Лев Суханов - Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника Страница 11

Нас привели на огороженную площадку, и там мы увидели несколько корейцев и темнокожих людей. Но по виду, по поведению и одежде их никак нельзя было ассоциировать «с идеальными» представителями «армии» бездомных. Во всяком случае они не производили впечатления людей, находящихся на грани голода и нищеты. Некоторые из них, увидев Ельцина, начали восклицать: «О, Эльцин, Эльцин!» Вот тогда Борис Николаевич произнес слова, которые затем стали достоянием всей Америки: «Хорошо бы нашим странам провести обмен своими бездомными». Потом кто-то из сопровождающих сказал: «Эти люди бастуют не потому, что им негде жить, а потому, что хотят иметь свою землю для строительства домов».

Средний заработок в Америке составляет 3000 долларов, а цена одного ананаса, как я уже говорил, — 1–2 доллара. Кто пожелает, может легко сравнить эти цифры с аналогичными нашими..

Первый познавательный день в США закончился без особого напряжения. Мы вернулись в гостиницу, утомленные и растревоженные увиденным.

День второй. «Свобода» и свобода

Американские средства массовой информации не раз цитировали слова Бориса Николаевича о его повороте на 180 градусов во мнении о США и американцах.

Эти слова Ельцин произнес в первые дни пребывания в Штатах в одном из интервью. «Всю мою жизнь, — сказал он, — я представлял себе Америку по нашим учебникам истории. Теперь, за полтора дня пребывания здесь, мое представление о США изменилось на 180 градусов. Похоже, что капитализм не находится на последней стадии загнивания, как нас учили… Наоборот, похоже, капитализм процветает. То, что вы называете трущобами, у нас было бы вполне нормальным жилищем».

Второй день неофициального визита начался в восемь утра с интервью телекомпании Си-би-эс, ее программе «Лицом к стране». Число зрителей — 1,5 миллиона человек. Ельцин тогда заявил, что у него не две правды, ибо правда одна и он ее придерживался в СССР и будет придерживаться здесь, в США. Было много вопросов, связанных с отношениями Ельцина с Горбачевым. Потом все эти вопросы превратятся в дежурные и будут с небольшими вариациями возникать всюду, где бы мы ни находились.

После интервью с Грегори Гуровым нас принял известный миллионер Боб Шварц. Собрались у него дома, в фешенебельном здании, окна которого выходят в Национальный парк. Меня поразили «холодные» мраморные полы, такие же подоконники, и никаких перегородок — лишь колонны разделяли огромный холл, где проходила встреча. Завтрак состоялся в десять утра, после чего, по инициативе Боба Шварца, на машинах мы отправились на вертолетную площадку. Погода стояла исключительная и потому, наверное, сам Нью-Йорк и статуя Свободы произвели на нас неизгладимое впечатление. Это была фантастическая фигура на фоне бирюзовой лагуны, и ее («Свободы») позолоченный факел на солнце казался ослепительно огненным. Лучший символ свободы просто трудно представить! Мы пролетели над статуей один раз, затем, сделав широкий разворот, снова облетели ее. Именно тогда Ельцин шутливо заметил, что после облета статуи Свободы он почувствовал себя в два раза свободнее.

Более часа находились мы над Нью-Йорком, любовались его огромными зданиями из стекла. В солнечную погоду они становятся золотисто-голубыми, а в пасмурную — отливают темно-синим мрамором. Побывав на тридцатом этаже такого гигантского многоэтажника, я пытался понять, к чему же крепятся стеклянные конструкции…

Затем мы посетили «Метрополитен музей», где Ельцин довольно живо делился своими впечатлениями. Он свободно называл имена художников и картины, говорил что-то об освещении и Третьяковской галерее.

После прогулки по Национальному парку в доме Боба Шварца состоялась представительная пресс-конференция, на которой, в частности, присутствовали корреспонденты «Вашингтон пост», «Нью-Йорк тайме», «Национального общественного радиовещания», «Ассошиэйтед пресс». И тогда я лишний раз убедился, что такие пресс-конференции — родная стихия Бориса Николаевича. Он легко и, я бы сказал, с удовольствием отвечал на все вопросы, которые на этот раз имели гораздо более широкий тематический спектр. Например, зная, что он является председателем Комитета по делам архитектуры и строительства Верховного Совета СССР, журналисты довольно подробно расспрашивали его об этой отрасли. Многое из той пресс-конференции сейчас кажется как бы выпавшим из времени. Например, когда он говорил о консерваторах, на поддержку которых рассчитывал Горбачев, то называл в числе прочих бывшего главу КГБ Виктора Чебрикова, секретаря ЦК КПСС Егора Лигачева, секретаря МГК партии Льва Зайкова, первого секретаря ЦК КП Украины Владимира Щербицкого. Сейчас, после провала попытки государственного переворота, мы знаем, что те старые консерваторы были почти ручные, «плюшевые мишки», которых можно было потрепать за ушко. Тогда, разумеется, никто не мог даже предположить, что очень скоро им на смену придут генералы, которые вызовут в Москву танковые дивизии с большей легкостью, чем это требуется для вызова «неотложки».

