Александр Ивич - Воспитание поколений Страница 17

Это уже не просто игра словами — она сочетается с игрой образами, с постепенным «оживлением» и усложнением картины, нагнетением поступков, небольших приключений. Стоит дом, хранится в чулане пшеница. Вот исходная, ещё статичная картина. А потом вихрь событий. Прилетает синица воровать пшеницу, кот ловит синицу, пёс без хвоста треплет кота, корова лягает пса, старушка доит корову, пастух бранится с коровницей.

И каждое событие оживлено чертой, характеризующей «действующих лиц», — только одной деталью, но острой, запоминающейся. То это забавный внешний признак — корова безрогая, пёс без хвоста; то к внешнему признаку присоединяется черта характера — старушка седая и строгая, ленивый и толстый пастух, который бранится с коровницей.

Каждая строфа — законченный рисунок пером, каждая строка — изобразительно точная деталь рисунка. Так игра повторениями, на которой строятся «докучные сказки», сочетается здесь с другой, тоже встречающейся в фольклоре, игрой словесным рисунком, сменой картин.

Формально «Дом, который построил Джек» — перевод. На самом деле — это мичуринская работа. Маршак так умело привил английскую сказку-игру к русскому стиху, что только иностранное имя Джек напоминает о её происхождении. О нём вспоминаешь так же редко, как об иноземном происхождении картошки. А вместе с тем колорит английского фольклора сохранён!

В «Доме, который построил Джек» весёлая игра словом, повторением слов не только сложнее по конструкции, чем в «докучных сказках» и дразнилках, — она подчинена смысловой задаче — созданию всё усложняющейся картины.

Дальше по этому пути пошел Маршак в «Багаже». Здесь снова игра на повторении великолепно подобранных слов, строк, которые так и просятся на язык — «диван, чемодан, саквояж, корзину, картину, картонку и маленькую собачонку». Но игра включена не в расширяющееся с каждой строфой изображение, как в «Доме, который построил Джек», а в комический сюжет — анекдот о том, как удравшую из багажного вагона собачку подменили большим псом, уверяя даму, что «за время пути собака могла подрасти».

Конечно, наслаждение ребёнка возрастает, если игра словом: не исчерпывает смысл стиха, а становится способом изложения весёлой истории.

Скажем сразу, чтобы не возвращаться к этому, что позже (в 1930 году), создавая стихотворение «Вот какой рассеянный», построенное на чередовании смешных ситуаций, Маршак использовал очень забавную игру словами — на этот раз «перевёртышами» — не как основу стихотворения, а лишь как одно из средств выразительности, усиливающее комичность эпизода:

— ГлубокоуважаемыйВагоноуважатый!ВагоноуважаемыйГлубокоуважатый!Нельзя ли у трамвалаВокзай остановить?

Эта игра словами характеризует героя произведения так же отчётливо и в том же плане, что забавные поступки рассеянного — тоже как бы «перевёрнутые».

Процесс, характерный не только для Маршака, но и для всего первоначального развития советской детской поэзии: началось с поисков выразительных средств, которые обновили бы строй стихотворной речи, приблизили её к особенностям восприятия детей, к их играм, к их способу усвоения языка, познания реального мира и в то же время были бы подлинно художественными. В ту пору игра словом, затейливая шутка часто исчерпывали смысл стихотворения. А потом находки сливались с другими и уже служили широким смысловым, идейным задачам, помогали создавать «большую литературу для маленьких».

В поисках русских соответствий английскому народному стиху — не просто соответствий, а пригодных для специфического читателя (вернее, слушателя) — для малышей, Маршак обрел ту виртуозность стиха, ту свободу владения поэтическим словом, которая позволила ему постоянно расширять диапазон тем, понятий, образов в стихах для детей. Он был мастером в первых же своих произведениях — в них нет срывов, признаков неуверенности, по которым мы узнаем начинающего поэта. А находок очень много, и особенно много потому, что он начал поиски, разведку боем сразу в нескольких направлениях.

5

«Детки в клетке» и «Пожар» вышли в 1923 году. «Дом, который построил Джек» — в 1924-м. Вот три разных направления поисков. Каждое получило широкое и разнообразное развитие в творчестве Маршака — и познавательные стихи, и поэтический рассказ о профессии, и стихи весёлые, игровые. Но в 1923 году появилась и «Сказка о глупом мышонке» — это было ещё одно направление исканий.

