Александр Ивич - Воспитание поколений Страница 18

Трагического конца на этот раз нет, все кончится благополучно… Впрочем, это зависит от читателя:

В дом лесной вернётся ёж,Ёжик и ежиха,Если сказку ты прочтёшьТихо,Тихо,Тихо…

Это конец стихотворения. А что читать сказку надо тихо — мы предупреждены уже в первых строках. Стихотворение оказалось игрой! Тут не только тихо читать — кажется, ходить надо на цыпочках. Все так тихо:

Серый ёж был очень тихИ ежиха тоже.И ребёнок был у них —Очень тихий ёжик.

И гуляют они ночью:

Вдоль глухих осенних тропХодят тихо: топ-топ-топ.

И тропа глухая, и осень, и согласные глухие — «топ-топ-топ». Всё удивительно гармонично. Ни одна деталь, ни один звук не нарушают тональности сказки. И «идут на грабежи тихим шагом волки». В этой тишине разыгрывается, в общем, тоже тихая битва между ежами, которых читатель полюбил с первых строк, и грабителями-волками. Не очень драматическая битва, скорее комичная. Волки не могут справиться с ежами:

У ежихи и ежаИглы, как у ёлки.Огрызаясь и дрожа,Отступают волки.

Они трусы — эти ночные грабители. Послышался вдали выстрел из двустволки. «Пёс залаял и умолк».

Как это точно сделано, проверено на слух: выстрел вдали, пёс залаял и умолк — только чуть-чуть нарушается тишина.

Говорит волчице волк:— Что-то мне неможется.Мне бы тоже съёжиться.Спрячу я, старуха,Нос и хвост под брюхо!А она ему в ответ:— Брось пустые толки!У меня с тобою нетНи одной иголки.

Почувствуют ли малыши тонкий, без малейшего нажима, юмор этого диалога? Дойдёт ли до них прелесть игры близкими но звучанию словами — «Съёжься, милый ёжик!», «Завертелся волк волчком»?

Маршак верит в сочетание мыслительных способностей, фантазии, юмора и свежести чувств ребёнка, которые помогут ему понять и почувствовать недосказанное словом, но заложенное в образе, ритме, эмоциональной тональности стихотворения — в «Тихой сказке», так же как в «Сказке о глупом мышонке». Совершенно несвойственное прежде детским стихам доверие к тонкой восприимчивости малыша, доверие, проявившееся уже в «Детках в клетке», было одним из самых важных, самых принципиальных завоеваний советской поэзии для детей.

6

Пафос созидания, увлечение техникой росли в народе по мере восстановления хозяйства страны, по мере осознания грандиозных задач, которые сформулированы в первом пятилетнем плане. И дети, разумеется, не остались в стороне от этого увлечения. Ведь докопаться до «нутра» всякой вещи — игрушечного автомобиля и настоящих часов — живейшая потребность возраста, первая попытка понять мир чудесных предметов, которые обладают таинственными свойствами: часы тикают, их стрелки передвигаются, качается маятник, заводной автомобиль пробегает всю комнату — как? почему?

Редко старая детская литература давала на эти «как» и «почему» ответы живые, образные, удовлетворяющие любопытство, пробуждающие фантазию и страсть к новым знаниям, к работе, к созиданию вещей.

В редакции журнала «Новый Робинзон», которой руководил Маршак в 20-е годы, шли напряженные талантливые поиски форм рассказа о вещах, форм, пригодных для воспитания детей социалистического общества, будущих созидателей вещей. В обсуждении замыслов и рукописей рождалась советская научно-художественная литература для детей. На страницах журнала появились первые произведения Б. Житкова, М. Ильина о мастерстве и истории мастерства — произведения, ставшие классическими. Здесь печатались рассказы бывалых людей, которые положили начало укрепившемуся потом обычаю — привлекать деятелей труда и науки к работе над книгами для детей.

Печатались в «Новом Робинзоне» и первые опыты стихотворных произведений о мастерстве — застрельщиком был Маршак.

Я думаю, что в многопольном поэтическом хозяйстве Маршака ни одна выращенная им культура не доставила ему столько забот и кропотливого труда, не вызывала столько сомнений и споров, как «познавательные» стихи. Он возвращался к ним на разных этапах своего творчества — писал в 20-х годах «Как рубанок сделал рубанок», «Книжку про книжки», «Вчера и сегодня»; в 30-х и 40-х годах — «Откуда стол пришел», «Праздник леса»; в 50-х — «Песню о жёлуде», «Весёлое путешествие от А до Я».

