Йон Хеллевиг - Путинская Россия как она есть Страница 10

Никто не дал себе труда обратить внимание на то, что в этой статье он говорил и о другом: «Нынешнее трудное хозяйственное и социальное положение страны — это во многом плата за наследие в виде экономики советского типа»; «Но было бы ещё большей ошибкой не сознавать той огромной цены, которую заплатили общество, народ в ходе этого социального эксперимента». Никто не обратил внимания на его слова: «Как ни горько признаваться в этом, но почти семь десятилетий мы двигались по тупиковому маршруту движения, который проходил в стороне от столбовой дороги цивилизации». Мало кто отметил его резкую оценку: «Для того, чтобы достичь душевого производства ВВП на уровне современных Португалии или Испании, — стран, не относящихся к лидерам мировой экономики, — нам понадобится примерно 15 лет при темпах прироста ВВП не менее 8 процентов в год». Комментаторы полностью упустили из виду его восторженно-хвалебный отзыв о демократии: «История убедительно свидетельствует, что все диктатуры, авторитарные системы правления преходящи. Непреходящими оказываются только демократические системы». Вся «путинская программа», реализация которой продолжается и сегодня, изложена в этой статье. Убедитесь сами[12].

Выхваченные из контекста отдельные фразы задали тон большинству комментариев на следующее десятилетие. Возвращаясь к замечанию Тома Грэма, вспомним, что при «бывшем шпионе КГБ с суровым взглядом» по мере роста ВВП Россия постепенно превращалась из опасности в угрозу. Она стала «возрождающейся», «напористой», т. е. перестала разваливаться. Нам говорили: «Путин хочет построить новую российскую империю[13]».

Для иллюстрации такого однобокого освещения событий «бывший шпион с суровым взглядом» заранее сообщил нам, что Россия больше не будет продавать ближайшим соседям свой драгоценный газ за треть или за четверть той цены, которую она может выручить за него на мировом рынке. В течение пятнадцати лет Россия тратила миллиарды и миллиарды на субсидии всем своим соседям. Путин предупредил нас, но недостаточно громко, что больше так продолжаться не будет. Однако когда Россия приступила к пересмотру условий контрактов в сторону повышения цен, её соседи подняли ложную тревогу. Россия не просто пыталась продавать свои важнейшие сырьевые ресурсы по максимально возможной цене, она угрожала Европе и своим соседям газовым оружием!

Сейчас нас регулярно предостерегают по поводу новой российской империи Путина: «У Путина лишь одно на уме: укрепить железную хватку на горле собственной страны и воссоздать когда-то могущественную Российскую империю[14]». Краеугольным камнем в основании этой системы представлений стало бесконечно повторяемое утверждение о том, что в своей речи в 2005 году Путин выдал себя с головой, заявив, что распад СССР стал «величайшей» геополитической катастрофой XX века. (В той же речи Путин сказал: «Главное для нас — развитие демократического государства»; но даже если бы корреспонденты удосужились прочитать это, они всё равно решили бы, что это просто показуха.) И он не говорил «величайшей». Русский язык весьма точен. Он сказал: «Прежде всего следует признать, что крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века[15]». А далее он объяснил причины: «Десятки миллионов соотечественников оказались за пределами страны, что для российского народа стало настоящей драмой. Более того, эпидемия дезинтеграции поразила и саму Россию». Можно спорить с его мнением по поводу того, насколько «крупной» была эта «катастрофа», но его речь не является призывом к воссозданию империи. Тем не менее, западные комментаторы не отказались от своей привычки, приобретённой, когда обосновавшаяся в Москве западная пресса не удосуживалась выяснять, что именно жители Санкт-Петербурга думают о заместителе своего мэра. Что бы Путин ни говорил, они всё подгоняли под раз и навсегда сформированный стереотип — КГБ. Можно найти множество этих искажённых цитат и нагромождённых на их основе теоретических построений. Именно они, в силу самого факта своего появления в прессе, стали основанием для распространённого мнения о том, что Россия — это вечный враг. Читатель может сам многое найти через поисковую систему Google. Всё это не имеет ничего общего с тем, что он сказал.

