Роман Белоусов - ТАЙНА ИППОКРЕНЫ Страница 7

Однако какую же службу выполнял Дефо во время своих столь довольно частых и столь таинственных вояжей?

Вспомним, что освобождение из тюрьмы стоило Дефо кое-каких обещаний. В тот момент, когда его судьба зависела от того, будет ли он покладистым или проявит глупое упрямство, он мог, как говорится, на радости пообещать и согласиться на что угодно, лишь бы вырваться из тюрьмы. Но на воле от него очень скоро потребовали исполнения обещанного.

Лидер партии тори Роберт Харли, новоявленный его благодетель и крупный политический игрок, не намерен был оставлять векселя неоплаченными. Да и сам Дефо прекрасно понимал, что в политике, как и в торговом мире, утратить кредитоспособность означало потерять все. И напрасно Дефо тогда сгоряча сам себе поклялся навсегда порвать с политическими махинациями. Тайный союз, заключенный с Харли, хотел он того или нет, возвращал его в сферу интриг и заговоров, в сферу беспринципной борьбы одинаково продажных партий — тори и вигов.

Теперь Дефо думал только о том, как лучше всего оправдать доверие и надежды своего освободителя Роберта Харли — тогдашнего спикера палаты общин, а в будущем графа Оксфордского.

И скоро Харли стало ясно, что он не ошибся в своем выборе. Хитроумный и честолюбивый, он не брезгал никакими средствами в борьбе за власть. Вот почему он сразу по достоинству оценил предложение своего подопечного Дефо о создании широкой шпионской сети по всей Англии и за ее пределами. Такова, видимо, была плата за освобождение. Но этого мало. Дефо разработал подробный, на 23 страницах, план будущей секретной организации. Собственно, идею о создании такого рода службы скорее всего подал сам Харли, обмолвившись однажды в письме к Дефо, что если бы он был министром, то постарался бы по возможности знать, что говорят о нем. Дефо же поспешил лишь развить и оформить ненароком брошенную мысль. После чего ему было поручено стать организатором особой службы, а попросту говоря — политической разведки.

С присущей ему энергией Дефо принялся за дело. И вот сеть секретных агентов, обязанных доносить об умонастроениях, раскинулась по стране. Едва ли стоит говорить, что сплести сеть осведомителей было делом нелегким. Для этого и приходилось ее организатору колесить по городам и весям, закладывая «основание, — как он сообщал Харли, — такой разведки, которой еще никогда не знала Англия». А еще через некоторое время он с гордостью доносил своему патрону: «Мои шпионы и получающие от меня плату люди находятся повсюду».

Нередко и ему самому приходилось выступать в роли простого агента. На постоялых дворах и в тавернах он прислушивался к разговорам простолюдинов, в кофейнях и клубах, где собирались политические деятели, выявлял настроение влиятельных особ. В его обязанности входило также предотвращать возникновение тайных заговоров, в частности, направленных против объединения Шотландии с Англией. Выполняя это задание, он почти три года прожил в Эдинбурге под фамилией Голдсмит. Здесь его однажды чуть было не линчевала толпа, узнавшая в нем ненавистного англичанина.

В донесениях Харли он соблюдал величайшую осторожность, всякий раз подписывая их разными именами, хотя послания и были зашифрованы. Случалось, что его собственные агенты, не подозревая в нем своего шефа и принимая за того, за кого он себя выдавал — торговца, историка, банкрота, укрывающегося от преследования, — доносили на него в «центр» как об опасном субъекте. И они имели на то основания. Маскируясь, Дефо изображал из себя противника правящей партии тори — партии крупных и средних землевладельцев.

В своей газете (продолжавшей регулярно выходить, даже когда его не было в Лондоне) он яростно нападал на представителей этой партии, за что его не раз пытались привлечь к суду. Однажды, казалось, не избежать ему тюрьмы: его заподозрили в том, что он автор очередного ядовитого пасквиля на палату общин. Как обычно, на выручку ему поспешил всесильный Харли. Сам же Дефо, изображая якобы антиправительственно настроенного человека, не особенно пытался опровергать общее мнение. Напротив, балансируя над пропастью, он был заинтересован в подобной репутации и всячески способствовал ее распространению.

Десять долгих лет Дефо оставался руководителем политической разведки. И даже тогда, когда Харли на какое-то время вынужден был оставить свой пост, он продолжал «по наследству» усердно служить новому министру. А позже, когда к власти пришли виги — партия торговой и промышленной буржуазии, столь же усердно выполнять задания новых хозяев, приняв обличье противника их правления.