Трудно определить жанр этого стихотворения. Колыбельная? Пожалуй. Поэт рассказывает, как убаюкивали мышонка, общий строй вещи лирический; четырёхстопный хорей, который часто у Маршака задорен и предельно динамичен, здесь течёт спокойно и неторопливо.

Но что-то есть в вещи несвойственное «убаюкивающим» стихам, какой-то сдвиг тональности. Да и названа она не колыбельной, а сказкой. Сдвиг в том, что, не теряя лиричности, стихотворение в то же время немного иронично, немного шутливо, немного грустно и нравоучительно, как басня:

Пела ночью мышка в норке:— Спи, мышонок, замолчи!Дам тебе я хлебной коркиИ огарочек свечи.

Отвечает ей мышонок:— Голосок твой слишком тонок.Лучше, мама, не пищи,Ты мне няньку поищи!

Как неожиданно тут «пищи», как сразу выбивает это слово из заданной первой строфой обычной для колыбельной песни тональности! Вспоминается «визжа» из лирической песни обезьяны в «Детках в клетке».

Мышка-мать приглашает в няньки утку, жабу, лошадь, щуку. Критически настроенный мышонок всеми недоволен.

«Не пищи» второй строфы поддержано забавными сочетаниями слов «тётя лошадь», «тётя жаба», совсем непривлекательными для мышонка предложениями (утка обещает ему червяка, жаба — комара, лошадь — мешок овса) и, наконец, вошедшими в поговорку строками:

Разевает щука ротА не слышно, что поёт…

или

— Приходи к нам, тётя лошадь,Нашу детку покачать.

Л. Ю. Брик вспоминает в статье «Чужие стихи», что Маяковский любил этим двустишием приглашать гостей.

Заботы мышки и капризы мышонка кончаются трагически — из всех нянек ему понравилась только кошка.

Глупый маленький мышонокОтвечает ей спросонок:— Голосок твой так хорош.Очень сладко ты поёшь!

Прибежала мышка-мать,Поглядела на кровать,Ищет глупого мышонка,А мышонка не видать…

Для трехлетнего слушателя тут загадка. Ему нужно подумать, куда между двумя строфами исчез мышонок. Когда он поймёт, то радость угадывания немного скрасит для него грустный конец, а неожиданное для малыша открытие, что иная сладкая песнь коварна, обогатит его опыт. Семилетние хорошо воспримут иронические характеристики, и для них будет вполне ясно аллегорическое нравоучение, которое содержится в стихотворении; перечитывая знакомую сказку, они откроют в ней незамеченное прежде, и это доставит им новую радость. Такой сделанный «на рост» запас смыслового и эмоционального содержания — верный признак подлинной художественности произведения.

Лирическая колыбельная? Трагикомическая сказка? Басня? Любое из этих определений будет и верным и ошибочным, потому что в стихотворении есть элементы и того, и другого, и третьего; иными словами, это вещь своеобразная по жанру. Сплав лирики с нравоучительным смыслом, юмора с трагическим концом определил богатство, разнообразие эмоционального содержания так просто и безыскусственно на первый взгляд написанного стихотворения. Это мастерская простота.

И ещё одна — колыбельная?.. сказка?.. То и другое, а главное — одно из самых прелестных, самых совершенных стихотворений Маршака. «Тихая сказка», недаром упомянутая в числе стихов, за которые Маршак получил Ленинскую премию, трогает взрослых, доставляет им художественное наслаждение, не меньшее, чем четырёхлетним. Это уже не «на рост», а на всякий рост — для вас, для меня, для наших детей и внуков. Она тоже проста, как будто незатейлива — сказка о том, как семья ежей встретилась с волком и волчицей. Секрет её трогательной прелести в том же сплаве лиричности с юмором, особенно тут удавшемся, богатом, вдохновенном, и в гармоничности всего стихотворения.

Трагического конца на этот раз нет, все кончится благополучно… Впрочем, это зависит от читателя:

В дом лесной вернётся ёж,Ёжик и ежиха,Если сказку ты прочтёшьТихо,Тихо,Тихо…

Это конец стихотворения. А что читать сказку надо тихо — мы предупреждены уже в первых строках. Стихотворение оказалось игрой! Тут не только тихо читать — кажется, ходить надо на цыпочках. Все так тихо: