Жорес Трофимов - Волкогоновский Ленин (критический анализ книги Д. Волкогонова “Ленин”) Страница 10

Дмитрий Ильич с 1893 года учился на медицинском фа­культете Московского университета до ноября 1897 года, когда был арестован по делу “Рабочего союза”. В августе 1898 года его выпустили из одиночки Таганской тюрьмы и выслали в Тулу... И только в 1900 году Д. Ульянов получил разрешение продолжить учение в Юрьевском универси­тете, который он и окончил в 1901 году с дипломом лекаря. Были задержки в учебе и у Марии Ильиничны, которая в 20-летнем возрасте (1898 г.) стала членом РСДРП, а в 1899 году была уже арестована и выслана из Москвы в Нижний Новгород.

Наводя тень на плетень о так называемых “денежных тайнах” Ульяновых, Волкогонов старается принизить раз­меры гонораров, получаемых Владимиром Ильичем и На­деждой Константиновной за постоянный литературный труд. А ведь только в Шушенском молодая чета перевела с английского труд супругов С. и Б. Вебб “Теория и прак­тика английского тред-юнионизма” для издания в столи­це. Владимир Ильич получал гонорары за рецензии, кото­рые публиковались в “Научном обозрении”, “Русской мыс­ли”, за свой сборник “Экономические этюды и статьи”. В 1899 году М. И. Водовозова, издавшая “Развитие капи­тализма в России”, выплатила Владимиру Ильичу 1500 руб­лей за книгу, над которой он трудился около трех лет.

Волкогонов игнорирует еще один источник, из которого Владимир Ильич и его родные получали финансовую под­держку во время жизни в эмиграции и в годы первой ре­волюции. Это помощь от М. Т. Елизарова, который в 1902— 1903 годах работал в управлении Сибирской железной до­роги, а затем в управлении Восточно-Китайской железной дороги (в Дальнем и Порт-Артуре) и получал там солид­ное жалованье. Да и позже, работая в управлении Никола­евской железной дороги, он тоже помогал родным своей жены.

Есть в “Денежных тайнах” глухое упоминание о том, что “до начала войны Н. К. Крупская получила наследство от своей тетки, умершей в Новочеркасске”. А ведь надо было бы сказать, что те две тысячи рублей, которые не­ожиданно поступили по завещанию — это деньги, которые тетка Крупской скопила за 30 лет педагогической деятель­ности. Надежда Константиновна в связи с этим вспомина­ла, что именно на эти две тысячи они с Владимиром Иль­ичем” и жили главным образом во время войны, так экономя, что в 1917 г., когда... возвращались в Россию, со­хранилась от них некоторая сумма, удостоверение в на­личности которой было взято в июльские дни 1917 г. в Пет­рограде во время обыска в качестве доказательства того, что Владимир Ильич получал деньги за шпионаж от не­мецкого правительства”.

Были в жизни Ленина такие моменты, когда он, как и другие профессиональные революционеры в эмиграции, по­лучал пособия из партийной кассы, которая составлялась как за счет поступлений от местных комитетов, так и по­жертвований меценатов — С. Морозова, М. Горького, П. Шмидта и других состоятельных деятелей. Но партий­ная касса, вопреки заявлению портрет*Лта, не являлась для Ульяновых “заметным источником существования”.

Омерзительно наблюдать, как Волкогонов пытается представить Владимира Ильича в эмиграции этаким ба­рином, который мог позволять себе в любое время разъез­жать по Европе и снимать роскошное жилье. “Нашли очень хорошую квартиру, шикарную и дорогую: 840 франков + налог около 60 франков, да консьержке тоже около того в год. По-московски это дешево (4 комнаты + кухня + чула­ны, вода, газ), по-здешнему дорого”,— с нескрываемым под­вохом цитирует Волкогонов письмо Владимира Ильича из Парижа в Россию от 19 декабря 1908 года старшей сестре Анне. И тут же дает свой антисоветски-язвительный ком­ментарий: в СССР, мол, большинство жителей не могло и думать “о получении четырехкомнатной квартиры на трех человек...” (с. 112). Какими апартаментами, дачами, охра­ной и обслугой пользуется в 1994 году генерал-полковник Волкогонов, трудно вообразить простому смертному... Но зачем же так бессовестно грубо извращать личную жизнь великого человека? Ведь Владимир Ильич не “получил”, а снял, на короткое время, частную квартиру и не на троих, а на четверых, ибо, кроме его самого, жены и тещи, здесь же стала жить Мария Ильинична, приехавшая для учебы в Сорбонне. Честный историк должен бы добавить подроб­ность из письма Крупской, что эта квартира “была нанята на краю города” и что одна из комнаток, в которой “стояла лишь пара стульев, да маленький столик”, служила при­емной для довольно многочисленных посетителей. И по­следнее: в этой шикарной квартире Ульяновы жили всего лишь полгода и после отъезда Марии Ильиничны уже втро­ем, переехали на глухую улочку Мари-Роз, где сняли двух­комнатную квартиру. “Приемной” стала кухня...

“Денежные тайны” являются частью главы “Дальние истоки”, но, как и другие подглавки, засорены отрывками из документов и материалов, с “дальними истоками” ни­чего общего не имеющих. К чему, спрашивается, приво­дить здесь выдержки из заседания Политбюро от 22 апре­ля 1922 года, на котором обсуждалась смета Коминтерна?

