Леонид Владимиров - Советский космический блеф Страница 10

Кто-кто, а Королев-то уж знал, как советскому конструктору приходилось постоянно изворачиваться, искать обходные решения и всяческие заменители там, где американский и вообще западный инженер просто заказывал известные, существующие у них, материалы и изделия. Любая мелочь — прецизионный клапан, мембрана с нужной характеристикой или нестандартная форсунка — вырастали в гигантские проблемы. Такие «проблемы» приходилось ежедневно решать на самом высшем уровне с огромными потерями времени, с невероятными расходами, при сильнейшем нервном напряжении.

Я позволю себе сейчас небольшое отступление от непосредственной темы этой главы, чтобы проиллюстрировать положение в советской промышленности.

В годы моего заключения я некоторое время пробыл в лагере, расположенном… почти в центре Москвы — на улице Шаболовка № 46, как раз напротив старой телевизионной башни. Лагерь на 700 заключенных принадлежал небольшому заводу, выпускавшему технические изделия — главным образом, уплотнители — из кожи и резины. Так вот, кожевенный цех этого предприятия был абсолютным монополистом в стране по выпуску кожаных уплотнителей — манжет, прокладок и колец всевозможного диаметра. Если бы в один прекрасный день этот цех сгорел или почему-либо остановил работу, то произошла бы страшная катастрофа — стала бы выходить из строя одна промышленная отрасль страны за другой. Ибо кожаные уплотнители — необходимая принадлежность всевозможных машин, прессов, станков, подъемников, железнодорожных думпкаров и так далее.

Вероятно, заключенные были избраны в качестве рабочей силы на этом заводе именно для «надежности». Ведь работоспособность заключенных обеспечивается самой «крепкой» сталинской организацией — Министерством внутренних дел. По мысли организаторов завода, на нем при такой рабочей силе не должно было быть нехватки персонала, никаких прогулов, опозданий на работу, пьянства или споров об условиях труда. Кроме того, в случае нужды можно было заставлять лагерников работать по воскресеньям (что, кстати, очень часто и делалось).

И действительно, трудовая дисциплина была, что называется, на высоте. Но вот техника производства поражала отсталостью. Ручные прессы, механические ножницы, пропиточные ванны с ручной загрузкой — все это выглядело пришельцами из прошлого века. А в механической мастерской, призванной поддерживать оборудование в работоспособном состоянии, действовал токарный станок «Мюнхен», действительно выпущенный в XIX столетии, — в 1896 году!

Завод выпускал двадцать тысяч разновидностей кожаных уплотнителей — если учитывать все типы и размеры. Он отправлял их тысячам предприятий-заказчиков по всей стране. Но никакое предприятие не могло просто заказать заводу те или иные изделия. Для заказа следовало, во-первых, получить у Госплана СССР так называемый «фонд кожи», то есть документ, разрешающий заводу израсходовать столько-то кожи на нужды данного заказчика. Во-вторых, нужно было представить ведомость изделий, которые требовались, с точным указанием количества по каждому изделию на год вперед. Наконец, предстояло согласовать технические условия и чертежи деталей — это было самое трудное: на допотопном заводском оборудовании никаких сложных уплотнителей выпускать было нельзя. Как только тот или иной заказчик приносил сложные технические условия, ему отвечали «нет». Часто бывало так, что из-за этого «нет» заказчик был вынужден вносить изменения в конструкцию своих машин — приспосабливать машины к уплотнителям! В других случаях заказчик пытался заставить завод принять его условия и с этой целью начинал жаловаться в самые высокие инстанции — в Совет министров и ЦК партии, упирая на важность своей продукции. Случалось, что ЦК партии после этого приказывал Министерству внутренних дел (не заводу, конечно — в высших кругах мыслили только министерскими категориями) «обеспечить выполнение важного оборонного заказа». Тогда воцарялась паника, на завод приезжали разные генералы госбезопасности, и в результате заключенных инженеров и техников заставляли работать день и ночь, изобретая какой-нибудь сложный штамп к существующему ручному прессу. Выпуск других видов изделий при этом резко падал, и в тот же ЦК партии летели жалобы других — тоже важных и тоже «оборонных» — предприятий о том, что «срывается выполнение заказов особой государственной важности». Подобное паническое положение создавалось весьма и весьма часто, а спокойной, нормальной работы без происшествий я не упомню вообще, хотя пробыл там четыре года — до самой смерти Сталина.

