Рольф Эдберг - Дух Долины Страница 13

Поскольку народонаселение земного шара уже в самом начале третьего тысячелетия предположительно удвоится по сравнению с нынешним, должно в огромной мере возрасти искусственное орошение жаждущих земель. И если мы не желаем опустошать наполненные былыми эпохами резервуары грунтовых вод в земной коре, надобно в максимальной мере задерживать влагу, изливаемую облаками на континенты. Между тем немалая часть воды, собираемой в водохранилищах и направляемой на поля, испаряется и не доходит до морей; это прежде всего касается тропического пояса, где, согласно расчетам, потенциальное испарение в ряде мест в пять раз превосходит фактические осадки. Чем больше растет испарение, тем сильнее нарушается глобальный круговорот воды. Один советский ученый подсчитал: если количество воды, возвращаемой с суши в океаны, уменьшится на два процента, этого (при неизменности других условий) довольно, чтобы уровень океанов понизился на двести пятьдесят метров, правда за сорок тысяч лет.

Конечно же, действительность окажется более сложной. Она уже более сложна. Есть основания предполагать, что вскоре сами океаны станут поставлять все меньше влаги материкам.

Многие исследователи считают, что пылевые облака, плывущие в воздухе над океаном, нарушают энергетический обмен между морями и атмосферой, сокращая выход пара от встречи солнечных лучей с поверхностью воды. Один шведский фитобиолог добавляет к этому предположение, что неуклонно растущее количество углекислоты, выбрасываемой в атмосферу промышленными странами, может вызвать в морях цепную реакцию: углекислота высвобождает питательные соли, соли увеличивают воспроизводство водорослей, водоросли отражают все больший процент солнечных лучей, и в итоге океану достается все меньше энергии на испарение. В обоих случаях циклоны ослабевают и сбрасывают осадки у порога континентов, вместо того чтобы нести их в глубь материка.

Третья гипотеза (ее авторы — американские исследователи Брайсон и Маклоуд) еще мрачнее по своим прогнозам. В ее основе — встречающиеся у экватора воздушные потоки с севера и юга. Над Африканским континентом место встречи весной и летом сдвигается к северу, зимой — к югу. Антициклоны вдоль северной кромки фронта рождают сухой и жаркий северо-восточный ветер харматтан — дыхание самой пустыни. Обычно там, где он встречается с влажным юго-западным муссоном, влага прессуется в кучевые облака, которые несут земле благодатные дожди. Когда же пересушенная почва насыщает муссон пылевыми частицами, он не заходит на север так далеко, как прежде, и образование облаков затрудняется. В области Сахель дожди либо совсем не выпадают, либо теряют свою силу.

Засуха сама себя рождает — таков первый вывод из этой гипотезы. Но к праху иссушенной африканской земли добавляется загрязнение воздуха промышленными странами. Особенно содействует оттеснению дожденосных муссонов усиленное сжигание нефти, некогда отложенной в земной коре, в частности там, где столкнулись Африка-Аравия и Евразия. Бедные — из-за своей бедности, богатые — в погоне за новыми благами сообща помогают усугубить засуху и жажду бедных; таков второй вывод из гипотезы американцев.

Окончательных доказательств пока нет. Но предположения возникли неспроста. Достаточно тревожные предположения. Существует так называемый эффект курка. Согни указательный палец правой руки — и ты повалишь на землю слона. Точно так же незначительные на первый взгляд действия могут повлечь за собой большие, быть может, необратимые последствия для глобального климата.

Что-то склоняет Плеяды нарушать свои обещания. Возможно, пришло в негодность великое водяное колесо самой планеты.

17

Новые стоянки, где общество нам составляют одни только животные, леса, саванны и степи.

Кратерное озеро в Марсабите; кромка кратера одета зеленым гобеленом дождевого леса. Неспешные вечерние процедуры слонов, которые спускаются к озеру напиться и ополоснуть тело водой и пылью, изогнутые кверху хоботы посылают трубные звуки к склонам горы. Буйволы, что от зари до зари лениво бродят по краю воды. Скользящая мимо входа в палатку антилопа куду с закрученными спиралью длинными рогами. Львы, совершающие ночное инспектирование нашего лагеря.

Ложе могучей кальдеры Нгоронгоро; днем — один из больших туристских аттракционов Африки, ночью — только мы в нашей палатке под смоковницей, в окружении величайшего в мире скопления диких зверей; мрак, наполненный звуками.