И как надо понимать такой пассаж: “Ленин любил распо­ряжаться денежными делами. По его распоряжению в ию­не 1921 года перевезли в Кремль 1878 ящиков с ценностя­ми. Так ему было спокойнее” (с. 113). Так в чем же и тут упрек Ленину? Не в присвоении ли ценностей? — Нет. Так, значит, в том, что глава Совнаркома заботился о сосредо­точении национального богатства в старинных кремлев­ских хранилищах?

В заключение разбора мифов о пресловутых “денеж­ных тайнах Ильича” напомню десятилетиями жирующе­му у элитарной госкормушки портретисту завет древне­римского мудреца Эпиктета: “Не берись судить других, прежде чем не сочтешь себя в душе достойным занять судейское место”.

вместо “портрета" - пасквиль

Анализу первой главы волкогоновского двухтомника “Ленин” я посвятил четыре обстоятельные статьи, в кото­рых на конкретных фактах постарался показать, что шум­но разрекламированная новинка — этот вовсе не “полити­ческий портрет”, а сборник компилятивных статей, изоби­лующих к тому же сплетнями, мифами, домыслами, грубыми ошибками. Если бы я подверг столь тщательному разбору остальные главы только 1-го тома (“Магистр ор­дена”, “Октябрьский шрам” и “Жрецы террора”), то мой анализ составил бы полтора десятка критических статей, что не под силу моим издательским возможностям. Поэто­му придется останавливаться лишь на ключевых момен­тах опуса сановного автора, когда охаивание Владимира Ильича, созданной им большевистской партии и Великой Октябрьской революции принимает настолько наглый ха­рактер, что не может не вызвать естественного протеста.

Совершенно проигнорировав деятельность Ленина по соз­данию “Союза борьбы за освобождение рабочего класса”, его заключение в одиночке петербургской тюрьмы, а затем и пребывание в сибирской ссылке, в главе с таинственным на­званном “Магистр ордена” Волкогонов с апломбом заявляет, что большевистская партия — прообраз “государственно­идеологического ордена”, пригодного лишь для тоталитарно­го строя. О том, что этот лексикон бывшего политрука срод­ни языку самых оголтелых антикоммунистов, можно судить по заключительным строкам главы “Магистр ордена”:

“С помощью организации-ордена Ленин смог в конце концов завладеть общественным сознанием миллионов лю­дей, но не только для того, чтобы позвать их в светлую горницу будущего, но и чтобы разбудить в подвалах ин­стинктов революционную жажду ниспровержения, отри­цания и разрушения. Он не учел одного: его партия могла жить только в тоталитарной системе. В любой другой она не способна существовать. Август 1991 года подтвердил обреченность его детища (с. 180)”.

Нетрудно представить, что и как ответили бы генералу на это пасквилянтское заявление миллионы коммунистов, сложивших свои головы на фронтах Великой Отечествен­ной войны, восстанавливавших родимую страну от разру­хи в послевоенные годы, бдительно стоявших затем 40 лет на страже своей Отчизны в Советских Вооруженных Си­лах, а также ветеранов войны и труда, хранящих верность коммунистическим идеалам.

Но кто, как не генерал Волкогонов, почти 40 дет прорабо­тавший в политорганах Советских Вооруженных Сил, и ему подобные перевертыши своим двуличием (говорили и пи­сали одно, а делали другое) как раз и содействовали попра­нию ленинских норм партийной и государственной жизни, извращению коммунистической морали и нравственности?

Далее. Если бы в СССР и после Сталина, скажем, в брежневско-горбачевскую эпоху, существовала тоталитар­ная система, то смогла ли бы команда Ельцина захватить в августе 1991 года власть в стране? Ведь в тоталитарном государстве этот переворот был бы невозможен хотя бы потому, что Вооруженные Силы, КГБ и МВД моментально пресекли бы такую попытку в самом зародыше.

В своих стараниях представить большевистскую партию как некий орден, руководство которого уповало только на насилие, террор и на достижение личного благополучия, Вол­когонов перещеголял даже зарубежных антикоммунистов, в частности, автора книги “Ленин” Л. Фишера. Даже буржуаз­ный публицист, характеризуя Ленина, уважительно подчер­кивал, что его диктатура была “диктатурой воли, упорства, жизнеспособности, знаний, административного таланта, по­литического задора, практического чутья и убедительности... Его ум и решимость подавляли противника, убежденного в непобедимости Ленина... Его самоотверженность была тако­ва, что никто не мог обвинить его в личном тщеславии или корыстолюбии”. Во многом благодаря Ленину, который “лич­но показывал пример сурового пуританизма”,— продолжал Фишер,— большевистская партия после взятия власти в 1917 году превратилась в “монашеский орден”: “Коммунист с оружием в руках сражался на поле брани, завоевывал умы пропагандой, благодаря энергии, планомерности и особой тех­ники принуждения, одерживал победы на хозяйственном фронте. Наградой за доблесть служило ему назначение на еще более трудный и опасный пост. Доходные местечки про­тиворечили коммунистическому нравственному кодексу” (Фи­шер Л. Ленин. Нью-Йорк, 1970, с. 751).