Е. Полевой - По ту сторону китайской границы. Белый Харбин Страница 10

Так например одним из таких „да-е“ шаек, оперировавших в районе лесных концессий восточной линии КВЖД между станциями Имяньпо и Ханьдаохедзы, был китаец по прозвищу „Тян-дун“. Он возглавлял даже не одну шайку, а целый их отряд, включавший в свой состав от 10 до 15 шаек общей численностью в различное время от 300 до 1 000 человек. Иногда он появлялся в районе деятельности этих шаек и в этих случаях устраивал свой штаб на китайском базаре на 30-й версте концессионной ветки, идущей от станции Яблоня. Появляться среди людей он не любил и жил во втором внутреннем дворе усадьбы одного китайского лавочника, который служил „агентом связи“ между ним, с одной стороны, и администрацией концессии — с другой. Этот агент связи с шайкой был хорошо всем известен, но китайское командование, не державшее в этом районе достаточных воинских сил, не решалось ничем его обидеть, опасаясь мести со стороны хунхузов. Обычно же Тян-дун жил в Мукдене под своей настоящей фамилией, был влиятельным человеком в купеческом мире, имел три солидных дома и маслобойный завод. Впоследствии он вступил в регулярные китайские войска в чине полковника, и только это обстоятельство выяснило для всех прежнюю двойственность его профессии.

Из этого примера видно, между прочим, что отдельные шайки объединяются иногда в целые отряды. В этих случаях главари отдельных шаек, входящих в такой отряд, подчиняются старшему главарю-предводителю, каковым и был в данном случае Тян-дун.

Часть шайки образует ее боевое ядро. Это — лучшие стрелки. Другая часть несет сторожевые обязанности и производит разведку. Этой же части поручается и надзор за заложниками, которых шайка захватывает в плен. В каждой шайке имеется свой казначей, которому поручается хранение и расходование денег шайки и который ведает ее хозяйством и ведет отчетность. Судя по записям, которые в некоторых случаях удавалось захватывать, когда застигнутые врасплох китайскими солдатами хунхузские шайки не успевали их унести; отчетность каждой шайки ведется так же аккуратно, как в любой китайской фирме. Но она относится конечно только к общим деньгам шайки. Доки каждого отдельного хунхуза распределяются между ними тотчас по получении добычи.

Наибольшая активность хунхузских шаек развивается ими главным образом в течение летних месяцев, причем особенно усиливается весной и осенью. Зимние месяцы — самое тяжелое и неудобное для хунхузов время. Снег, на котором виден каждый след, дающий возможность их проследить и преследовать, лишает их возможности передвигаться; морозы заставляют их искать тепло. Поэтому некоторые из хунхузских шаек укочевывают на зиму из пределов Северной Маньчжурии на юг, другие же фактически распыляются. Это распыление представляет собою одно из самых характерных явлении хунхузского быта. С приближением зимы основное и притом не особенно многочисленное ядро такой распыляющейся хунхузской шайки, действующей в лесистых районах Маньчжурии, уходит далеко в глубь маньчжурской тайги, где у нее всегда имеются тайные становища, в которых хранятся запасы провианта, оружия и боевых припасов. Туда заблаговременно свозится все необходимое для зимовки вплоть до топлива, и там, в низких тесных землянках, отрезанные от всего мира, в очень тяжелых условиях хунхузы проводят всю зиму. Выйти из своего логова они не могут, так как оно заносится со всех сторон совершенно непроходимыми сугробами снега. Огонь в жилищах разводится только ночью, так как днем дым может выдать место нахождения становища. Поэтому и пища варится только ночью.

Остальная часть шайки фактически разбредается по городам и поселкам, устраивается на какую-нибудь работу и так мирно существует до следующей весны, когда с наступлением тепла зимовавшее в глубине тайги ядро шайки возвращается на свои летние резиденции и вокруг него снова собираются все разбредшиеся перед наступлением зимы хунхузы.