В каждом из этих примеров, из-за которых в своё время поднялась большая шумиха, мы видим проявление сохраняющейся предвзятости в суждениях. Путин начинал в КГБ, а «бывших чекистов не бывает[16]». Следовательно, всё, что он делает — это угроза для соседей.

То, что из сказанного им можно истолковывать как угрозу — принимается за истину. Всё остальное — ложь. Склонность верить в одно и не верить в другое из сказанного Путиным — это неопровержимый признак предвзятости.

В 1990-е годы слово «демократия» приобрело в глазах россиян неприятный оттенок, а в последовавшем периоде оно приобрело ещё одно качество. Это было время «цветных революций», после которых победители немедленно начинали говорить об интересах НАТО так, будто это были их собственные интересы. В программе украинского президента Ющенко кроме этого вообще почти ничего не было, и накануне своего горького поражения он чётко заявил об этом: «Если мы как нация не дадим положительный ответ на вопрос о членстве в НАТО, то мы лишимся независимости. Мы потеряем демократию[17]». Членство в НАТО стало для него новым значением слова «демократия». А для многих россиян «демократия» в 1990-е годы означала коррупцию и нищету. Теперь же этому слову придали геополитическое значение, и эта геополитика была направлена против них.

Сейчас мы подходим к так называемому вторжению России в Грузию. Те, кто знают предысторию вопроса, ясно понимают, что осетины и абхазы не желают, чтобы ими управляли из Тбилиси. Эти народы воевали с Тбилиси, когда рухнула Российская империя. Когда распался Советский Союз, они отбили все нападения грузин и завоевали фактическую независимость. 8 августа 2008 года, всего через несколько часов после заявления президента Саакашвили о том, что «Грузия немедленно и в одностороннем порядке прекращает огонь[18]», его армия начала наступление. Осетины остановили его армию. А когда пришли российские войска, грузины рассеялись и обратились в бегство, оставляя свои города и бросая оружие. В итоге Южная Осетия и Абхазия приветствовали российских освободителей, как их там называют, и провозгласили независимость.

Эта война, полагаю, обозначает начало переоценки представлений Запада о России. Париж взял на себя инициативу в попытке урегулировать конфликт. 10 августа министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер прибыл в Тбилиси, а оттуда направился в Москву. Но по пути он сделал нечто замечательное — посетил осетинских беженцев в России и поговорил с ними. А замечательно это было потому, что в западных репортажах осетинам никогда не уделялось никакого внимания: в центре же внимания всегда были Россия, Грузия, НАТО и прочие масштабные проблемы. Кушнер узнал, что для осетин Россия была спасителем, а Грузия — угнетателем. Полагаю, для Парижа эта поездка стала своего рода прививкой от безоговорочного доверия версиям, выдвигаемым в Тбилиси.

Договорённость о прекращении огня была достигнута. Российские силы отошли в Южную Осетию и Абхазию, а те объявили независимость. Но конфликт преподал несколько уроков. Стало очевидным, что Москва больше не была слабой и робкой, как ещё десять лет назад. Но очевидным стало также и то, что нельзя полагаться на Саакашвили: его словам нельзя верить. Даже авторы долго откладывавшегося и невнятного отчёта ЕС[19] об этой войне не поверили его послевоенным заявлениям о том, что русские напали первыми (он менял свою версию несколько раз)[20]. Стоит задуматься над его поведением, как неизбежно начнёшь подвергать сомнению всю версию событий, предложенную Тбилиси. Это как дёрнуть за нить, торчащую из плохо связанного свитера: вся версия о том, что Москва желает завоевать Грузию и лжёт об этом, начинала распадаться.

С концом «Оранжевой революции» начал распутываться и ещё один клубок: украинцы не пожелали стать пешками в некой грандиозной геополитической игре, а Виктор Янукович не был российской марионеткой, которая могла выиграть выборы только путём обмана. В последнем газовом кризисе с Украиной Москва оказалась умнее и честнее: стало очевидно, что это не Москва, а Киев блокировал поставку российского газа на Запад. Это стало ещё одной нитью, торчащей из свитера. Излагая версию о «газовом оружии», её авторы тщательно старались не замечать, что Москва поднимала цену для всех — как друзей, так и врагов: Армения и Белоруссия также должны были платить больше. Свитер продолжал распускаться.