Тьерри Янсен - Тьерри Янсен - Испытание болезнью: как пережить рак груди Страница 10

ЧАСТЬ III

ЛИЦОМ К МЕДИЦИНЕ

Знакомство с кудесниками

Вам действительно не повезло, — сказал Катрин ее гинеколог. — В правой груди мы обнаружили маленькую опухоль, меньше сантиметра. Она состоит из высокодифференцированных клеток, и они не распространились в подмышечные лимфоузлы. Зато слева ситуация не столь благополучна: размер опухоли три сантиметра, клетки низкодифференцированные, быстро размножаются и уже захватили два подмышечных лимфоузла. В среднем рак груди излечим в 60 % случаев, но в вашем случае прогноз, разумеется, более мрачный”.

Катрин не верила своим ушам. Ей только что удалили обе молочных железы, она знала, что впереди дополнительное лечение — химиотерапия и облучение, и при всем при этом у гинеколога не нашлось для нее других слов, кроме как “прогноз более мрачный”. В обычной ситуации такое катастрофическое известие повергло бы ее в шок. Но на этот раз речь шла о ее жизни. “Я вовсе не собиралась позволить им свести меня к какой-то статистике, — вспоминает она. — То, что мой врач сказал “разумеется”, было уже слишком. Даже если бы у меня был лишь один шанс на выздоровление из ста, я желала верить, что мне повезет! Почему надо было объявлять мне правду, делая упор на ее негативные аспекты? Мой гинеколог явно не считал, что стакан наполовину полон — ему было куда важнее, что тот наполовину пуст. Каждый может смотреть на жизнь по-своему. Но там, где дело касается меня, я не могу жить без надежды”.

Катрин права: надежда побуждает нас жить. Многочисленные исследования показывают, что, представляя благоприятное завершение своих нынешних трудностей, мы испытываем положительные эмоции и, как следствие, мобилизуем механизмы иммунной защиты и восстановления организма[1]. “Я уверена: то, что я верю в Бога, помогло мне выздороветь, — заявляет Элизабет. — И как мой врач ни пытался меня переубедить, я не позволила ему лишить меня той поддержки, которую дарует вера. В медицине тоже есть свои поверья. Я отношусь к ним с уважением и признаю их полезность. Так что, по-моему, врачам следует уважать религиозные чувства своих пациентов и принимать в расчет пользу, которую они способны принести!”

К сожалению, многие врачи совершенно игнорируют воздействие мысли на организм пациента. Стоит заговорить с ними на эту тему, как они сразу настораживаются, заводят речь об эффекте йлацебо, предрассудках и внушаемости. Но знают ли они, что эффект плацебо — вовсе не сюжет для анекдотов, что он оказывает влияние на эффективность большинства методов лечения[2]? Так, многочисленные исследования показывают, что просто вера в полезность лекарства вызывает изменения в деятельности мозга и тем самым запускает целый ряд неврологических, гормональных и иммунных реакций, тем или иным способом благотворно влияющих на здоровье[3]. Результаты этих работ имеют первостепенное значение, поскольку они позволяют наглядно продемонстрировать ту важнейшую связь, которая существует между мыслью, эмоциями и благополучным функционированием организма. “Вместо того чтобы объявлять эффект плацебо незначительным и противоречащим всякой логике, моим коллегам следовало бы использовать его для повышения эффективности терапии, — говорит Кристина, врач-онколог. — Ведь многие врачи, стремясь воздействовать на ход болезни, забывают о том, что пациенты сами способны помочь своему выздоровлению, и этой способностью не стоит пренебрегать. Она опирается на позитивное самовнушение, надежду и веру в лучшее”. Увы, этот аспект целительского искусства не преподают на медицинских факультетах. В результате многие из тех, кому приходится работать с больными, не придают должного значения тому, как именно они строят с ними беседу. Между тем улыбка, открытый взгляд, ободряющий тон могут самым благотворным образом повлиять на процесс выздоровления. И напротив, пожатие плеч, сомнение на лице, тревога в голосе способны погрузить пациента в состояние страха и стресса, абсолютно гибельных для его здоровья. Так что слова медика могут быть и ценным лекарством, и, наоборот, опасным ядом.

