Лев Суханов - Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника Страница 12

А биржа — потрясла. И потрясла кажущейся хаотичностью, людским муравейником, хотя более организованного «муравейника» трудно себе представить. Вдоль стен, поверху, бежала светящаяся строка с биржевой информацией, но, когда в здание вошел Ельцин, эта строка мгновенно «перестроилась» и появился другой текст: «Сегодня у нас в гостях Ельцин». И все, кто был в этом огромном зале, зааплодировали.

Пожалуй, кульминацией дня стали обед и лекция в Совете по внешним сношениям. Нас предупреждали, что от этой встречи с деловой элитой Нью-Йорка во многом будет зависеть встреча Бориса Николаевича с Президентом Бушем.

Встречал сам Дэвид Рокфеллер, и на лифте вместе с Ельциным они поднялись наверх, а я с редактором журнала «Тайм» остался внизу. Тут же стояли накрытые столики, очень аппетитно сервированные, но на сей раз без крепких напитков.

Лекция должна была состояться на втором этаже, в небольшом старинном зале, рассчитанном на 150 человек. Но публики, пожелавшей встретиться с советским лидером, собралось гораздо больше. Поэтому и в фойе, и в библиотеке, находящейся напротив зала, расставили дополнительные стулья, которые мгновенно были заполнены. Все двери — настежь, чтобы отовсюду было слышно, что происходит в зале. Со мной рядом сидел какой-то пожилой господин, который признался, что за все его 60-летнее посещение этого клуба, он никогда не видел такого многочисленного собрания.

Дэвид Рокфеллер представил Ельцина как оппозиционера Горбачева, что, однако, не помешало присутствующим зааплодировать. Мой шеф был настроен по-боевому. Для него чем больше народу и чем острее вопросы, тем увереннее себя чувствует. Был один вопрос, что называется, в лоб: почему, дескать, вы выступаете против Горбачева и тем самым вносите раскол в стране? Он ответил: «Это здесь, в США, так нежно относятся к Горбачеву, а у нас о нем существуют разные мнения». И Ельцин стал объяснять прописные для нас истины. Что перестройка началась без стратегии и что начинать ее надо было с перестройки самой парти-и. У нас все еще господствует тоталитаризм, который душит всякую инициативу и мешает обществу двигаться вперед.

Когда встреча закончилась, никто из присутствующих не хотел расходиться. Среди собравшихся были Дуэйн О. Андреас — председатель Совета правления и исполнительный директор фирмы «Арчер Даниэл Мидланс» и советско-американского торгового и экономического совета; Роберт Бернстайн — председатель Совета правления и президент издательства «Рандом Хаус инк»; Том Брокоу — ведущий и редактор-администратор вечерней передачи известий «Эн-би-си Найтли Ньюз»; Кеннет Дам — вице-президент по юридическим вопросам и внешним сношениям корпорации Эй-би-эм; Памела Харриман — председатель общественного движения «Демократы на 1980-е годы», член национального комитета партии демократов; Джоэл Мотлей — вице-президент фирмы «Лазар Фрорес энд Ко» и многие другие.

Во время встречи произошел любопытный эпизод. Кто-то из присутствующих спросил: «Что Ельцин привез в Америку?» То есть с какими идеями он приехал в Штаты? И он, не моргнув глазом, ответил: «Обо всем, что я с собой привез, я скажу самому Бушу. У меня есть что сказать вашему Президенту, и, я думаю, ему будет интересно встретиться со мной». Этими словами Борис Николаевич всех заинтриговал.

Экман, который находился рядом со мной, воскликнул: «Все в порядке, ваш шеф обеспечил себе встречу с Бушем». И переводчик Гарри Колтер тоже поздравил меня: «Радуйтесь, Лев, что вы работаете с таким человеком. Он, кажется, убедил этих людей и обеспечил себе встречу с нашим Президентом».

От Рокфеллера мой шеф вышел триумфатором. Он весь сиял. Но радоваться особенно было некогда: через двадцать минут его ждала прямая телепрограмма «Час новостей ведущих Макнила и Лерера». Число телезрителей — от пяти до семи миллионов.

За каждое интервью в США платят, и Б.Н. Ельцин в этом смысле не был исключением. Однако от каждого его выступления имел свой процент и Джим Гаррисон, спрессовавший программу своего «раба» Ельцина до последней степени. Легко сопоставить его график работы: в 14.15 интервью на ТВ, а уже в 17.00 — лекция в институте Гарримана при Колумбийском университете. К нему мы подъехали на машинах, затем поднялись по очень широкой (напоминавшей нашу Потемкинскую в Одессе) лестнице, ведущей к величественному старинному зданию. На ступенях — сотни студентов, которые встречали московского гостя бурным ликованием. Столь теплый прием растрогал Бориса Николаевича, и он уже готов был пренебречь программой и начать выступление прямо на площадке перед университетом. Попросил даже через переводчика организовать внешнюю радиотрансляцию. Здесь уже находились представители ведущих телекомпаний и вели прямой репортаж. Ельцин чувствовал себя в родной стихии — московского митинга… Но вскоре пришел представитель администрации и сказал, что лекция все же должна состояться в зале университета.

