Ольга Кузьмина - Республика Святой Софии Страница 12

Языческие названия календарных праздников сохранялись в XIV–XV вв. наравне с христианскими. Так, Петров день в Новгороде по-прежнему называли «Русалии», о чем свидетельствуют берестяные грамоты № 389 («на Петров день в роусаль…») и № 131(«а было о русалях в Пудоге…»).

Не исчез совсем, но претерпел видоизменения культ «скотьего» бога Велеса. В языческие времена его идол находился, вероятно, у южной окраины новгородского детинца, где в древности была Волосова улица. В XIV в. на его месте была поставлена церковь Святого Власия, в функции которого входило покровительство домашнему скоту, как и у Велеса. На новгородской иконе XIV в. святые Власий и Спиридоний изображены как пастыри разнообразного скота.

Количество христианских святых значительно превышало число языческих богов. Видимо, поэтому функции Велеса были поделены между Власием и Спиридонием, а возможно, еще и святым Георгием («Егорий да Влас — всему богатству глаз»[136]). Крестьяне на Русском Севере как оберег скота от болезней использовали наравне как икону святого Власия, так и медвежий череп, поскольку одной из ипостасей языческого бога Велеса считался медведь.

Местными особенностями жизни можно объяснить и популярность культа святого Николы в Новгородской земле. В этнографии сохранился обряд «умилостивления Онежского озера». Он проводился 6 декабря: «Каждый год накануне зимнего Николы пред всенощной из каждой рыбацкой семьи к известному месту собираются старики. На берегу ими делается человеческое чучело и в дырявой лодке отправляется в озеро, где, конечно, и тонет. Два-три старика поют песню, где просят Онего (озеро) взять чучело соломенное… И для большей вразумительности призывают имя Николы Морского»[137].

Таким образом, именно Никола зимний, он же Никола Мокрый, требующий «человеческих» жертв, стал прямым наследником языческого водяного божества, возможно, того самого Ящера. Неудивительно, что в Новгороде и его окрестностях было много Никольских церквей, ведь в экономике республики большая роль отводилась торговле (а основные торговые пути были водными) и рыболовству.

В былине «Садко», купец дал зарок построить церковь в честь святого Николы, но не выполнил обещание. На море его корабль с товарами стал на месте.

Змолилсе Садок да господу богу:«Обещался я построить да мать божью черковьСо веема ле я чудныма иконами».Как наклал-то ле Садок да золотой казны,Он спускал-то казну да во синё море:«Понеси-ко, ты, Микола, да золоту казну!»Как положил Садок да на синё море,Понесло его сундук да по синю морю,Побежал ле его да право черлен караб[138].

То есть Никола вновь выступает в роли водного божества, которому подвластна морская стихия.

Своеобразным было понимание в Новгороде образа Софии Премудрости Божией. Для Новгорода понятие «Дом Софии» означало гораздо большее, чем просто земельные владения Софийского собора. Как показал С. С. Аверинцев, одной из смысловых граней древнего символа Премудрости Божией являлось то, что она собирает земли и города в единую сакральную державу, ибо государство есть ее «дом». Дом — один из главных символов библейской Премудрости, это образ обжитого и упорядоченного мира, огражденного стенами от Хаоса[139]. При скреплении поземельных сделок применялся так называемый «софийский» тип печатей.

Храм Софии не зря находился в Детинце. Детинец был исходным зародышем, из которого развивался весь город, это было сакральное укрепление — любой вход в Детинец ограждался надвратным храмом. В крепость нужно было пройти под церковью, очиститься от скверны и почувствовать, что ты вошел на абсолютно защищенную, священную территорию.

На Русском Севере сохранилась любопытная легенда, в которой рассказывается о промысловике Иване Гостевом сыне, который водил всю жизнь ладьи до дальних нехоженых берегов. И под старость задумался промысловик: «Кому надобны неиссчетные версты моих путей-плаваний? Кто сочтет морской путь и морской труд?»

И видит Гостев: у середовой мачты стоит огнезрачная девица. У нее огненные крылья и венец, на ней багряница, истыканная молниями. Она что-то считает вслух и счет списывает в золотую книгу.

«Я Премудрость Божья, София Новгородская. Я считаю версты твоего морского хода. О кормщик! Всякая верста твоих походов счислена, и все пути твоих людей исчислены и списаны в книгу жизни Великого Новгорода».

