Мишель Платини - Мишель Платини. Голый футбол Страница 11

– Пожалуй, я был способен действовать достаточно быстро. С точки зрения физической формы я был не так уж плох, даже если не был ни Кройфом, ни Марадоной, ни Пеле. С точки зрения технической подготовки – если вы скажете, что я владел всеми техническими навыками, я не буду этого оспаривать. Мое тело было вполне неплохо координировано, несмотря на то, что левая нога лучше била, чем играла. Способность видеть, чувствовать или, скорее, отмечать детали, которые складываются в окружающий пейзаж, благодаря чему возникает точность в контроле, которая, на мой взгляд, и определяет первое преимущество в игре, часто решающее. Физически и технически я достиг своего предела в «Сент-Этьене». Но именно в «Юве» я достиг наивысшего уровня в планировании игры и забивании голов.

– Что касается контроля, вы всегда говорили об этом, твердо и категорично отстаивая свое превосходство, и отсылали любителей к незабываемому удару великого Ладислава Кубалы в великом клубе «Барселона» во время дружеской игры на стадионе «Сен-Симфорьен» в Меце в 1960-х гг.

– Мне было 8 лет, когда я пережил это потрясение.

– Может, «цунами»?

– Во всяком случае, нечто похожее на бурю в 7–8 баллов в воображении маленького мальчика. В тот момент это изменило всю мою жизнь. Хотя я уже перенес заражение в тяжелой форме. Не электрический поезд, не Лего, не металлический конструктор. Мое основное увлечение: передвигать по полю шашки. А за этими шашками и дамками скрывалось то, что я еще не мог определить как «взаимозависимость позиций», которая, будучи на втором месте после контроля, составляет основу игры. Мой отец говорил: «Если хочешь быть, как Кубала, нужно уметь заглянуть вперед». Упражнение: я представлял себе все имеющиеся на поле позиции; потом закрывал глаза и распределял по местам всех участников. И я научился делать это, когда мне еще не исполнилось пятнадцать.

– Как вы видели это у Ладислава Кубалы, когда вам было 8 лет.

– В тот день Кубала попросил мяч на левый край и еще до того, как тот коснулся земли, даже не проконтролировав взглядом левую половину поля, передал его на правый край метров на сорок, прямо в ноги партнеру. С высоты своих восьми лет я рассудил, что футбол гораздо легче, чем можно подумать, раз там возможно обойти все препятствия при помощи одного жеста, одного движения, одного сигнала. И этот жест, это движение, этот сигнал я буду без устали совершать или восхвалять. Я вышел со стадиона, держа отца за руку, но и это движение задержалось в моем сердце.

– Позднее будущий игрок «Барселоны» устроит вам второй цунами. Он до сих пор носит красно-белую форму амстердамского «Аякса», и, возносясь над футбольными полями Европы и всего мира, знамя одной из самых великих революций в истории футбола. Его имя – Йохан Кройф, а название революции – «тотальный футбол».

– Это великое событие моих шестнадцати или семнадцати лет. И если в случае Кубалы речь шла об откровении индивидуального жеста, то Кройф и «Аякс» повергают меня в восхищение коллективным движением. По каналу «Теле Люксембург», который я смотрел в Нанси, я наслаждался не только «Аяксом» в последних турах Кубка Европы. Я следовал обычной программе. Они были великими. Они были стройными. Они были волосатыми. Они умели все, причем одновременно все. Если подумать, они бесконечно повторяют то, что я видел у одного Кубалы. Они были как десять Кубал, которые все разом закрыли глаза. Они играют вслепую друг для друга, как будто воспроизводя наизусть необычную, наполненную движением схему, проникнутую одновременно порядком и импровизацией. И кое-что еще поражает меня в Кройфе, помимо его неистовства и необыкновенной скорости, с которой он бежит и совершает передачи. То, что меня поражает не меньше, – это одинаковая расположенность к креативности и дисциплине, то, что он совершает непрерывный переход от одного аспекта игры к другому, не теряя ни общую нить, ни малейшую частицу своей авторитетности и ясности сознания. Даже чувство превосходства, некоторого высокомерия, которое в конце концов захватывает игроков и едва ощутимо отвлекает. Я не уверен, что они составляют банду приятелей. Но они составляют банду игроков. У них совершенно разбойный вид.

– Просто дрожь пробирает… Я бы не стал больше требовать с вас рассказы о грабителях церквей и храмов или о самом Кройфе, человеке с сильным характером и очень далеким от глупостей и излишеств его возраста, исключая сигарету во рту.

– Более того, глотающим дым, как покажут дальнейшие события, в ущерб себе. И он не одинок…

– Итак, никто не совершенен.

