Александр Образцов - Миллионноглазый (сборник) Страница 11

Но Павел всегда будет романтически относиться к артистам. В юности он отважился выйти на сцену в роли Гименея в балете «Галатея и Ацис», окруженный молодыми танцовщицами. В пору его недолгого царствования артист французской труппы Фрожер получил право входить в кабинет государя. Часто видели, как император прогуливался с ним рука об руку. Фрожер был остроумным и дерзким, отпуская иногда шутки в адрес великих князей или изображая их. Павлу, судя по всему, нравилось это, поскольку сам он лишен был находчивости и остроумия.

Первая жена Павла Петровича, немецкая принцесса Вильгельмина, получившая в крещении имя Натальи Алексеевны, также развлекала мужа маскарадом, фейерверками и очень любила театр. Как ей нравилось появляться в спектаклях вместе с Павлом и несколько раз переодеваться в течение спектакля! Великий князь с молодой женой забыл о мигренях, он увлечен! С легкой руки Натальи Павел стал интересоваться французской литературой, в Париже был заведен свой литературный агент, Лагарп, – он станет потом воспитателем его старшего сына Александра.

Через три года после свадьбы Наталья Алексеевна умерла при родах. Говорили, что отцом ребенка был не Павел, а лучший друг цесаревича граф Андрей Разумовский. Екатерина сочла нужным показать сыну тайную переписку жены, чтобы он слишком уж не страдал от ревности. Удар был беспощаден. Павел окончательно убедился в том, что он приговорен быть участником тайной и великой трагедии, которая создается на небесах. Мир – это скорбный театр… В письме к посланнику в Дании барону Сакену он писал:

«Я рассматриваю этот нанесенный мне суровый удар, как испытание, посланное мне Господом… Это Он создал меня, только Ему одному известно, на что он меня предопределяет и только ему одному известен конец всего, что здесь происходит с нами!»

Через пять месяцев он женился вторым браком на другой прусской принцессе, Софии Доротее, окрещенной Марией Федоровной. Екатерина подарила им Павловск. Тактика была ясна: их удалили от двора, и предложили вести почти деревенскую жизнь. «Нахожу в Павловске удовольствие свое, сие удовольствие ни с кем мы не делили, сие удовольствие ничем не приобрели», – меланхолически писал Павел.

В Павловске каждое здание, каждый павильон, любая дорожка и даже сама речка Славянка носили на себе печать томной женственности Марии Федоровны. Что делать, обоих сыновей, первенцев Александра и Константина, забрала для воспитания самодержавная свекровь. Мария Федоровна посвятила себя занятиям искусством. Им с мужем предстояло вести жизнь животных, воспроизводящих наследников трона.

Она рисовала, делала камеи, резала по камню и сентиментально посвящала свои труды отобранным детям. Интерес к искусству, как она думала, позволит ей хоть немного сблизиться с Екатериной. Мария Федоровна нарисовала портрет фаворита императрицы Ланского, выточила камею, изображавшую ряд бюстов – профилей всех своих детей и преподнесла свекрови. Жаль, близорукость не позволяла ей много гравировать и рисовать! Живопись часто заменяла музыка, Мария пела арии, – иногда низким голосом, с хрипотцой подпевал ей Павел. «Мой мир невелик, но я чувствую себя в нем госпожой» – утешала себя Мария.

В Павловске устраивались шарады и живые картины. Строилась бутафорская сцена, раскрывался ряд бутафорских картин, зачастую показы проходили прямо на открытом воздухе. В шарадах участвовало павловско – гатчинское великокняжеское общество. Избранная публика, которая умудрялась дружить и с Марией Федоровной, и с Павлом. Это было довольно трудно, поэтому гости рассаживались иногда на две стороны: гости Павла, и гости Марии. За его столом все чаще бывала фрейлина Екатерина Нелидова.

Нелидова была полной противоположностью императрице, маленькая, смуглая, с блестящими черными волосами, и до того умна и любезна, что всякий, кто говорил с ней, забывал, что она дурна собой. Нелидова была платонической страстью Павла. В одном из писем к матери, он «перед Богом и людьми» протестовал против людской злобы, дающей ложное толкование «связи, исключительно дружественной». Незамужняя Нелидова была для него символом чистоты… Находясь однажды в Смольном, Павел проник в комнату Нелидовой и воспроизвел сцену Фауста в комнате Маргариты. Он отдернул занавеси кровати и с восторгом воскликнул: «Это храм непорочности, это храм добродетели, это божество в образе человека!»

