Журнал Русская жизнь - Лень (май 2009) Страница 10

Романтическая идеализация запорожского казачества не просто вдохновляла Гоголя - она пленила, околдовала, заставляя выдавать желаемое за действительное. И он действительно умел заставить историю двигаться, но вот только не всегда в верную сторону.

Батько из Бреста

Автор бессмертного «Тараса Бульбы» лукавил, изображая запорожцев заклятыми врагами ляхов с молока матери и до скончания века. Бывали и другие времена, когда запорожцы были верными слугами Его Королевской Милости, как тогда было принято говорить в Речи Посполитой, и сам Богдан Хмельницкий находился на королевской службе в качестве Чигиринского сотника. На Руси их называли «черкасами» (существует версия о том, что ядро как запорожских, так и донских казаков составили черкасы - потомки черных булгар, а затем донских булгар-ясов), и не было врага более лютого при самозванцах у «москвы» (как они величали наших предков). Землепашцам, посадскому люду, смиренным инокам - всем доставалось на орехи от воинства батьки Лисовского, на три четверти состоявшего из «черкас» в лихие времена самозванцев и польских претендентов на Московское царство. Особенно охочи были лисовчики до беззащитных монастырских обителей, которые грабились ими нещадно. Свидетелей эти сухопутные пираты в живых предпочитали не оставлять: множество монастырских насельников богатых обителей и скромных лесных пустыней сложили головы под ударами казацких сабель.

Главный герой романа Загоскина князь Милославский «с верными дружинами под предводительством юноши-героя, бессмертного Скопина, громил врагов России; веселый, беспечный юноша, он любил Бога, отца, Святую Русь и ненавидел одних врагов ее». Перед читателем чередой по всему роману проходят образы этих врагов, из которых особенно выделяется образ лихого атамана Лисовского. Напоминая о героической 16-месячной обороне обители Сергия Радонежского, романист пишет: «Тридцать тысяч войска польского, под предводительством известных своею воинской доблестью и зверским мужеством панов Сапеги и Лисовского, не успели взять приступом монастыря, защищаемого горстью людей, из которых большая часть в первый раз взялась за оружие…» Порой даже кажется, что бывший офицер-доброволец Отечественной войны Загоскин снимает шляпу пред этим «зверским мужеством». Прилепившийся к Милославскому, спасшему ему жизнь, казак Кирша рассуждает про своего бывшего полковника Лисовского: «…у него, бывало, расправа короткая: ладно так ладно, а не так, так пулю в лоб!… Эва! слышишь, как покрикивают… подле самого шатра княжеского, - как будто б им черт не брат! Небось у Лисовского не стали б этак горланить. Бывало, как закрутит усы да гаркнет, так во всем лагере услышишь, как муха пролетит…» Ну чем, спрашивается, не полковник Бульба?

Прозванный запорожцами «батькой» Александр Иосиф Лисовский-Янович (хорошо еще, что не Яновский!) от рождения был не то православным, не то униатом. Православных шляхтичей в Речи Посполитой тогда еще хватало, а для предводительства «черкасами» это обстоятельство было не из последних. Правда, современные белорусские националисты, при дефиците героев национального эпоса, тоже записали Лисовского в число своих кумиров. Курсирующий между США и Беларусью популярный бард Сержук Соколов-Воюш записал даже альбом «Песни лисовчиков»!

Подробными сведениями о жизни будущего «батьки» до его появления в Московском государстве автор почти не располагает. Известно лишь, что он родился на Виленщине и что в конце XVI столетия его семья перебралась в Брест. Военная карьера Лисовского началась в войсках гетмана Яна Кароля Ходкевича, отряды которого действовали в Прибалтике. Известность гусару Лисовскому принесло его участие во внутреннем мятеже (рокоше) в пределах Польско-Литовского государства, случившемся в 1607 году. Шляхтичи-рокошане во главе с Зебжидовским выступили против реформаторской политики Сигизмунда III, нацеленной на централизацию власти и управления. За участие в рокоше ротмистр Лисовский был объявлен вне закона (заочно осужден на вечное изгнание и казнь в случае возвращения в отечество). И тогда прославленный наездник продолжил партизанскую войну… в другой стране. Его прибытие в Московию во главе небольшого отряда из 200 запорожских казаков оказалось очень своевременным. Летом 1607 года в Стародубе объявился человек без роду, без племени, вошедший в историю под именем «Тушинского вора», а 10 октября под Тулой войсками Василия Шуйского был разгромлен «воровской» воевода Иван Болотников. Пока в Белокаменной столице Московского государства царила «передышка» от ужасов братоубийственной войны, Лисовскому удалось рекрутировать в свой отряд около полутысячи донских казаков в районе Орла. С этим сводным формированием он двинулся из Северской земли на север Рязанской и осадил Зарайск, который пал вследствие перехода на сторону лисовчиков городовых казаков и посадского населения. Под Зарайском Лисовский дал бой подступившим рязанцам во главе с воеводой князем Иваном Хованским и Захарием Ляпуновым и разбил их отряд. В Михайлове удачливому авантюристу удалось собрать под свои знамена остатки рассеявшихся болотниковцев. По непроверенным данным (у страха глаза всегда велики), теперь численность войск Лисовского составила тридцать тысяч человек. Так или иначе, но лисовчикам удалось взять даже такую мощную крепость, как Коломна. В это время отряды Лжедмитрия II разбили под Болховом царское войско во главе с братом царя Дмитрием Шуйским и князем Василием Голицыным, и летом 1608 года, подойдя к Москве, создали укрепленный лагерь в селе Тушино.

