Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина Страница 16

1 Мои богини! Что вы? Где вы? Один из тех редких случаев, когда ситуация необычна и четыре русских слова («Что вы? Где вы?») требуют в два раза больше английских слов в переводе.

Составная рифма «где вы / девы» великолепна…

7 Душой исполненный полет. Но слово «flight» <«полет»> в английском двусмысленно <«побег»>.

XX

   Театръ ужъ полонъ; ложи блещутъ;   Партеръ и кресла, все кипитъ;   Въ райкѣ нетерпѣливо плещутъ, 4 И, взвившись, занавѣсъ шумитъ.   Блистательна, полувоздушна,   Смычку волшебному послушна,   Толпою нимфъ окружена, 8 Стоитъ Истомина; она,   Одной ногой касаясь пола,   Другою медленно кружитъ,   И вдругъ прыжокъ, и вдругъ летитъ,12 Летитъ, какъ пухъ отъ устъ Эола;   То станъ совьетъ, то разовьетъ,   И быстрой ножкой ножку бьетъ.

3 В райке. «Раек», «маленький парадиз» — галлицизм, арготизм для обозначения верхней галереи в театре. Эрик Партридж в своем «Словаре сленга и ненормированного английского» (1951) датирует 1864 г. первое употребление в английском слова «парадиз» применительно к театральной галерее и добавляет: «Всегда ощущалось его французское происхождение; вышло из употребления в 1910 г.». Несомненно, это просто адаптация парижского paradis (страна плебейского блаженства и адской жары), упоминаемая многими литераторами восемнадцатого века (например, Вольтером). По странному совпадению, занимавших самые верхние места в лондонских театрах называли в 1810-е годы «богами галереи» (Джон С. Фармер и У. Э. Хенли. «Сленг и его соответствия», 1893).

5–14 Дуняша Истомина (имя уменьшительное от Евдокии, Авдотьи; 1799–1848) — очень талантливая и миловидная «пантомимная танцовщица», ученица Дидло. Дебютировала 30 авг. 1815 г. в «пасторальном балете» «Ацис и Галатея» (музыка К. Кавоса, постановка Дидло). Арапов в своей восхитительной «Летописи» (с. 237–38) говорит о ней: «Истомина была среднего роста, брюнетка, красивой наружности, очень стройна, имела черные огненные глаза, прикрываемые длинными ресницами, которые придавали особый характер ее физиогномии; она имела большую силу в ногах, апломб на сцене и вместе с тем грацию, легкость, быстроту в движениях; пируэт ее [вращение на одном пальце ноги] и ее элевация [способность взлететь и оставаться в воздухе на дивные мгновения] были изумительны».

Насколько мне удалось обнаружить, конкретной постановкой, которую Пушкин мог иметь здесь в виду, был, скорее всего, представленный 12 янв. 1820 г. (по крайней мере, двумя неделями позже, чем в романе) двухактный балет Дидло «Калиф багдадский» на музыку Фердинандо Антонолини, в котором партию Зетюльбы танцевала Истомина. Это было, однако, не новое, а второе исполнение (первое состоялось 30 авг. 1818 г. с Зетуюльбой-Лихуганой). Другие датировки неубедительны. Арапов свидетельствует, что все балерины участвовали в «большом дивертисменте» балета Дидло «Победа на море» на музыку Антонолини, данного в качестве дополнения к первой части представления — «Русалке» (см. коммент. к главе Второй, XII, 14 и к главе Пятой, XVII, 5). «Драконы» или «змеи», а также вычеркнутые Пушкиным «медведи», упоминаемые далее (XXII, 1 и коммент. к XXII, 1–4), предполагают другой волшебный балет, поставленный Дидло на этот раз в китайском роде, а именно дивертисмент в четырех действиях «Хен-Зи и Тао» («Красавица и чудовище») на музыку Антонолини; однако дата первого представления (30 авг. 1819 г.) также слишком ранняя, и у меня есть основания думать, что Истомина не танцевала в этот вечер. Балет был повторен 30 октября и 21 ноября. В один из этих дней Пушкин опоздал на спектакль; он только что вернулся из Царского. Там медведь сорвался с цепи и помчался по аллее парка, где мог причинить неприятность царю Александру, случись тому проходить мимо. Пушкин сострил: «Нашелся один добрый человек, да и тот медведь!».

Пушкин прозябал в Кишиневе, когда в Петербурге, в Большом Каменном театре Истомина танцевала Черкешенку в балете Дидло по поэме Пушкина «Кавказский пленник», написанной в 1820–21 гг. Хореографическая пантомима («Кавказский пленник, или Тень невесты», музыка Кавоса) с черкесскими играми, сражениями и парящим привидением была очень хорошо принята на первом представлении 15 янв. 1823 г. Две недели спустя (и чуть больше трех месяцев до начала работы над «ЕО») Пушкин писал из Кишинева брату Льву в С.-Петербург, требуя подробностей постановки и исполнения партии Черкешенки Истоминой, «за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому пленнику». Если, как полагают выискиватели прототипов, гадкий утенок Мария Раевская, которая в тринадцать лет познакомилась с Пушкиным на Кавказе, действительно была, «за спиной Пишо», образцом для (не очень характерной или оригинальной) восточной героини, то последующая замена одной девицы другою, более раннею, должна их заинтересовать.