В Павловске Мария Федоровна хотела воскресить свою родину, свой прусский Этюп, имение, где она провела детство и юность. В 1785 году она сама сажала деревья около Павловского дворца, создавая «семейную рощу». Каждая постройка напоминала ей о чем-либо из жизни семьи: о примирении с мужем, о приезде короля Иосифа Великого, о рождении детей. Она не любила лишь Александрову дачу, построенную по приказу Екатерины. В ней проводил лето Александр, находившийся под полным влиянием бабушки, отделенный от материнской ласки. Мария забросила эту дачу и потом продала ее.

Павел все чаще стал задумываться о путешествии в Европу. Екатерине предстояли большие перемены в правительстве, и она решила отправить сына путешествовать, чтобы он в очередной раз не мешал ей. Каждый вечер Павел с Марией склонялись над большими картами. Псков, Полоцк, Могилев, Киев… Потом устремиться за границу. От обычной меланхолии Павла не осталось и следа. Свита, сопровождавшая царскую чету, была большая. Это был настоящий царский выезд, несмотря на то, что чета путешествовала инкогнито, под именем графа и графини Северных. Екатерина подарила сыну печатку с изображением Полярной звезды.

В Вене решено было сыграть в его присутствии в придворном театре «Гамлета». Но актер Брокман заявил, что тогда в зале окажутся два Гамлета, и представлять Шекспира в такой ситуации по меньшей мере бестактно.

В Венеции для них устроили гонки на ловких, похожих на феерические гробы, гондолах. Базилика Святого Марка вызвала восхищение цесаревича.

В Альпах Цесаревич был очарован зрелищем природы, но его пугали заоблачные перевалы, покрытые снегом. Он не предполагал, что именно на этих перевалах вскоре Суворов обессмертит русскую армию.

Они въехали в Париж 18 мая 1782 года, на следующий день Павел уже побывал в Версале. Он присутствовал при параде рыцарей святого духа, который привел его в неописуемый восторг. В честь гостей был дан концерт в салоне Мира. Они были в Севре и Марли, завтракали в Трианоне.

Павел познакомился с модными французскими писателями. Бомарше просил его, чтобы он посодействовал снятию запрета с «Женитьбы Фигаро» Для Павла было организовано чтение этой пьесы, ему понравилось. Мария и Павел посетили также мануфактуру знаменитых красильщиков Гобеленов, Дом инвалидов, Собор Парижской Богоматери, мастерские Жана Греза и скульптора Гудона. Путешествие удалось. Но всякий праздник кончается.

Дорога домой вызывала уныние. «Если чему обучило меня путешествие, то тому, чтобы в терпении искать отраду», – неожиданно сказал Павел. По приезде домой Марии Федоровне приказано было отказаться от всех нарядов, которые она привезла из Франции. Началась прежняя жизнь. «Наш образ жизни невесел, так как совсем невесел наш дорогой государь. Он носит в душе глубокую печаль, которая его снедает, от этого страдает его аппетит и улыбка редко появляется на его устах», – писала Мария Федоровна.

Павел тайно мечтал о своем императорском будущем. В 1783 году ему была подарена Гатчина. У Павла появилась своя собственная малая армия. Павел подражал Потсдаму, где король Фридрих, изменяя обществу Вольтера, каждое утро дрессировал своих гренадер. Павел решил сделаться героем идеальной нравственной высоты. Он готовился быть отцом страны. Судя по всему, в это время Павел был тайно посвящен в масоны сенатором Елагиным в его собственном доме в присутствии графа Панина. Московские масоны составляли нравственную оппозицию правительству Екатерины. Баженов приносил ему книги от масонов. Мария Федоровна масонских книг боялась.

Но после революции во Франции Павел заявил, что «принимаю Баженова как художника, а не как масона. О них же и слышать ничего не хочу, и ты рта не разевай о них говорить».

Накануне смерти Екатерины ему было во сне видение. Незримая сила возносила его к небу, он просыпался в недоумении и опять засыпал.

Его коронование проходило в Кремле 16 апреля 1797 года. Придворные должны были явиться в пять, а дамы в семь утра. Павел хотел, чтобы в его одеянии к традиционной пурпурной мантии был прибавлен далматик, одежда восточных государей, похожая на епископскую мантию. Он видел себя главой православной церкви и хотел священнодействовать, служить литургию, исповедовать свою семью и приближенных. Павел заказал себе церковные облачения и упражнялся в чтении требника. Но Святейший синод запретил Павлу совершать литургию, так как по канону делать это священникам,