Виктор Кузнецов - НКВД против гестапо Страница 10

«Дорогой друг, я должен был поехать в Люттих, чтобы выполнить одно сложное задание. Я задержусь, но через несколько дней вернусь в Брюссель. Подпись: «Бордо».

Я очень испугался, потому что это было не похоже на манеру «Бордо» вести дела. Я рассказал о происшедшем Гроссфогелю, но тот не нашел тут ничего необычного. [Немцы заставили Ефремова написать это письмо, чтобы скрыть его арест от остальных агентов сети.] Гроссфогель попросил меня обеспечить его кое-какими документами. По его словам, они предназначались для некоторых важных агентов [в их числе была Жермена Шнайдер]. Он сказал, что фотографию около полудня мне передаст «Боб», затем ушел, оставив немного денег на мои нужды. На следующий день я отправился за фотографиями на условленное место, но «Боб» не появился. Через несколько дней я должен был встретиться с Гроссфогелем. Чтобы не терять времени, я отыскал Матье и попросил его изготовить два фальшивых паспорта, фотографии для которых я принесу позднее. Спустя несколько дней я встретил Гроссфогеля и сказал ему, что не видел «Боба». Гроссфогель обещал во второй половине дня принести две другие фотографии. Он вручил мне фотографии для паспорта, вложенные в пачку от сигарет. Несколько позднее в центральной части города я передал эту пачку Матье. При этом я попросил его не вынимать фотографии до тех пор, пока не понадобится наклеивать их на документы. Два дня спустя я снова встретился с Гроссфогелем, который хотел получить документы на следующий день. Я обещал дать ему ответ во второй половине дня и договорился о соответствующей встрече. Затем позвонил Матье, который мне обещал, что документы будут готовы на следующий день. Об этом я и должен был доложить Гроссфогелю при встрече. На этот раз Гроссфогель дал мне календарь, чтобы я положил туда документы.

2 сентября 1942 года вместе с Матье мы пришли в кафе «Изи» на авеню де-ла-Порт-де-Э в Брюсселе. Он передал мне обещанные документы. Я спрятал их в календарь Гроссфогеля. Затем решил в целях безопасности отдать их Мальвине, чтобы та вручила их Гроссфогелю. Последний находился на авеню Альбер недалеко от Полицейского леса. Перекусив у себя дома, я пошел пешком по шоссе Ватерлоо, с целью убедиться, что за мной никто не следит. У Барьер Сен-Жиль я сел на трамвай № 14, чтобы добраться до дома № 1 на авеню Флерон, где жила Мальвина, передать ей документ и сообщить о новом задании. После пересадки на площади Вилеманс Купоне я вышел на площади Сен-Дени. Затем пошел пешком к дому Мальвины, но в этот момент рядом со мной остановился полицейский автомобиль, и меня запихали в него. В автомобиле сидели немецкие полицейские в штатском. Они привезли меня на авеню Луиз и там обыскали. При этом нашли календарь и вложенные в него документы. Меня тотчас спросили, где и кому я должен передать эти документы. Я ответил, что должен их вручить на углу шоссе Ватерлоо в заведении под названием «Моя подруга» в шесть часов вечера одному еврею, с которым я познакомился в кафе «Метрополь» и который обещал дать мне крупную сумму, после того как я доставлю ему эти документы. На авеню Луиз меня держали до шести часов, затем появился полковник Вольф, который мне заявил, что я солгал. В тот же вечер меня отвезли в форт Бреендонк. Сразу же меня отвели в комнату, где подвергли жесткому допросу. Допрашивали меня полковник Вольф, Берг и еще один человек, которого они называли «доктором». Все они были в штатском. Они пытались узнать у меня место встречи и имя лица, которому я должен передать документы. Меня допрашивали трое суток без перерыва. Они старались изо всех сил выбить из меня показания, и я не выдержал. Три дня спустя я им сказал, что встреча должна была состояться в Брюсселе на авеню Альбер. У немцев не было возможности встретиться с Гроссфогелем, с которым мы условились, что если я не появлюсь, то снова приду на следующий день в то же место и в то же время. При этом я подчеркивал, что должен встретиться с дамой, а не с мужчиной. Немцы наблюдали за указанной местностью, но, очевидно, безрезультатно. Они разозлились и сообщили мне, что я должен встретиться не с дамой, а с мужчиной по имени «Леопольд». Я признался, что это так, но объяснил, что настоящее имя «Леопольда» мне не известно. Они стали утверждать, что я лгу и знаю, что его зовут Гроссфогель и что он один из директоров фирмы «Каучуковый король». Два дня спустя меня доставили в Брюссель в управление гестапо на авеню Луиз. Оттуда меня повезли в Порт-де-Э, в районе Сен-Жиль, где мы остановились. Машина была припаркована таким образом, чтобы видеть каждого, кто входил или выходил из кафе. Немцы заставили меня обращать внимание на всех, кто входил в кафе «Изи» или выходил из него, а о тех, кого я знаю, докладывать. Немного погодя я увидел, как появился инспектор Матье, который вошел в кафе. Поскольку я сделал вид, что не узнаю его, немцы меня толкнули в бок и спросили: «Вы не узнаете инспектора?» Я сказал, что близорук и издали никого не могу разглядеть. Спустя несколько минут в кафе вошла и Мальвина. Произошел тот же разговор, поскольку немцы ее знали. Часа через полтора Матье вышел.