Чем можно объяснить эту. весьма неблаговидную деятельность Дефо? Конечно, здесь сработал страх оказаться беззащитным перед угрозой тюрьмы, иначе говоря, чувство самосохранения. Необходимость расплачиваться за проявленное однажды малодушие — опрометчивое обещание верой и правдой служить коварному и жестокому министру. А вырваться из его лап было не так-то просто. Но также безусловно и то, что Дефо был сыном своего времени — эпохи «первоначального накопления капитала», представителем молодого класса буржуазии, не брезгавшего любыми средствами ради своего обогащения.

Тем не менее из-за того, что деятельность Дефо была тщательно законспирирована, о ней в сущности мало что известно и сегодня. Осторожность, с какой он руководил подчиненными агентами, пользуясь шифрами и тайнописью, его скрытая связь с Харли, которую, кстати, позже он начисто отрицал, отсутствие каких-либо в этом смысле компрометирующих документов, и прежде всего денежных ведомостей, где значились бы фамилия того, кому выделялись соответствующие суммы на оплату агентов, и его самого, как, впрочем, и многое другое, остающееся и поныне невыясненным, — все это и создает затруднения при изучении столь своеобразной стороны жизни Даниеля Дефо.

Одна из задач Дефо как руководителя политической разведки состояла в том, чтобы войти в доверие издателей торийских газет и журналов и выступать со статьями, смягчающими их антиправительственную направленность. Заодно выявляя и авторов действительно оппозиционных сочинений. Ему, связанному с литературным миром, это не составляло особого труда. Дольше всего (почти целых восемь лет) Дефо подвизался в качестве такого замаскированного журналиста-агента в «Мист джорнэл». И все годы издатель Мист питал к нему полное доверие, охотно публикуя его на страницах своего журнала и выплачивая немалые гонорары. Пока однажды не выявилось подлинное лицо Дефо и маска оказалась сброшенной. Дело кончилось скандалом, и старый Мист бросился на своего еще недавнего ведущего сотрудника с обнаженной шпагой. Однако был обезоружен и даже ранен.

Случай этот наделал немало шума среди журналистской братии, в том числе и всех тех, кто считал себя гражданином «Республики Граб-стрит».

Принадлежал к ее подданным и Даниель Дефо. А это значило, что установления Граб-стрит были для него столь же обязательны, как, скажем, для подсудимого установления Королевской скамьи — то есть решения суда по уголовным делам.

И действительно, «граб-стритовское братство» — своеобразный, свободный мир — жило своими негласными законами и правилами. Это было братство лондонских журналистов, обитавших на Граб-стрит в районе Мурфилдса, иначе говоря, к северу от Сити. Место это, известное уже в XII веке, издавна заселяла беднота. Когда-то здесь было «великое болото», поросшее вереском, — отсюда и название «Мурфилдс». Да и наименование улицы Граб-стрит произошло от дренажной канавы, которая пролегала тут в старину.

Расположенная сравнительно далеко от центра города, за старой лондонской стеной, в квартале Криплгейт, улица эта стала прибежищем диссидентов еще в XVII веке. Здесь, в удалении, а значит, в относительной безопасности, они наладили издание запрещенной литературы. Сатирические злые памфлеты и антиправительственные брошюры разлетались отсюда по всему Лондону. Вот почему вначале у лондонцев Граб-стрит ассоциировалась с местом, где создавались бунтарские сочинения. К 1700 году улица пережила в этом смысле, можно сказать, свой расцвет. Однако постепенно все больше превращалась в приют вообще журналистской братии. На ней селились издатели дешевой литературы: низкопробных книжонок, газетных листков, бойких брошюр, рассчитанных на малообразованного читателя. Здесь же жили, говоря современным языком, мастера тривиальных сочинений, нищие литературные поденщики, поставлявшие свой ходовой товар книгопродавцам, являвшимся одновременно и типографами. И название улицы, заселенной издателями и творцами низкопробной пачкотни, стало нарицательным, чем-то вроде «Строчильного переулка», обозначением места жительства лондонских борзописцев.

Наемные граб-стритовские поденщики на потребу невзыскательного читателя создавали бездумное, развлекательное чтиво, заполняя книжный рынок поделками типа «Шестипенсовые остроты», «Забавные истории», «Универсальный весельчак», «Набитый дурак» и т. п. Джонатан Свифт называл это «хламом с Граб-стрит», опасаясь, как бы ненароком не приписали ему участия в «мелочной торговле умом» на этом рынке литературного мусора.