«Ежели так, о госпожа, — воскликнул Гостев, — то и дальше дальних берегов пойду и пути лодей моих удвою!»[140]

Видимо, новгородцы воспринимали Софию Премудрость как могущественное божество, своеобразную берегиню Новгородской республики («честнаго креста сила и святой Софьи всегда низлагает неправду имеющих», «къде Святая София, ту Новгород»[141]). В своем представлении новгородцы ставили ее на второе место после Бога — «Бог и святая София»[142]. В этом образе слились воедино функции языческой берегини и христианского ангела-хранителя. София стала символом Новгорода, его независимости и могущества («изъмрем честно за святую Софью; у нас князя нетуть, но Бог и правда и святая Софья»[143]).

Нечто подобное можно найти в городских республиках Италии: Милан был городом святого Амвросия, Флоренция — Иоанна Крестителя, Венеция — республикой святого Марка. Сознание средневекового человека, жаждущее религиозного освящения политической жизни, принимало сходные формы и в католических и в православных республиках Средневековья. Своим общественным устройством Новгород резко выделялся из остальных земель Древней Руси. Особое небесное покровительство требовалось новгородцам и для самоутверждения, и для убеждения соседей в правомерности новгородского строя.

В 1420 г. новгородцы приступили к чеканке собственных серебряных денег. Вплоть до ликвидации Москвой новгородской независимости на этих монетах изображалась сидящая на троне женщина в короне и коленопреклоненный перед ней человек, который что-то то ли получает от нее, то ли вручает ей. А. В. Арциховский доказал, что женщина в короне — святая София. Дальнейшие исследования В. Л. Янина показали, что изображение на новгородских монетах является репликой традиционного сюжета средневековых венецианских монет, на которых покровитель Венеции святой Марк вручает символы власти коленопреклоненному дожу[144]. Можно предположить, соответственно, что София на новгородских монетах вручает коленопреклоненному человеку — посаднику новгородскому — щит, символ защиты вечевой власти, и печать.

Такая трактовка изображения на монетах согласуется с мнением Т. А. Сидоровой о том, что в глазах новгородцев святая София являлась «особым божественным существом, палладиумом и патронессой города»[145].

Идея божественной избранности Новгорода нашла свое отражение во всей его культуре, и была зафиксирована в летописи. В 1327 г. «приде рать тотарьскаа множество много и взяша Тферь, и Кашин, и Новоторскую волость положиша пусту, токмо Новград ублюде Бог и святаа Софиа»[146]. Умереть за святую Софию, то есть за Новгородскую землю, означало удостоиться царствия небесного: «А покои, господи, душа в царствии небесном тех, иже у города главы своя положите за святую Софею»[147].

Что такое или кто такая святая София, это вряд ли было ясно рядовому новгородцу. Новгородский собор был наречен в XI в. по имени Киевского и Константинопольского храмов. Высшее духовенство знало, конечно, что София, Премудрость Божья — это одно из имен Христа[148]. В новгородском сказании «Словеса избранна от мног книг вопросов и ответов разноличных строк. Слово о Премудрости 1-е», сохранившемся в списке XV в., Премудрость представлена в виде непорочной девушки с огненным лицом. На новгородской иконе из большого иконостаса Софийского храма изображена София в виде огненнозрачного ангела с женским лицом. София сидит на престоле, кроме нее на иконе изображены Богоматерь с Христом-Младенцем в лоне, Иоанн Предтеча, предрекающий явление Христа в облике ангела мира, развернутый ангелами небесный звездный свод, благословляющий Христос и Престол Уготованный. Сопоставление данного иконографического сюжета с летописными упоминаниями Софии дало основание ряду исследователей утверждать, что «патронат Святой Софии над Новгородом в сознании древнего новгородца рассматривается как слияние, отождествление и взаимозаменяемость Софии как Христа, Софии как Церкви и Софии как храма»[149].

Только в XVI в. Зиновий Отенский, новгородский монах из Отенского монастыря, собрал множество упоминаний о Софии и написал «Сказание известно, что есть Софеи Премудрость». Начинается сказание сетованиями автора о том, что новгородцы не знают, «что есть Софеи Премудрость»: «С воздыханием от среды сердца востонаху забвению нашему и неведению родитель наших, от них же нам вся злая произведалася, понеже неведением погрузишася, яко таковое великое дело, а не ведати Премудрость Божию составную Господа нашего Иисуса Христа забвением покрывати»[150].