Предаться неге творческой мечты.Я стал творить;

Можно, конечно, противопоставить Сальери Моцарту. Тогда получится, что Сальери действительно хотя и творил, но без… без Веры.

Тогда утверждение певца Девятова верно. Ведь почти все называют себя профессионалами. Более того, слово Фарисей можно перевести, как Профессионал. Здесь считается:

– Для того, чтобы быть профессионалом, ученым, надо обязательно не верить в бога.

Но мы-то рассматриваем, называем профессионалами героев Одиссеи и Илиады Гомера. Они всегда имели в виду не только Землю, но и Небо, где живут боги.

Так что было поставлено в фундамент Советской Власти в 17-м году? Непрофессионализм или Неверие в бога? В принципе это одно и то же.

– Кухарка будет управлять государством. – Что это? Каковы ее инструменты власти? Думаю, как раз профессионализм без Веры. И кухарка может окончить университет, наверное, думал В. И. Ленин, а поверить – нет. Это слишком трудно. Так и не надо! Именно при таком устройстве мира, без бога, кухарка и может управлять государством.

В общем, вместо всех этих премудростей в фундамент государства была поставлена, заложена:

– Коррупция.

Сокращено.

Русским переводчикам – чтецам переводов, я имею в виду, ибо до самих переводов дело просто не доходит – надо работать в детских кукольных театрах на ролях злых ведьм.

Ал. Серебряков. – Как будто только с Луны свалился.

– Я не могу изменить свой голос, – скажет артист. – Как говорю обычно в фильмах, также говорю и здесь в переводе.

В переводе не надо обманывать. Не надо свой голос выдавать за голос Рокки Бальбоа. За голос русского Сильвестра Сталлоне.

По системе Станиславского нужно оставаться собой в предлагаемых обстоятельствах. Ваши обстоятельства:

– Вы в стороне, а не на месте Мэла Гибсона. Как говорил один из верующих в Христа людей, излечив больного:

– Это не я. – Я только переводчик.

Почему не переводят, а выдумывают из головы детско-деревенско-прошлогодние абстрактные слова. Почему перевод Гоблина направлен на уничтожение конкретики подлинника? А говорит, что он точный. Перевод сознательно делается абстрактным. Мол, это и есть наша точность. Мы так говорим. И получается, что гоблинский перевод с посылкой:

– Я не буду переводить. Я буду говорить по-своему. По-пионерски, по-коммунистически, по партийному. И, следовательно, партийность художественной литературы не выдумка. Оно существует до сих пор.

Вот это падение духа на втором слове, на слове:

– Солнце, – означает, по мнению переводчицы, что это не она на самом деле говорит, не она подлинник, она обозначает этим падением духа, что она только:

– Переводчица.

И это и есть ошибка. Ибо Я подлинника и Я переводчика – это одно и то же Я. Точнее, два Я одного события, находящегося в двух разных временах. В двух разных измерениях:

– Одно на полях, а другое в тексте.

Анна Герасимова читает этот перевод о Голубом Французе без понимания смысла перевода. Мол, и так сойдет. Все равно это лучше, чем делают многие другие. Да лучше, здесь нет злостного вранья. Но в принципе также, как и на других каналах делают. Можно сказать, что на Viasat History выбрали отличников, но по-настоящему читает перевод только один Антонович. Да и то идет на грани. При переводе текста про индейцев Майя, Антонович изобразил голосом ужас перевода индейцами Майя, обращенных к ним слов бога. Голос Идола. Пусть это было на короткое время, на мгновение, можно сказать, но все равно – напрасно. Получается, что внизу нас кипит магма идолопоклонства. И настоящий, правильный перевод, цивилизация – это только пена над океаном каких-то злых сил, противостоящих человечеству.

Лев Редник читает перевод Импрессионистов. Педалирует юмор. А ведь там этого не было. Переводчик – чтец перевода – видит юмор в тексте подлинника, и комментирует юмор, как юмор, т.е. везде юмор. Тогда как в подлиннике юмор, без комментария, что это юмор, без педалирования, юмор, так сказать, с серьезным лицом. Переводчик не обращает на это внимания. Возможно, он думает:

– Какая разница? – Ничего существенного не меняется.

Меняется, принципиально меняется. Конкретный, частный случай обобщается в юмористический жанр.

– А как еще? – думает переводчик. – По-другому и не бывает!

Тогда как импрессионисты писали свои картины, чтобы показать, как обстоит дело на самом деле.

Перевод – чтение перевода – просто буквально превращает картину Ренуара в этикетку на спичечном коробке.