Иоахим Хоффманн - Немцы и калмыки 1942-1945 Страница 12

Поскольку немецкая сторона не имела каких-либо ясных представлений о возможном местном самоуправлении — только самые общие идеи — между регионами имели место самые большие различия. Их форма сильно зависела от местных обстоятельств, настроения и религии населения, от позиции немецких командующих и прочих факторов.

Общим было наличие административного руководства, которое под контролем немецких властей имело те или иные исполнительные полномочия.

В Крыму эти функции выполнял центральный «Мусульманский Комитет» в Симферополе, в Казачьей области — Управление областного атамана при Полевой комендатуре в Уманской («Атаман Уманского показательного отдела»), в республиках Северного Кавказа — т. н. «национальные представительства», которые рассматривали себя как национальные правительства независимых государств, которые лишь на время войны частично находятся под контролем военных властей.

Что касается калмыков, то сохранившиеся документы позволяют сделать лишь самые общие замечания о политике немецких властей в Калмыкии.

Организация самоуправления, передача гражданских, культурных и экономических вопросов местным властям, включая и восстановление национального самосознания в противовес русской ассимиляции — таковы были главные ориентиры.

У калмыков быстро сформировалось собственное политическое представление, как например, стремление сохранить как часть Калмыкии экономически сильные и в климатическом отношении богатые Западный и Яшалтинский улусы, которые не входили в административную зону 16-ой мотопехотной дивизии. В лице мэра Элисты калмыки уже имели фактически «президента Калмыцкой республики», полномочия которого постоянно расширялись и укреплялись.

Впрочем, не надо забывать, что Калмыкия была занята немцами лишь частично, и на её территории шли тяжёлые бои. Поэтому административные меры могли носить лишь ограниченный характер.

Это хорошо понимали и калмыки, тем не менее они высоко ценили создание местного самоуправления, которое они рассматривали как большой прогресс по сравнению с советским режимом.

Понятно, что в связи с войной эти меры не могли иметь большого значения, война перечёркивала многие начинания.

Так, например, в боях под Халхутой в конце октября 1942 года были практически полностью разрушены совхозы имени Ильича и имени Будённого, в которых занимали оборону советские части. Кроме того, были уничтожены и колодцы, которые имели в этом районе большое значение.

Обе стороны практиковали «тактику выжженной земли».

И именно 16-я МПД, которая так много сделала в установлении добрых отношений с калмыцким населением, была вынуждена, согласно приказу, при отступлении поджечь Элисту в последний день декабря 1942 года…

Генерал граф вон Шверин тем не менее заверяет — и это косвенно подтверждают советские источники — что по его однозначному приказу были преданы огню только административные здания в центре города и никоим образом жилые районы.

Как и советские власти за полгода до этого, немцы тоже пытались угнать с собой весь скот. Но в отличие от первых, они встретили в этом не сопротивление, а полную поддержку населения.

Стада из Калмыкии должны были перегоняться на юг через Маныч, что оказалось в конечном счёте невозможным ввиду недостатка кормов для скота, запоздалого начала отгона и быстрого продвижения советской 28-й армии.

Лишь небольшое количество скота попало в Дивное, остальные попали в руки противнику.

Быстрое отступление немецких частей воспрепятствовало более значительному разрушению хозяйственных объектов. В западной части Калмыкии и в приграничных русских районах в Ремонтном, Зимовниках, Орловской, Пролетарской хозяйственные объекты не были разрушены, поскольку немцы предполагали скоро вернуться. Если окинуть взглядом 4 месяца немецкой оккупации, то в целом можно сказать, что немецко-калмыцкие отношения развивались несмотря на обстоятельства более чем положительно.

Немецкая пропаганда, ориентированная на национальные чувства калмыков, подготовила хорошую почву и быстро преодолела первоначальное недоверие — а конструктивные меры немецких властей закрепили успех.

Масштаб сотрудничества подтверждает, что отношение калмыков к немцам не сводилось только к успехам пропаганды или немецким административным мерам, а имело истоки во внутренней установке народа.

Об этом говорит и тот факт, что при неожиданном отступлении немецких частей в декабре 1942 года к ним присоединились тысячи калмыков в поисках личного спасения на Западе.

