Анна Берзер - Черная яма

Берзер Анна

Черная яма

АННА БЕРЗЕР

ЧЕРНАЯ ЯМА

Краткий, но богатый событиями и фактами период "захваливания" романа "За правое дело", таким образом, начался в октябре вместе с окончанием романа и выдвижением на Сталинскую премию, с успевшими появиться первыми рецензиями. И продолжался в течение октября, ноября и декабря. Он как будто был благополучно подтвержден в конце 1952 года в интервью Твардовского "Литературной газете".

Тогда же стало известно, что роман принят к изданию не только Воениздатом, но и "Советским писателем".

16 января 1953 года состоялось обсуждение романа на редакционном совете издательства "Советский писатель". Председатель - главный редактор издательства Николай Васильевич Лесючевский.

Я была на этом заседании и в списке присутствующих названа в самом его конце. Но стенограмму эту я тогда, конечно, не видела. И надо, чтобы так случилось - и Василий Семенович в больнице вместе с другими материалами отдал мне и ее. Велел и прочитать, и сохранить.

Хочу добавить, что сама я в это время работала в издательстве (вернее, именно в эти месяцы меня оттуда изгоняли за сионизм).

Во главе редакции прозы стоял Кузьма Горбунов - автор давно написанного и неудобочитаемого романа "Ледолом". Темный человек, с черной гривой волос, черными глазами и кривоватым ртом. Он ничего и никогда не читал, но ненавидел до того евреев, что не мог их терпеть в своей комнате ни одной минуты. А если кто и входил к нему обманным путем, то все его друзья и подруги из соседних редакций отпаивали его потом сердечными каплями и коньяком.

Таким же был и директор издательства - М. Корнев. А Лесючевский сам антисемитом не был, но имел душу злобного садиста, тешил ее в эти годы террора и чинил в издательстве расправу за расправой, выкидывая верстки и книги. Меня он вызывал в свой кабинет через день - именно в эти дни, изматывал душу многочасовыми допросами (оказался большим мастером). Он доказывал, что в чужой статье, которая шла по редакции критики, в то время как я работала в прозе, в этой, повторяю, чужой статье, я нарочно и специально благородные слова русского человека передала американскому пирату. Следствие тянулось, как мне кажется, долго... Я до сих пор не знаю - ошибка это или они сфальсифицировали ее. Меня обвинили в прямом вредительстве... Они каждый день создавали "дела" - вокруг книг и вокруг людей, Много лет изводили Елизавету Рувимовну Рамм, святого человека... Тоже редактора. Ее истребляли в течение многих лет, а на меня особенно накинулись именно в эти месяцы, в конце 1952 года. Елизавета Рувимовна умерла от этого, не выдержало сердце.

Статью для сборника написал замечательный критик, я его хорошо знала... Перед тем как отнести в редакцию критики, в которой я не работала, он попросил меня прочитать статью и сказать, что я о ней думаю.

Потом ее редактировали бесчисленное количество раз, кромсали (по его словам) диким образом множество людей. А я ее с тех пор не видела и не знала, что с ней. А они - во главе с Лесючевским - орали, что я тайком залезла в статью и нарочно возвеличила "американского бандита"... "Она слишком квалифицированна, чтобы сделать это случайно", - вопил Кузьма Горбунов.

Страшно даже вспомнить... А я ведь не такая трусливая. Автор статьи был на грани разрыва сердца (буквально!), объяснял, что я не причастна к его статье, ругал меня за то, что я сказала, что читала.

Приказ об увольнении повесили на доске. Около него становилось дурно не только знакомым, но и совсем не знакомым мне людям.

Не буду писать об этом подробно, я хочу, чтобы читатель представил себе, какая обстановка была в этом издательстве, какие силы клубились... И издательство - только часть мира, клеточка жизни в эпоху террора.

"Они товарища Сталина убили", - кричали женщины в день смерти Сталина в очереди в Гастрономе № 2 на углу Арбата и Смоленской.

Председателем, как я уже писала, был Лесючевский.

А докладчиком (что, как все понимают, очень важно) - старший редактор издательства Клавдия Сергеевна Иванова. Говорили, что она прославилась на войне и вернулась с фронта в издательство, где работала раньше. Про войну я не сумела у нее расспросить, но в "Советском писателе" не было человека мужественнее и справедливее, чем она. Нужно ведь помнить всех людей, а Василий Семенович добром поминал ее всю жизнь...