Сегодня на Шаболовке № 46 лагеря больше нет — но завод остался, на нем работают вольнонаемные граждане и принадлежит он Управлению местной промышленности Мосгорисполкома. Тем не менее, и лихорадка с заказами, и «торговля» по поводу сложных изделий, и жалобы в ЦК партии продолжаются. Ведь по сотням и сотням изделий завод продолжает еще оставаться монополистом!

Это был лишь единичный, ничтожный по важности пример. До сих пор в советских экспериментальных институтах, в том числе атомных и ракетных, непременно есть собственные стеклодувные мастерские самого примитивного типа, и хороший стеклодув-трубочник ценится выше самого способного инженера. Почему? Да потому просто, что заказать изделие из стекла нужного состава и нужной формы в СССР просто некому. То есть теоретически это возможно — тоже есть «монополисты» — но практически ваш заказ не выполнят и через год. Однажды президент Эйзенхауэр имел неосторожность похвалить на выставке советский автомобиль «Москвич», и какой-то американский торговец автомобилями быстро заказал в СССР 200 «Москвичей» на пробу. Это было воспринято в Москве как заказ «особой государственной важности», и завод приступил к изготовлению двухсот «суперавтомобилей» с особым контролем каждой детали, с особой отделкой и окраской. Но беда в том, что по американским стандартам безопасности ветровое стекло машины должно быть обязательно из триплекса — а в СССР, как вдруг выяснилось, гнутого триплекса не выпускал никто. Один инженер-кузовщик с московского автозавода прослышал, будто бы на маленьком экспериментальном стекольном заводе в Москве такие опыты когда-то делались. Этот инженер отправился «в разведку» — под каким-то предлогом прошел на заводик, поговорил с мастерами и выяснил, что, действительно, когда-то там пробовали гнуть триплекс. Тут же полетела просьба в Совет министров СССР, и там «для выполнения заказа особой государственной важности» обязали завод выпустить в короткий срок 200 гнутых ветровых стекол из триплекса. На стекольном заводе быстро поняли, кто был «разведчиком», позвонили инженеру-кузовщику по телефону и совершенно серьезно сказали, что он подлец, что пусть, мол, не смеет и появляться у них на заводе: ведь теперь будут сорваны все планы, никто не получит премий, а все только будут возиться с проклятым этим триплексом, который еще к тому же не получится.

Добавлю, что после долгих мучений некоторое число гнутых стекол из триплекса все-таки сделали, после чего ни один «американский» «Москвич» так в Америку и не отбыл — над территорией СССР был сбит американский самолет «У-2», и отношения между двумя странами обострились. Злые языки говорили, что нигде у ЦРУ и сбитого пилота Пауэрса не было столько друзей, как на маленьком стекольном заводике в Москве…

О таких вещах можно рассказывать без конца. Даже из моей скромной и недолгой инженерной практики (я в 1955–56 годах работал инженером на автозаводе) легко набрать сколько угодно примеров. Помню, допустим, как я вез из Москвы в Горький, на завод «Красная Этна», три нажимных пружины сцепления, снятых с английского автомобиля «Остин». Наш завод хотел, чтобы «Красная Этна» (монополист по пружинам в СССР) навивал точно такие пружины для «Москвича». Из этого ничего не вышло: на «Красной Этне» осмотрели пружинки со вздохом, поставили на динамометр, на вибратор — и печально улыбнулись. «Такие пружины будем делать только при коммунизме», — сказали мне. На советском языке это означает «никогда».

Скопировать сцепление «Остина», как мечтали наши конструкторы, не удалось. Пришлось пойти на упрощения и ухудшения. Этот упрощенный и ухудшенный вариант сцепления работает на «Москвичах» по сей день. И работает, конечно, неважно.

Я не работал в ракетной отрасли и лично не испытал тамошних «проблем» такого рода. Но в этой промышленности у меня достаточно друзей. Не входя в технические подробности, они заверяли меня, что в моей автомобильной промышленности трудности с материалами и комплектующими изделиями — просто детская игра по сравнению с «проблемами», существующими у них.

Вернусь теперь к Королеву. Нет сомнения, что, понимая предстоящие великие трудности, конструктор имел какой-то план борьбы с ними. Собственно даже не «какой-то», а вполне определенный — этот план выяснился из его дальнейших действий. На ближайшее время его девизом, обращенным к правительству, стало: дайте еще, а то нас обгонят. И это действовало. После 4 октября 1957 года, когда взлетел первый спутник, Королев получил нечто, гораздо более для него ценное, чем «золотой дождь», — он получил в свое ведение сразу несколько предприятий и устроил из них что-то вроде всесоюзного комбината по производству спутников.