В тот же момент к нашей машине подошел немец и велел водителю ехать следом за женщиной, которая сейчас выйдет, инспектором же он займется сам. После того, как Мальвина вышла из кафе, машина проводила ее до самого дома. Когда она стала подходить к своему дому, немцы мне сказали: «Вот где она живет». Затем меня снова отвезли на авеню Луиз, где моего возвращения ждал Берг. Он стал расспрашивать меня о той роли, какую играет Мальвина, и я ответил, что мы просто знакомы. Берг сказал: «Это мы установим в форте Бреендонк». Меня отвезли в эту тюрьму и снова стали допрашивать. Тут я узнал, что немцы осведомлены о деятельности Мальвины, о том, что она помогла мне в 1941 году пересечь демаркационную линию, а затем французско-бельгийскую границу и обо всем, чем она впоследствии занималась. Я не решался подтвердить факты, касающиеся ее деятельности, и снова подвергся жесткому допросу, продолжавшемуся около трех часов. На следующий день нам с Мальвиной устроили очную ставку и спросили, что я спрятал в доме инспектора. Немцы уговаривали меня сообщить Мальвине то, что мне известно о Гроссфогеле. Я заявил, что кроме того, что уже сообщил им, я ничего не знаю. Они показали мне фотографии, среди которых были некоторые члены организации, но я не показал им, кто из них Гроссфогель. На следующий день меня снова допрашивали. На этот раз немцы сказали мне, что я оставил радиопередатчик у инспектора Матье. Они знали даже о том, что аппарат перевозился в чемодане «Боба» и что в доме инспектора Матье я переложил его в три маленьких чемодана. Однако я клялся, что ничего не знаю о передатчике. Несколько дней спустя нам с Мальвиной снова устроили очную ставку. На этот раз немцы показали письмо, которое, должно быть, было написано кем-то из моей группы. По их словам, его нашли у Мальвины, в нем спрашивали, что со мной произошло. Немцы заставили меня написать следующее: «В настоящий момент меня видеть нельзя, это опасно. Если кто-нибудь захочет меня видеть, тот должен прийти на Ботанический бульвар (Порт де Шербек) в такой-то день и в такое-то время. Там он встретит Мальвину, с которой он не должен разговаривать, а должен следовать за нею. Она приведет его ко мне».

В указанный в письме день меня привезли к кафе на площади Пляс Коммюналь де Лэкен, на углу улицы Мари Кристин. Под сильной охраной меня отвели к зданию администрации в Лэкене. Затем заставили войти одному в упомянутое кафе, что-нибудь заказать и подождать три четверти час. Мне дали денег, чтобы я смог заплатить за выпивку. В кафе сидели три пары, явно агенты гестапо. Я подождал три четверти часа, но ничего не произошло, и я вернулся к машине. До сих пор не понимаю, зачем меня туда возили.

Затем меня снова доставили в тюрьму Бреендонк, где спустя несколько дней мне устроили очную ставку с арестованным. Он признался, что знает меня.

Приблизительно 28 октября 1942 г. меня отвезли в Брюссель, где я встретил некоего Карла Гиринга из гестапо. Он сообщил Мне, что меня отпускают на свободу, но я по-прежнему буду считаться арестованным. Затем велел мне под его диктовку написать расписку, что я обязуюсь ничего не рассказывать о том, что видел или слышал, под угрозой репрессалий в отношении моей жены и троих детей, которые будут считаться заложниками. Меня отвезли домой и велели, продолжая жить у себя, два раза в день звонить Гирингу и сообщать о том, что сделал. Я мог разговаривать с Мальвиной. Инспектора разыскивать мне не следовало. Если кто-нибудь придет от организации, то я должен тотчас же известить об этом Гиринга.

Несколько дней спустя, когда я был на квартире у Мальвины, пришел немец и передал ей приказание Гиринга ехать в Париж. Та послушалась. Вернувшись через несколько дней, она мне рассказала, что в Париже ее посадили в камеру вместе с заключенными. Она должна была сообщить этим узникам, что арестована за незначительное правонарушение и вскоре должна выйти из тюрьмы, так что она сможет захватить с собой весточку на волю. По ее словам, то, как она себя вела, вызвало подозрение, и никакой информации ей не сообщили. В январе или феврале 1943 года Мальвина пришла ко мне сказать, что едет в Париж и я должен сопровождать ее. Под охраной немца мы поехали туда на поезде. Этот немец отвез нас в полицейский участок. Его адреса я не помню. Затем мне показали удостоверение личности, которое я изготовил для «Дяди» под именем «Жильбер». Я признался, что сделал его сам. Мне также показали ряд фотографий лиц, которых Мальвина доставляла в Брюссель. Они сказали, что я был знаком с этими людьми. Я ничего не ответил, но Мальвина призналась, что проводила этих людей ко мне. Затем меня привезли к одному месту, которое я не запомнил. Мне дали записку, написанную «Дядей», и попросили меня передать ее одному итальянцу, который жил в соседнем доме.