А сколько заботы видела я в те дни от нее. Вызывая меня на улицу, она считала возможным и необходимым рассказывать мне все, что говорили обо мне на всех закрытых и открытых партийных собраниях: чтобы я понимала все и ко всему была готова. Она звала меня к себе домой, мы долго гуляли по улицам... А когда умер Сталин, позвонила по телефону и сказала, вздыхая и, кажется, рыдая: "Теперь, может быть, тебе будет легче..."

Клавдия Сергеевна Иванова в этих обстоятельствах не случайно оказалась редактором романа Гроссмана. Ее задача - провести роман через редсовет. Она уже написала свое редакционное заключение. Она встречалась с Василием Семеновичем и ссылается на его слова. Она знает об отношении Фадеева. Говорит открыто и прямо о героическом образе народа в романе "За правое дело".

"Это очень большой труд. Автор посвятил ему десять лет. Неоднократно роман перерабатывался, дважды был в ЦК партии, дважды его редактировал Александр Александрович Фадеев. Последняя редакция романа - Фадеева".

Так умело ведет она свою речь, свидетельствуя о важных фактах в истории романа. О мытарствах - тоже. И о мужестве писателя...

Мария Иосифовна Белкина - жена Тарасенкова, заместителя Твардовского по "Новому миру", совсем недавно рассказала мне, что помнит, как Тарасенков с романом "За правое дело" ездил в Переделкино на дачу Фадеева. И один раз провел там шесть часов. Когда начался "шабаш ведьм" вокруг романа, то сразу сняли с работы Тарасенкова. А Фадеев сказал: "Надо бросить кость этим антисемитам".

Но об этом пока мы не знаем ничего, и Клавдия Сергеевна Иванова твердо, с большим пониманием обстоятельств дела и всех подводных течений ведет свою речь. Опирается она на Фадеева. И на Гроссмана - что важнее всего. Она говорит о масштабах романа, о необыкновенном мастерстве, об авторских отступлениях, которые "написаны умно, интересно и органично слиты с сюжетной тканью произведения".

Да, она знает, по какой линии может произойти нападение, и старается затруднить для нападающих путь.

Говорит о картинах природы, о Волге, освещенной огнями пожара, о лесе, изрубленном снарядами войны. О степи, об утреннем саде после дождя, которым любуется герой... О "настоящем мастерстве" в изображении человеческих чувств и страданий. Она подробно анализирует роман, "превосходные", как она называет, его страницы и сцены. И повторяет: "Я считаю, что главным, ведущим героем в этом большом и хорошем романе является народ, который защищает Родину..."

И тут Кузьма Горбунов прерывает ее характерной, по-моему, репликой:

"А герои из народа ведущие есть?"

Клавдия Сергеевна отвечает: "Да, конечно, героев много..."

Клавдия Сергеевна доносит до нас и такое ценное свидетельство: она говорила с автором, и он объяснил, что Новиков, например, "во второй книге будет действовать активно".

Значит, в этот год Василий Семенович писал роман "Жизнь и судьба" и знал, какую роль будут там играть герои романа "За правое дело".

Присутствующий здесь Александр Бек спрашивает Иванову:

"Что именно делает сейчас автор?"

"Автор работает сам, - отвечает ему Иванова, - мне кажется, что на какие-то коренные переделки он не согласен - пока у меня такое впечатление".

Так она точно и четко передает позицию Гроссмана, отстаивая его интересы. По существу, пока еще она - единственный официально признанный представитель его. И понятно, что сначала вопросы обращены к ней.

Борис Галин спрашивает: "Со стороны военных это имело апробацию?"

Иванова отвечает: "Книга будет параллельно издаваться в Воениздате главным образом, для внутреннего потребления".

Горбунов как глава прозы информирует, что роман Гроссмана в издательстве рецензировали Арамилев, Атаров и Либединский. Он добавляет: "Докладчик не разошелся принципиально с товарищами Либединским и Атаровым".

Но Либединского и Атарова на заседании нет. Почему? Не знаю. Но это ухудшает позицию Ивановой и положение романа "За правое дело".

"С Николаем Сергеевичем Атаровым мы в основном сходимся", - успевает выкрикнуть она.

Но слово сразу же предоставляется Ивану Арамилеву. Внешне елейно-слащавый автор тусклых рассказов об охоте и газетных рецензий. В издательстве "Советский писатель" я увидела его в главной роли - тайного рецензента, громилы-антисемита, правой руки Кузьмы Горбунова.

Листая однажды том сочинений Горького (совсем по другому, конечно, поводу), я обнаружила вдруг имя Арамилева и вспомнила сразу его.

"Статейку Арамилева не следует печатать, - пишет Горький 15 августа 1929 года, - она крайне неудачна, и над нею будут смеяться".