Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6468 ( № 25 2014) Страница 11

Фото на мобильниках.

Фото на планшетах.

Canon. Nikon.

Sony всякие.

И краски.

Яркие. Сочные. Живые.

Глянец.

И гигабайты.

Нет, террабайты кадров.

Где мы смеёмся,

улыбаемся,

плачем,

грустим,

и никогда,

никогда,

никогда не бываем

задумчивыми и отрешёнными.

Сумеют ли наши потомки

почувствовать вечность,

глядя на нас?

* * *

В каждой медали как минимум две стороны.

Мы – рядовые информационной войны.

Как и простая, она не проходит без жертв,

В них вообще много общих находится черт.

Есть и враги. Это те, кто с другой стороны,

Так же, как мы, лишь солдаты идущей войны.

Спросишь, где правда? Но правда – не друг и не враг.

Правда – не знамя для чьих-то кровавых атак.

Правда – важнее, чем фетиш с любой стороны.

Правда сложнее. Ей разные грани важны.

Но полуправдой хранимы окопы сторон,

За полуправду стоит здесь и наш батальон.

В каждой монете есть аверс и реверс, а то,

Что выпадает при этом она на ребро,

Вовсе не радует партии наших и тех.

Всех, кто бы лучшую сторону выбрал за всех.

Пляшет монетка. Прищурясь, глядят недобро[?]

Ну а она – на ребро, на ребро, на ребро…

Вести – как бомбы на головы бедных людей,

Чтоб разлететься осколками разных статей.

Вот пулемётом над полем строчит чей-то блог,

Вот, верный твиттер прижав, ты на поле сраженья залёг.

Будем сражаться. За что? Дам ответ – без затей.

Вместе – за правду. Как водится – между огней.

Люди есть люди. Раз встали – стоят до конца.

В спорах своих только ожесточают сердца.

И всё сильней полыхает над полем огонь.

Раны на сердце… Их только случайно не тронь.

В сердце – осколки. Сердец тех – железнее нет.

Полем сражения кажется мне интернет.

Други! Сограждане! С той и с другой стороны.

Вам уцелеть в перепутьях ненужной войны!

Вам сохранить человечность в себе до конца!

Вам не сгубить ваши души, умы и сердца!

Вам, только вам сохранять там, где горе и бред,

Правду. Всю правду. Без вас ей не выйти на свет.

* * *

Однажды кто-нибудь займётся

Археологией "Вконтакте"

И знатоком чужих страничек,

имён и лайков будет слыть.

Откроет чей-нибудь он профиль,

В нём – тьму забытых фотографий,

К ним комментарии полночи

Он будет, замерев, читать.

И он узнает, он узнает

Чужих людей былые споры

И чьи-то шутки, размышленья

О том, об этом, о другом…

И подивившись, обнаружит,

Что политический тот градус,

ему, конечно, непонятный,

был в дне минувшем столь высок.

И с изумлением он встретит

Себя. Конечно, молодого.

Сперва – безусого такого,

Потом – постарше, а потом…

И прочитает, изумившись,

То, что писал другим когда-то,

Притом подумает, конечно:

«Неужто это я писал?»

Он словно в юность возвратится,

Где новой будет снова новость,

горька прошедшая обида

и яркой радость, что прошла…

И он утонет, позабывшись,

во тьме нахлынувших деталей,

тех, что успели позабыться,

но снова всплыли. Как же так?

Ещё, конечно, он увидит

Странички дорогих ушедших,

Те, что вестись переставали

В один неуловимый миг.

И тут замрёт он, их читая,

Невольно слёз не замечая…

Как будто друга повстречает,

Кого не чаял увидать.

Я и сейчас, друзья, бывает,

забытый «лайк» припоминаю,

когда понравится вдруг фото

и видишь, что уже смотрел…

со временем так будет чаще,

ведь каждый «лайк», даримый нами,

пускай о нём давно забыли,

хранится вечно в соцсетях.

И, заходя в них беспрестанно,

Общаясь в виртуальном мире,

Мы сформируем незаметно

Со временем культурный слой…

Беги из них. Реал хотя бы

Твой каждый шаг не сохранит.

Как наш любимый археолог,

С трудом очнувшись, чай поставит

И сеть закроет, чтоб минувшим

Своё же сердце не терзать.