Но в чем-то Ельцин был пророком. Когда корреспондент газеты «Вашингтон пост» спросил: «Кто среди членов Политбюро работает удовлетворительно?» — Ельцин, улыбаясь, ответил: «Вы задаете мне вопрос, на который невозможно ответить». Но тут же добавил, что вполне доверяет Александру Яковлеву, либерально настроенному секретарю ЦК по иностранным делам и, по-видимому, самому доверенному лицу Горбачева.

После разговора с журналистами Ельцин встретился с председателем Комитета по внешним сношениям Сената США Клейборном Пэллом. Я не был на той встрече и потому не знаю, о чем тогда шла речь. И вечером, опять же в доме Боба Шварца, был устроен ужин в честь Ельцина. Я впервые присутствовал на такой трапезе. Было накрыто несколько столов. Я сидел за тем, где находились люди моего ранга: помощники, советники, консультанты. Борис Николаевич находился в одной компании с Бобом Шварцем, Пэллом, Дэвидом Экманом из еженедельника «Тайм».

Меня поразило многообразие блюд, в которых превалировали овощи и фрукты, множество холодных и горячих закусок. Была, разумеется, рыба, большие куски мяса, и непременно с кровью, какое-то блюдо, напоминавшее наши пельмени, какие-то неведомые деликатесы. Все разложено по блюдам, и тебе остается только протянуть руку и взять то, что пожелаешь. Никто нас не обслуживал, напитки находились на импровизированной стойке, хочешь — встань и возьми то, что душе угодно. Царила совершенно непринужденная обстановка, никаких условностей и церемоний. Свобода предпочтений…

Я поглядывал на своего шефа и понимал, что поужинать ему не удастся. С одной стороны от него сидел Шварц, с другой — Пэлл, и оба наперегонки задавали ему вопросы. И он, естественно, на них отвечал. Вопросы сыпались и от других участников застолья.

Я знаю, что такое разговоры, и у себя на работе за день столько наговоришься — по телефону и с посетителями, что к вечеру уматываешься до чертиков. Здесь же, в США, не было ни одной минуты отдыха (за исключением, разумеется, сна) — бесконечные контакты с людьми, требующие колоссального напряжения.

В гостиницу мы возвратились после одиннадцати вечера.

А назавтра был понедельник — рабочая неделя. Для нас она начиналась в 7.15 — с интервью Ельцина в телепередаче «Доброе утро, Америка!». Программа транслируется в 84 страны мира и ее смотрят 50 миллионов человек. И когда мы составляли план поездки, я категорически был против столь ранних мероприятий. Надо было учитывать «специфику» сна Ельцина. Первые часы он спит глубоким сном, затем пробуждается, и начинается двухчасовое бодрствование, кстати, очень для него продуктивное. Мозг в эти часы работает особенно интенсивно, без помех. И когда он потом, перед самым утром, снова засыпает, то разбудить его можно только из пушки. А в тот вечер было столько впечатлений, и мы с ним проговорили далеко за полночь…

Невыносимо тяжело было встать, но ведь нас ждала любимая программа американцев. Правда, на телестудию мы явились тютелька в тютельку, и только уселись за столик, как были включены мониторы…

.. Великая Америка, едва открыв глаза после сна, сразу начинает трудиться. Оттого она и такая богатая, и красивая.

В 8.00 на метро мы отправились в финансовый район Уолл-стрит. Меня очень разочаровала «подземная Америка». Нью-йоркское метро заметно проигрывает московскому. Наша подземка — это роскошные «дворцы» и почти абсолютная чистота. Сабвей же Нью-Йорка — это бесприютность при колоссальной концентрации народа. Мусор в огромном количестве и разнообразнейшем ассортименте. После элегантного дома Шварца, роскоши нашего отеля и лимузинов, в которых мы разъезжали, метро показалось жуткой дырой. И когда мы поднялись наверх, в районе фондовой биржи (на Уолл-стрит), все вздохнули с облегчением.