– Тем не менее наряду с Пеле это самый совершенный игрок из виденных мною в действии, даже если я всегда утверждал, и буду повторять, сколько нужно, до последнего вздоха, что не бывает великого игрока без великой команды и великой команды без великого игрока. «Он что, десять лет изучал футбол в университете, чтобы научиться такому?» – разумеется, банальные до тошноты слова. Но я не знаю других, чтобы подтвердить, что именно взаимодействие, возможно, и является главным словом в футболе. В таком случае я не буду выглядеть как человек, ломящийся в открытую дверь.

– Дальше можно будет ломиться в любые открытые двери и любые теории, какие захотите. А сейчас давайте продолжим обзор ваших источников вдохновения, где бы вы его ни черпали, может и в семейном саду, почему бы нет, если только речь идет не о воротах гаража, где ждала зеленая машина номер 404, за руль которой садился по воскресеньям Альдо, ваш отец, тренер и игрок футбольной ассоциации Жёфа.

– Ворота гаража долгое время оставались моим верным партнером, лучше, чем кто-либо, возвращавшим мне мяч. А если нужно упомянуть сад, то это несомненно сад моего отца, в котором он предавался размышлениям и футболу с утра и до вечера.

– Кубала, Кройф, Альдо Платини, а еще? Игрок, тренер или садовник?

– Это Антуан Реден, Мишель Идальго, Нестор Комбен, Альбер Баттё. Татан был моим первым профессиональным тренером: в каком-то роде он научил меня тому, что такое командные ценности и необходимость борьбы. Мишель научил меня прекрасному уравнению: «хорошая игра + сообразительность = победа». Нестор – расстановке, умению принимать решение и забивать гол. Что касается господина Баттё, его послужной список, слава богу, не ограничивается тем, что он сделал для такого лентяя, каким я был. В качестве вице-президента, делегированного от футбольного клуба «Нанси», он вмешался, когда меня собирались выставить за дверь клубной школы за неуспеваемость…

– Он сам покинул школу в двенадцать лет, чтобы пасти коров, и тем не менее стал мыслителем, ведущим, писателем, не имеющим себе равных футбольным тренером; он полагал, что по сути жизненная школа иногда не что иное, как форма республиканской школы. Он сам себя создал, если говорить проще, и это должно вам нравиться.

– Я не утверждаю, что хотел бы пасти коров в компании Альбера Баттё, даже если полагаю, что ему было что рассказать о французском языке и об игре в футбол. И я надеюсь, что он был бы счастлив услышать мое мнение на эту тему немного позднее. У таких самоучек, как мы, были прекрасные стада и много прекрасных дней впереди. Но обстоятельства и время воспрепятствовали этому.

– Чуть раньше вы говорили о Пеле, разговора о котором, вероятно, невозможно избежать, даже если он не совершал бросок в сорок метров, перевернувший всю игру на стадионе «Сен-Симфорьен» в Меце, на глазах у восьмилетнего мальчика.

– Я уже рассказывал вам о мундиале 1970 г. и о Пеле моих пятнадцати лет. И о его ударе головой, «взятом» Гордоном Бэнксом на величественном стадионе «Халиско» в Гвадалахаре. Тогда мне совершенно не нужно было рисовать проекцию, чтобы почувствовать подлинную гениальность Пеле. Но его самое незабываемое достижение другое, без сомнения, вообще самое великое, какое я вообще когда-либо видел. Этот потрясающий удар по высокой траектории в сторону ворот Мазуркевича, уругвайского вратаря, в полуфинале Бразилия – Уругвай. Подобно Кубале и Кройфу, он даже не взглянул и не проконтролировал мяч. В этом уже таилась бездна футбольной магии. Но что сказать об обманном движении даже без касания мяча? Что сказать о футболе, где нет ни мяча, ни ноги? Это была игра в невесомости. Пеле перемещался будто в космическом пространстве.

– Составляя список ваших вдохновителей и кумиров, нужно также учитывать, в какой степени они относятся ко временам детства и юности, и в этом нет ничего удивительного. Более удивительным является ощущение, что даже если этот путь принесет вам тысячу наград, разочарований, поводов для восторга и трансформации, в сущности он вас никогда не изменит.

– Я не нахожу какого-то особенного момента в своей карьере, из тех, что называют ключевыми, только те дни, когда этой самой карьеры как раз даже не было в проекте. То есть дни, когда я разбивал окно соседке или возвращался домой с порванными штанами, или приносил дневник с плохими оценками. То есть единственным ключевым моментом является мое детство. В крайнем случае, приговор, вынесенный спирометром клуба «Мец», который показал «большое сердце». После этого траектория моего полета являет собой нечто вроде медленного и красивого развития, очень плавного, проходящего под знаком привыкания, а не разрыва. Я буду приспосабливаться к ситуациям, а они будут податливыми ко мне.