Этот обычай разбредаться, периодически возвращаться к мирному труду, а затем снова вливаться в шайку представляет собою чрезвычайно характерную черту современного хунхузского быта. Хунхузничество становится таким образом совершенно своеобразным бытовым явлением, а борьба с ним — крайне осложняется. Этот обычаи, с одной стороны, как бы стирает грани между хунхузом и мирным поселянином или городским жителем, а с другой, — даст возможность хунхузничеству настолько врасти в толщу мирного населения, что оно делается иногда почти неотделимым от него и неуловимым. Почти каждый из хунхузов, за очень редкими исключениями, имеет среди населения местности, в которой оперирует его шайка, своего „братку“ или „шибко знакомый люди“, у которых он всегда найдет приют, через которых он держит постоянную связь с внешним миром, и которые его никогда и ни при каких условиях не выдадут. Поэтому, когда при преследованиях шайка хунхузов окружается врасплох и не имеет возможности уйти, случается, что она буквально тает на месте, и обнаружить, куда девались все составлявшие ее люди, оказывается невозможным.

С другой стороны, если хунхуз возвращается в общество, двери перед ним никогда не будут закрыты, и он сможет занять в нем самое почетное положение. Разве не характерна в этом отношении рассказанная выше история Тян-дуна, разве взорванный в конце концов на воздух бывший „верховный правитель“ Китая и военный диктатор всей Маньчжурии маршал Чжан Цзо-лин не был первоначально хунхузом? И, наоборот, вчерашний солдат, преследовавший хунхузов, вчерашний ремонтный рабочий на дороге, вчерашний энглизированный бой сегодня легко делаются хунхузами, и это никого не удивляет, ни в ком не вызывает особого возмущения: это их дело — пусть себе делаются „независимыми храбрецами“.

Приходится однако констатировать, что современное хунхузничество довольно пестро и среди него имеются разнообразные группы. Основных групп — четыре, причем первые три различаются главным образом географически, а последняя представляет собою совершенно особую разновидность. Первые три разновидности — это: 1) хунхузы лесистых местностей, или таежные хунхузы, 2) хунхузы хлебородных равнинных местностей и 3) хунхузы, группирующиеся в районах золотых приисков, — приисковые хунхузы. Четвертая разновидность — это так называемые „бродяжки“.

Первые три разновидности — это те подлинные хунхузы — „независимые храбрецы“, — к которым в той или иной степени относится все сказанное выше. Они различаются скорее по методам своих действий, приспособляемым к особенностям той или иной местности, а не по идеологии. В этих методах есть много общего, но замечаются и значительные местные особенности.

Для того, чтобы иметь возможность оставаться „независимыми храбрецами“, хунхузам нужны деньги, лошади, оружие, продукты и обмундирование. Ничто иное их не интересует. Но на добычу перечисленных вещей они вынуждены затрачивать всю свою энергию, потому что иначе они погибнут. Поэтому для того, чтобы добыть их, хороши все средства, в том числе и то, что мы называем преступлением; но для настоящего хунхуза преступление вовсе не является единственным или самым лучшим средством, и ко всякому насилию шайка хунхузов прибегает обычно лишь в крайнем случае и только после попыток уладить интересующий ее вопрос в мирном порядке, как к последнему средству, или только тогда, когда оно представляется единственно возможным.

Соответствующие методы действия хунхузской шайки сводятся обычно к следующему.

В большинстве случаев, особенно в лесистых местностях восточной линии КВЖД и в районах золотых приисков, хунхузские шайки располагаются вблизи крупных лесных или золотопромышленных концессионных предприятий и прежде всего пытаются договориться с местным населением или с конторами, концессионных предприятий в самом мирном порядке. При этом они рассматривают район своей деятельности, как свою вотчину, и облагают ее определенною данью, а за это обязуются охранять местное население и предприятия, обложенные ими такой данью, от всяких на них нападений. Если удается заключить такое соглашение, то хунхузы располагаются где-нибудь поблизости, получают по своим требованиям необходимые им деньги и продукты и не допускают в занятый ими район даже другие хунхузские шайки. Но если это соглашение в чем-либо нарушается населением, а особенно, если кто-нибудь, стремясь освободиться от наложенной дани, вызывает войска для борьбы с хунхузами, последние жестоко мстят за это, — выжигают иногда целые селения, сжигают заготовленные лесоматериалы и особенно жестоко расправляются с теми, кого они подозревают в предательстве. Иногда же и в этих случаях хунхузы ограничиваются только наложением особой контрибуции, причем относительно размеров ее, как и всех вообще устанавливаемых ими поборов, с ними можно торговаться, и они довольно легко идут на уступки.