“Каждый раз, когда я приходила к своему онкологу, — рассказывает Винсиана, — он говорил, что результаты у меня удовлетворительные. И каждый раз это слово приводило меня в ярость. Я боролась с болезнью месяц за месяцем: операция, химиотерапия, облучение… Я была обессилена и физически, и морально. И как я мечтала услышать от него хоть что-то воодушевляющее — например, “Результаты у вас хорошие, будем продолжать лечение” или “Отлично — процедуры тяжелые, но вам стоит набраться терпения: благодаря этим мучениям ваши шансы на исцеление растут”. А вместо этого врач твердил, что не стоит слишком рано радоваться, что возможны рецидивы, что ни за что ручаться нельзя, что должны пройти годы, прежде чем можно будет говорить об окончательном выздоровлении. Однажды я так возмутилась, что обозвала его садистом. Он был потрясен и начал объяснять, что его долг — говорить мне правду, что он не вправе тешить меня иллюзиями и что если я хочу победить свою болезнь, я должна смотреть ей в прямо лицо, как врагу на битве. Он явно не знал, что жить без веры в возможность благоприятного исхода очень трудно. После каждого приема у него я чувствовала себя просто раздавленной. Говорить правду? Да, конечно. Но делать это с умом! Неужели ему трудно было сделать упор на то, что сейчас, несмотря на риск рецидива, я все-таки жива, что моя проблема в некотором роде под контролем, что все идет настолько хорошо, насколько это вообще возможно? А так он будто бы предсказывал мою участь, и я слышала в его словах мрачный приговор: “У вас будет рецидив”, “Вы никогда окончательно не выздоровеете”, “Вы никогда не сможете быть спокойны за свое здоровье”. В результате я буквально начала чахнуть. Я перестала есть, у меня появились язвы во рту, кожа покрылась экземой, я ощущала постоянный стресс и чувствовала, что скатываюсь в самую настоящую депрессию. А потом однажды я сказала себе — хватит! Пора отказаться от роли жертвы этого “кудесника”, не способного на позитив. Пусть каркает сколько угодно — отныне я сама займусь предсказаниями и нагадаю себе счастливую судьбу. Я начала постоянно повторять себе: “Я жива, я лечусь, я продолжаю доверять своему духу и телу, во мне есть способности, которые помогут мне вынести процедуры и вернуть здоровье”. Я поняла со всей очевидностью: я не просто очередная единица в статистике, не просто очередной клинический случай, не просто очередная пара больных молочных желез. Я женщина, человеческое существо со своими убеждениями, мыслями, эмоциями, телом… И я добьюсь гармонии на всех уровнях своей личности. Даже если моему лечащему врачу это понятие незнакомо!”

Логика системы

Несколько лет назад я провел опрос среди сотни студентов-медиков: я хотел знать, что побудило их изучать медицину. Помимо личных причин, коренящихся в прошлом каждого конкретного человека, большинство студентов, похоже, боялись болезней и смерти[4]. Этим страхом, зачастую бессознательным, возможно, объясняется поведение некоторых медицинских работников. “Когда оказываешься по другую сторону барьера, начинаешь замечать, до чего же нелепо себя ведут многие врачи и медсестры, — объясняет Сандрина, сама медсестра по профессии, на сегодня вылечившаяся от рака груди. — В каждом их движении, в тембре голоса, в малейшем замечании просвечивает страх. Вот они входят в палату к больным с торжествующим видом и задают вопросы, низводя пациентов до уровня детей и не оставляя им даже времени на ответ. “Ну что, у вас все в порядке? Вот вам лекарства, надо их принять. Вы хорошо выглядите! Температуры нет. Вам ничего не нужно? Я скоро еще зайду. Если что, не стесняйтесь, звоните!” Перед лицом такой непрошибаемой уверенности трудно говорить о своей боли. Остается промолчать и попытаться убедить себя в том, что главное — глотать лекарство. Не стоит даже пытаться делиться эмоциями с врачами или сестрами. По большей части они ведут себя как “машины для лечения болезней”. У них очень узкая специализация, их не интересует ничего, кроме твоей груди, желудка, печени или сердца. Даже если, на твое счастье, они пытаются рассматривать болезнь в более широком контексте, то, к сожалению, их понимание все равно очень механистично и формально. Да и может ли быть по-другому, учитывая, как в наши дни поставлено преподавание медицины? Ведь целиком сосредоточиться на мелких частностях болезни гораздо проще, чем пытаться осмыслить сложность и уникальность каждого конкретного человека. Когда я работала в больнице, я не отдавала себе отчета, до какой степени мы — врачи и медсестры — плохо подготовлены к тому, чтобы противостоять страданию. Мы так боимся наших собственных эмоций, что бессознательно не оставляем места и эмоциям наших пациентов. Мы избегаем подлинного контакта с больным — контакта, который исцеляет и приносит глубинное облегчение. Мы постоянно ограждаем себя. И это ужасно”.