Маршак подходил к теме различными путями, и это единственная область его работы, где не все пути были точно найдены. Лучшие вещи — «Вчера и сегодня», «Праздник леса», «Весёлое путешествие от А до Я».

А «Как печатали вашу книгу», «Откуда стол пришел» — бесспорно мастерские стихи, но не более того. В чём их неудача? Эти стихи можно пересказать прозой без больших потерь! Неоправдан, по-моему, самый замысел стихотворения «Как печатали вашу книгу». Почему о производственном процессе, о всех его операциях надо говорить стихами? Не чувствуется необходимости в этом — больше того, прозой можно рассказать понятнее и интереснее. Рассказ Б. Житкова «Как печаталась эта книга» оказался удачнее стихов Маршака на ту же тему, потому что автор не стеснён необходимой для стиха лаконичностью, не стеснён рифмой и ритмом. Вот ведь о чём приходится говорить в связи с этими стихами — о ритме и рифме, как стеснении, затрудняющем изложение темы, а не способе раскрыть её широко, свободно, эмоционально. Описание производственного процесса здесь не стало его поэтическим изображением — оно осталось описанием и потому в существе своём прозаично. Процесс создания книги не очень ясно можно представить себе по стихотворению Маршака, потому что многое лишь названо, перечислено. Только в изяществе некоторых поворотов темы, в отдельных словах мы узнаём здесь Маршака. Богатый арсенал поэтических средств, поставленный на службу прозаическому замыслу, остался в значительной степени только арсеналом.

Все эти мысли и в голову не приходят, когда читаешь «Вчера и сегодня». Здесь есть сюжет, найдено поэтическое решение темы: сварливая беседа устаревших и потому раздражённых вещей (керосиновой лампы, пера, которое хозяин сменил на пишущую машинку, коромысла) выливается в тот забавный и немного лирический рассказ, который так органичен для дарования Маршака. Работают детали, все тонкости поэтического письма, рождаются афористически лаконичные и точные образные определения.

Разленились нынче бабы.Али плечи стали слабы?Речка спятила с ума —По домам пошла сама! —

так в частушечном строе жалуется коромысло на водопровод. Нет и следа прозаической описательности.

Тут и обнаруживается, что «познавательные» стихи не удаются, если эта познавательность исчерпывает задачу художника, если тема решается «в лоб» и нет в её изложении простора для эмоциональной трактовки.

Примерно так же, как «Вчера и сегодня», построена «Книжка про книжки». Растрёпанные, разорванные книги поднимают бунт против загубившего их Гришки Скворцова и убегают от него в библиотеку. Но эти стихи кажутся не такими удачными, хотя есть тут сюжет и забавная перебранка книг. Вероятно, «Книжка про книжки» запоминается меньше, потому что эмоциональность стихотворения придавлена прямой дидактичностью, нравоучительностью, на которую, как на стержень, намотан рассказ.

Это не значит, что прямая дидактичность противопоказана детским стихам. Мы помним великолепные удачи — «Что такое хорошо и что такое плохо» Маяковского, «Мойдодыр» Чуковского. Но читатели «Книжки про книжки» постарше, им, пожалуй, уже не подходит такая форма нравоучения. И, кроме того, она не свойственна Маршаку, который обычно пронизывает воспитательной идеей всю ткань произведения, заставляет читателя угадать смысл вещи.

Сюжет, впрочем, необязателен в познавательном произведении, если поэт находит другие, достаточно сильные, средства для того, чтобы создать внутреннее напряжение стиха.

Вот перед нами три стихотворения: «Праздник леса», «Песня о жёлуде», «Откуда стол пришел». Первые два превосходны, третье мне кажется не таким удачным.

Вы помните, конечно, «Праздник леса».

Что мы сажаем,СажаяЛеса?Мачты и реи —Держать паруса.

Рубку и палубу,Рёбра и киль —СтранствоватьПо морюВ бурю и штиль.

Так вся вещь — только перечисления. Но какая в этом перечислении экспрессия, какой динамический напор! Он определяется четкостью ритма — четырёхстопного дактиля, в котором не пропущено ни одно ударение, энергией рифм — во всём стихотворении ни одной женской. Каждая строка — точно выстрел.