Теги: Сергей БАТАЛОВ , поэзия

«Если вернёшься домой»

Тот факт, что свои первые стихи В. Шаламов посылал с Колымы Б. Пастернаку, стал уже легендой. Занимаясь этой историей, я нашёл в архиве писателя старые рукописи колымского периода - самодельные тетради из обёрточной бумаги, сшитые суровыми нитками. Шаламов в 1949–1950 гг. был фельдшером лесоучастка на ключе (речке) Дусканья, жил в избушке медпункта и впервые после 12 лагерных лет получил возможность писать стихи. Записывал он их в эти саморучные тетради, которые посылал Пастернаку и который их вернул при встрече в Москве в ноябре 1953 г. В тетрадях сохранились одобрительные пометы, сделанные Пастернаком и другими людьми, кому поэт давал читать "стихи ссыльного" (так анонимно они назывались).

Стихов в тетрадях много, около ста, часть из них черновые, явно несовершенные, написанные наскоро, но есть и – не побоюсь этого слова, и читатели, думаю, согласятся – подлинные шедевры. Но напечатать их в те годы было невозможно. А почему Шаламов не включил их в самиздатские «Колымские тетради» – вопрос сложный. Что-то, возможно, просто забылось, что-то при перечитывании показалось невыносимо многословным – ведь со временем Шаламов-поэт пришёл к предельной краткости. («Восемь строк Пастернак считал идеалом для русской лирики. Я считаю – двенадцать!» – писал он). Во всяком случае, остался категоричный отзыв Шаламова о своих первых опытах периода Дусканьи: «Стихов там ещё не было».

Смеем не согласиться с автором – стихи, и прекрасные, были. В подборку включена лишь малая часть лирики из самодельных тетрадей. Более полно она будет представлена в готовящемся издании стихов В. Шаламова в серии «Биб­лиотека поэта».

Валерий ЕСИПОВ

Варлам ШАЛАМОВ

* * *

Я писал о чём попало,

Но свою имел я цель.

В стёкла била, завывала

И куражилась метель.

Если б мне в своей постели

В это время умереть,

Перестали бы метели

Озорные песни петь.

Стало тихо всё на свете,

И спокоен мёртвый сон.

Только в смерть не верит ветер.

Только ветер, только он.

Он бы бегал, как собака,

От куста и до куста,

Ждал бы шелеста, как знака

Жизни книжного листа.

И кляня наивность строчек,

И хваля упрямство их,

Он бы выстроил цепочкой

Всех читателей моих.

Он повёл бы их в дорогу,

Научил ходить пешком,

Через горные отроги

И почти что босиком.

* * *

Ты сердись, как ветер, как метель,

Дуй подряд все пятьдесят недель.

Невесёлые глаза мои слепи.

Ледяным дождём своим крепи.

Замети мои дороги и пути,

В веру новую, чужую обрати.

И чтоб был я и в почёте, и в чести,

Ты причастьем страшным причасти.

Заведи меня в хрустальные сады,

Там, где крови больше, чем воды.

Там, где лёд алее алых роз,

Где семидесятиградусный мороз.

Эти льдины выруби скорей

И в железной печке разогрей.

Хвои подмешай туда настой

Пополам с усталою мечтой.

Эту чашу – вовсе неспроста –

Пью во имя Господа Христа.

* * *

Всё больше чёрных пятен,

Всё меньше – снеговых.

И облик непонятен

Лесов береговых.

Летит к безмолвным птицам

Ветвей шумящих весть.

Тем и другим поститься

Успело надоесть.

Silentium

Кровь и обиды,

Всё, что ты видел,

Если вернёшься домой,

Помни немой.

В пьяном чаду,

В малярийном бреду,

Либо

На дыбе,

Где мышцы твои рвут палачи,

Молчи.

В счастливом сне

Любимой жене

В свете зари

Не говори.

Даже отцу,

Мертвецу,

На могиле

Ведь не расскажешь были.

Матери – помоги.

Матери – лги.

Дочери,

Сыну

Ночью

Синей,

О том, как ты жил,

Не расскажи.

И, другу

Сжимая руку,

К тайнам своим открывая ключи,

Про это – молчи.

Но на последнем встав пороге,

Устав и от правды, и от лжи,

Богу,

И то немного,

Всё-таки расскажи!

Сумерки

Задёрни штору на окне,

Прибавь огня.

Ты улыбаешься – не мне,

А плачешь – для меня.

Пусть в полутьме тебе к лицу

Полуоткрытый рот.

А верность, верность мертвецу

В твоих глазах живёт.

Так улыбаться для меня

Не надо – я не жду

Чужого тёмного огня