Эта строфа (глава Первая, XX), написанная в Одессе, несомненно, продиктована желанием Пушкина отблагодарить талантливую танцовщицу за роль Черкешенки и за ожидаемое исполнение ею партии Людмилы. И просто ради утверждения, что Татьяна превосходит похотливую троянскую Елену, наш поэт будет шутливо допускать в ноябре 1826 г. (глава Пятая, XXXVI, 7–11) <отдельное издание>, что Киприда Гомера превосходит «мою Истомину».

Приехав в театр только в следующей строфе, Онегин пропустил выход Истоминой, но семь глав спустя, когда (как описано в главе Восьмой, XXXV, 9, 12–13) зимой 1824 г. он читает русские журналы за тот год, ему сообщают, что именно было пропущено. В «Литературных листках» Булгарина, IV, (18 февр. 1824 г.) он мог найти эти десять строк — самый первый опубликованный пассаж пушкинского романа (глава Первая, XX, 5–14), где издатель замечает, что строки «продиктованы наизусть» путешественником, возможно, самим Онегиным, который только что был в Одессе; или, что более правдоподобно, Онегин мог открыть булгаринский «альманах» «Русская Талия на 1825 год» (изданный в середине декабря 1824 г.) и найти там те же десять строк, перепечатанных под портретом весьма пухлой Истоминой работы Федора Иордана (она танцевала в С.-Петербурге 8 дек. 1824 г. в первом представлении «волшебно-героического» в пяти действиях балета Дидло по «Руслану и Людмиле»), равно как и первые когда-либо напечатанные строки «Горе от ума» Грибоедова (см. коммент. к главе Восьмой, XXXV, 7–8).

Осенью 1817 г. Истоминой было всего 18 лет, когда ее тихое обаяние, темные волосы и цветущая красота стали причиной знаменитой дуэли в С.-Петербурге. После размолвки со своим юным покровителем графом Шереметевым 5 ноября того же года она была приглашена Грибоедовым на чашку чая в апартаменты, которые он разделял с графом Завадовским (в ком искатели прототипов усматривают черты персонажа, упомянутого в «Горе от ума»: дейст. IV, явл. IV:

…Во-первых, князь Григорий!!Чудак единственный! нас со смеху морит!Век с англичанами, вся английская складка,И так же он сквозь зубы говорит,И так же коротко обстрижен для порядка).

Завадовский страстно ее любил. Шереметев обратился за советом к Якубовичу, известному сорвиголове (уже отправившему в мир иной дюжину смельчаков), который предложил «partie carrée» <«дуэль четырех»>. И Завадовский, и Грибоедов, вполне естественно, стремились взяться за Якубовича; по некотором размышлении, составились пары: Завадовский стал против Шереметева, а Грибоедов — Якубовича. Дуэль началась со встречи Завадовского и Шереметева на Волковом Поле около полудня 12 ноября (Онегин был, вероятно, еще в постели). Оружием служили пистолеты Лепажа, а расстояние в шагах было 6+6+6 (см. коммент. к главе Шестой, XXIX–XXX); секундантами стали д-р Джон и друг Онегина Каверин. Шереметев стрелял первым — и его пуля оторвала кусок воротника от сюртука Завадовского. «Ah, il en voulait à ma vie! À la barrière!» <«Ax, он покушался на мою жизнь! К барьеру!»>, — закричал граф Завадовский (бессознательно перефразируя восклицание графа де Розамбера из «Конца любовных похождений Фобласа», когда в другого рода дуэли пуля противника срезала прядь волос с головы де Розамбера: «C'est à ma cerrvelle qu'il en veut!» <«Ему нужна моя голова!»>) — и с шести шагов прострелил Шереметеву грудь. В гневе и агонии несчастный, как большая рыба, бился и нырял в снег. «Вот тебе и репка», — сказал ему Каверин печально и нелитературно. Смерть Шереметева отсрочила встречу Якубовича и Грибоедова; она состоялась через год (23 окт. 1818 г.) в Тифлисе; замечательный стрелок, зная, как сильно великий писатель любил играть на фортепиано, ловко ранил его в ладонь левой руки, повредив мизинец; это не помешало Грибоедову продолжить свои музыкальные импровизации, но спустя десять лет этот согнутый палец стал единственной приметой при опознании его тела, страшно изуродованного персидской толпой во время антирусского мятежа в Тегеране, где он был посланником. Путешествуя на юг из Грузии через Армению, по дороге в Арзрум Пушкин, знавший Грибоедова с 1817 г., повстречал 11 июня 1829 г. на повороте дороги арбу, запряженную двумя волами, везшую тело Грибоедова в Тифлис. Истомина вышла замуж за второстепенного актера Павла Якунина и умерла от холеры в 1848 г.