Лисовский тоже двинулся из Коломны в направлении Москвы, но на полпути был остановлен одним из лучших царских воевод - князем Иваном Куракиным. Набранное во многом из случайных людей войско, больше напоминавшее шумную ватагу, не выдержало внезапного натиска, сбилось в кучу, сломав правильный строй, а затем разбежалось, побросав «огневой наряд» (артиллерию), захваченную в Коломне. Однако первая неудача не охладила пыл Лисовского, а только раззадорила его. С этого момента он не гнался больше за количеством, а обращал внимание на качество своего отряда, численность которого в разное время колебалась в среднем от двух-трех до пяти-шести тысяч всадников.

Махновцы Смутного времени

Если проводить аналогии между двумя Гражданскими войнами - малоизвестной в начале XVII века и памятной нам по «Тихому Дону», «Хождению по мукам» и десяткам других текстов и кинофильмов, - то роль лисовчиков в чем-то была схожа с ролью махновцев. Вооруженные саблями, луками, пиками и легким огнестрельным оружием, лисовчики отличались исключительной мобильностью. Они были способны совершать молниеносные рейды, преодолевать сотни верст, проводить умелую разведку, наносить стремительные удары и отступать с наименьшими потерями в безнадежной ситуации. Люди Лисовского не признавали обозы и добывали необходимое в бою. Все это позволяло им неоднократно разбивать превышающие силы противника, штурмовать крепостные стены городов и хорошо укрепленные монастыри. Не знаю, слышал ли о батьке Лисовском Нестор Махно, но тактика его повстанцев до боли напоминала тактику лисовчиков. Само же это название прочно закрепилось за легкой конницей, позволяя отличать этот род войск от тяжелой кавалерии: закованных в панцыри польских крылатых гусар и их боевых собратьев - пятигорцев (литовских гусар).

В сентябре 1608 года лисовчики вместе с войском гетмана Яна Петра Сапеги двинулись из Тушина в сторону Троицкого Сергиева монастыря. Своей главной базой Лисовский избрал Суздаль, где можно было укрыться за крепкими стенами Спасо-Ефимьевского монастыря, а Сапега положил глаз на Дмитров. Отсюда они наведывались в свои многочисленные таборы к Живоначальной Троице. Героическая осада монастыря, основанного преподобным Сергием Радонежским, длилась 16 месяцев и, в конце концов, закончилась для осаждавших неудачей. Отсюда, из-под Троицы и из Суздаля, лисовчики совершали свои опустошительные набеги на соседние города. Один из эпизодов этой эпопеи, а именно захват Переславля-Залесского, был запечатлен в повести писателя-декабриста Бестужева-Марлинского «Изменник», напечатанной незадолго до восстания в 1825 году в издававшейся им вместе с К. Ф. Рылеевым «Полярной звезде». Вот как представлял он себе лисовчиков: «Чудна и пестра была смесь народов, составлявших хоругвь Лисовского. Польская шляхта, своевольно наехавшая на Русь, служить себе, без воли сейма и против воли короля. Они гордо похаживают, крутя усы и отбрасывая назад рукава своих кунтушей, клянясь и хвастая ежеминутно. Казаки косо поглядывают на союзников, лениво дымя трубками, и часто сабли их крестятся с польскими, хотя к их знаменам, для добычи и славы, привязали они переметную дружбу свою. Полудикие литовцы, приведенные панами на разбой и на убой, бесстрашно сидят или спят вокруг огней. Наконец изменники русские, иные из привычки к мятежу и бездомью, другие алкая корысти, третьи из надежды воротить грабежом у них отнятое передались к гультаям (в словаре Даля: «человек праздный, шатун… охочий до гостьбы, пирушки, попоек». - Я. Л.) польским. Роскошь и бедность вместе разительно виделись в стане. Инде ходил часовой с заржавленным бердышом, в рубище, но в золоченом шишаке; другой в бархатном кафтане, но полубос; здесь поят коня серебряным ковшом, а там на дорогом скакуне лежит вместо седла циновка. Штофный занавес, вздетый на копье, завешивает из бурки сделанную ставку какого-нибудь хорунжего, который нежится на медвежьей полости, склоняя голову на седло. Здесь бобровое одеяло кинуто на грязной соломе. Все это было странно и дико, но все кипело жизнью и силою. Везде говор и ржание коней, звук и блеск оружий во мраке.