Точное число беженцев, конечно, установить невозможно. Лёвенталь говорит о 4000 беженцах, это число подтверждают и калмыцкие эмигранты. По данным Лёвенталя, около 20 000 калмыков были осуждены после войны советскими властями как угнанные на работу в Германию. Арбаков, который отвечал за работу с калмыцкими беженцами с 08.01.1943 года, говорит, что в Дивном, Вознесенском и других сёлах находилось около 10 000 калмыков. Эта цифра представляется вполне реальной, поскольку и советские источники говорят о том, что только из Элисты и Сарпинского улуса немцы «угнали» 4000 человек.

В противовес советской пропаганде, речь здесь, естественно, не шла о насильственной эвакуации.

Таковая была просто невозможна в силу ограниченности времени.

Командование группы армий «А» сперва воспротивилось бегству населения, поскольку это неизбежно приводило к забитости и без того немногочисленных дорог, но тем не менее сотрудник Восточного министерства при группе армий «А» д-р Бройтигам, обратившись непосредственно к командующему генерал-фельдмаршалу фон Клейсту, добился разрешения для беженцев при условии, если они будут пользоваться побочными дорогами. Для общего руководства потоком беженцев был создан специальный штаб под командованием генерала Мирчински.

Поток беженцев в конце 1942-начале 1943 года на Северном Кавказе, в Калмыкии, на Дону был просто спонтанной реакцией населения перед лицом грядущих расправ советских властей.

Так, большинство калмыцких беженцев отказалось возвращаться несмотря на тяжёлые зимние обстоятельства, даже когда такая возможность ещё существовала.

Многие из них избегли тем самым неизбежной смерти, поскольку многие жертвы последующего советского террора были замучены лишь по подозрению в симпатии к немцам, причём это касалось даже женщин и детей.

Сегодня уже не просто восстановить тот образ, который был у калмыков в отношении к немцам.

Один из калмыков новой эмиграции так вспоминал об этом:

«Немцы обращались с нами намного лучше, чем с другими народами России. Почему это было так, наверно, связано с тем, что они сочуствовали нам, малому народу, и не видели в нас конкурентов, как, например, в русских.»

Данный прагматизм довольно точно отражает точку зрения немецких властей.

И конечно, никоим образом не согласуется с советской пропагандой.

Об этом говорят и показания советских военопленных.

К ним надо относиться осторожно, но тем не менее к ним апеллируют и советские историки.

Советские военнопленные из самых разных частей, попавшие в плен позже описанных событий, не упоминают о жалобах «освобождённого» населения на немецкие власти.

Они единодушно говорили о корректном отношении немцев. Происшествия сводились к изыманию «курей и яиц».

Лейтенант Ярусов из 186-й танковой бригады показал на допросе, что в целом на немцев жалоб не было, кроме как по поводу курей. Подобное рассказала и санитарка из 25-го кавполка 11-ой гв. кавдивизии: «Население освобождённых мест говорит о том, что немцы забирали лишь курей и яйца, а румыны и калмыки отбирали всё подряд.» Но эти данные относятся очевидно уже к русским регионам. Если вспомнить о жёстких приказах немецкого командования по поддержанию воинской дисциплины, то возможно в этих относительно наивных показаниях кроется большая доля истины.

II. Калмыцкий Кавалерийский Корпус

1. Вооружённые силы калмыков на советской и германской сторонах

Положительным результатом немецкой политики в Калмыкии немецкие власти считали прежде всего тот факт, что калмыки оказали немцам непосредственную военную помощь. Из поначалу небольших вооружённых отрядов, групп местных полицейских и отдельных конных эскадронов после отступления зимой 1942/1943 гг. было создано крупное кавалерийское соединение.

Значение того, что на стороне противника сражается целый Калмыцкий Кавкорпус, который быстро вырос до силы бригады, можно хорошо представить, если вспомнить о трудностях, с которыми столкнулся советский режим при формировании калмыцких частей.

В ходе создания аналогичных частей в Прибалтике, Средней Азии и особенно на Кавказе ГКО по инициативе Генерального инспектора кавалерии РККА генерал-полковника Городовикова принял уже в ноябре 1941 года решение о создании в Северо-Кавказском ВО национальных кавдивизий: по одной в Чечено-Ингушетии и Кабардино-Балкарии (114-я и 115-я кавдивизии), и двух, 110-й и 111-й кавдивизий, в Калмыкии. По разным причинам и прежде всего небольшого числа жителей, около 135 000 человек, Обком и Совнарком Калмыкии вынуждены были ограничиться созданием лишь 110-й Отдельной калмыцкой Кавдивизии, которую сперва возглавил полковник Панин, и несколько позже полковник Хомутников, ветеран Гражданской войны, который одно время был военкомом Калмыкии (позже он погибнет под Будапештом).