Встретили Ельцина президент Колумбийского университета Майкл И. Соверн и профессор политических наук директор института Гарримана Роберт Легволд. Ельцин подчинился и вошел в зал, где уже находился мэр НьюИорка и многочисленная публика. Это было гигантское помещение необыкновенной красоты. Побывав в таком святилище хоть раз, человек наверняка задумается о смысле и значении просвещения.

Лекция продолжалась около двух часов и, на мой взгляд, была одной из лучших лекций Бориса Николаевича в Америке…

Затем состоялся ужин в «Речном клубе», на котором председательствовал Дэвид Рокфеллер и собралось много именитых гостей (в том числе: Пол Баралан — руководитель программной деятельности, фонд имени Форда; Антонина Буне — исполнительный директор, фонд Сороса; Колин Кампбелл — президент, фонд имени братьев Рокфеллеров; Уэйл Грин — советник фонда семьи Рокфеллеров; Дейвид А. Хамбург — президент корпорации имени Карнеги в Нью-Йорке и еще несколько президентов).

В Балтимор мы вылетели на частном самолете, предоставленном в наше распоряжение Дэвидом Рокфеллером. В половине двенадцатого ночи мы уже были в университете Дж. Гопкинса.

Сон в сентябрьскую ночь

В Балтиморе нас встречали президент университета Дж. Гопкинса Стивен Мюллер, мэр города Курт Шмоке, многочисленные представители общественности. На машинах нас повезли по ночному Балтимору в студенческий городок. Улицы были пустынны, ибо американцы не имеют моды разгуливать ночью по улицам. Семья и клубы по интересам дают им верную возможность со вкусом провести свой досуг. И мы, проезжая по пустынному городу, в полуосвещенных старинных зданиях угадывали какое-то особое очарование. После нью-йоркского столпотворения Балтимор казался Эдемом. Сам студенческий городок — это обособленный, со своей неповторимой аурой заповедный уголок.

Стивен Мюллер проводил нас в заведение, где находился кабинет основателя университета Гопкинса, показал библиотеку, свой кабинет, после чего нас препроводили в отведенные для гостей апартаменты. Вощанов и Алференко разместились в одной комнате, я остался с Ярошенко. У Ельцина был довольно скромный, но со всеми удобствами и уютный номер. Мы расселились на втором этаже, а ужинать нас пригласили вниз, где уже был накрыт длинный стол. Запомнилась его «доминанта»: изобилие и колорит всевозможных сортов ветчины и колбас и, конечно же, множество фруктов, овощей и несколько сортов великолепного американского пива. Кстати, оно нам напомнило, что в мире существует и такой прекрасный напиток, о котором мы уже стали потихоньку забывать. Понятно, у нас другие мерки. Когда ровно тридцать лет назад, и тоже в сентябре, в США приехал Никита Хрущев, то его главным козырем был первый советский спутник и тот факт, что в СССР ежегодно выпускается инженеров вдвое больше, чем в Америке. Тогда Никита Сергеевич обещал «догнать и перегнать» США, а ровно тридцать лет спустя, будущий первый Президент России засвидетельствовал полнейшую несостоятельность «социалистического выбора» перед «загнивающим капитализмом».

Заканчивался трудный день — второй день пребывания в Соединенных Штатах Америки. Но ночного застолья мы все же не избежали, но и оно, вкупе с оживленными разговорами, теплым вечером с топазовыми звездами, создавало определенное настроение.

Пошли спать поздно — где-то около четырех утра. Растревоженные впечатлениями, физической нагрузкой и перепадом во времени, мы долго не могли заснуть. Обычно я не жалуюсь на бессонницу, но тогда мы с Ярошенко почти до утра не могли сомкнуть глаз. Все было для нас непривычно: сам воздух, стрекот цикад, уличные шумы, словом — вся обстановка. И я невольно вспомнил предупреждение Мэтлока, что самый «критический момент» после его прилета в СССР наступает именно на третьи сутки. Не надо на этот день планировать серьезных встреч и постараться свести до минимума всякую физическую активность. И когда я наконец заснул, меня вдруг разбудил Ярошенко. «В чем дело?» — спрашиваю. «По-моему, Борис Николаевич не спит». Я поднялся, пошел в номер к Ельцину и застал его бодрствующим. «Очень тяжело, — сказал он, — никак не могу уснуть». Я напомнил ему, что у нас нелегкий день, а уже в семь часов нужно вставать, так как нас предупредили, что скорее всего состоится поездка в Белый дом…