Саванна вокруг усыхающего соленого озера Ндуту, от которого рукой подать до великого травяного моря Серенгети. Наши ближайшие соседи — несколько жирафов; очень меткое название, ведь оно произошло от арабского слова зурафа — кроткий. Головы грациозно покачиваются над древесными кронами; единственный звук — краткий вздох в длинном горле. Сама же равнина Серенгети испещрена тысячами импал, газелей Томсона и Гранта, гну, канн и бубалов. Панорама жизни, непрестанно обновляющаяся в деталях, но неизменно повторяющаяся в целом: поиск и бегство, зачатие, рождение и смерть как предельно естественная часть жизненного цикла.

Картины несказанной красоты. Нигде на свете нет такого богатства видов и такого множества диких животных, как в заповедниках Долины и ее окрестностей.

Контраст с антропогенными пустынями огромен; перегон от разрушенного ландшафта до девственной пышности ужасающе короток.

Всего две сотни лет назад Африка кишела дикими животными, которые были детищем разнообразных природных условий материка и четко вписывались в них. Животные составляли великий экологический ансамбль с участием человека. Африканские племена скорее направляли копья друг против друга, чем против зверей; как правило, животных убивали только для пропитания, для защиты своей жизни и в связи с ритуалами. Учрежденная арабами торговля слоновой костью мало влияла на баланс дикой фауны.

Но вот явились европейцы — с распятием, виски и огнестрельным оружием. Тотчас развернулось истребление. Стоило бурам вторгнуться со своими фургонами в велд, как Южная Африка лишилась большинства своих крупных млекопитающих. Когда же белое племя в конце прошлого века преодолело барьер, за которым Африка долго укрывала свои тайны и богатства, изрядная часть континета превратилась в гигантскую бойню.

Стэнли высчитал: если убить обитающих в бассейне реки Конго двести тысяч слонов, то при среднем весе пары бивней двадцать килограммов можно получить слоновой кости на пять миллионов фунтов стерлингов. В основном для изготовления бильярдных шаров. Фактически за тридцать лет в конце прошлого и начале нынешнего веков в Африке было убито два миллиона слонов. Это еще как-то можно объяснить жаждой наживы. Впрочем, и тогда нередко случалось, что стоило белому человеку увидеть зверя, как он хватался за ружье. В годы второй мировой войны белые солдаты на джипах открывали огонь по всему, что шевелилось в зарослях, — просто так, из любви к убийству.

За шестьдесят лет численность диких животных сократилась на три четверти; мировая история не знает другого такого побоища. Обширные районы африканского ландшафта остались без крупного зверя.

Но даже то, что уцелело, производит сильное впечатление. Воочию увидеть великое разнообразие живых созданий в их естественной среде, упиваться их физической красотой и совершенством движений, наблюдать, как биосистемы, словно волнами, переходят одна в другую, чтобы каждый вид мог использовать свой участок общей обители, — значит вернуться в мир бурлящей эволюционной активности, каким он, вероятно, выглядел в первые дни рода человеческого. Кстати, может быть, именно здесь, в стране кратеров вокруг Нгоронгоро и на саванных Серенгети, человек из пассивного падальщика стал активным охотником{23}.

Только в некоторых заповедниках и национальных парках в известной мере сохранилась былая плотность дикой фауны. Сохранилась, поскольку дозволяет человек.

А угрозы множатся. Браконьерство — с использованием петель и волчьих ям, ядовитых стрел и автоматов — приобрело масштабы, которые вряд ли были бы возможны без поддержки в верхах — самых верхах некоторых администраций. Далеко не всегда охотника манит мясо… Хвост жирафа годится отмахиваться от мух; носорогов истребляют, чтобы рог (на самом деле это ороговевшая кожа) смолоть в якобы увеличивающий потенцию порошок; слонам по-прежнему приходится утолять пристрастие белых к украшениям из слоновой кости (и к бильярдным шарам); леопард — бесшумная тень тропической ночи и ее олицетворение — одевает в роскошные шубки женщин белого племени.

Растущее население и истощенные земли будут увеличивать давление на уцелевшие сады Эдема. Вот и Серенгети отнюдь не обособленная экологическая ниша: жизненный ритм многих животных надолго уводит их за пределы национальных парков. И как раз эти территории теперь в первую очередь захватывает человек. А местами инфильтрации подвергаются уже и сами заповедники. До сих пор их спасали доходы от туризма, но ведь рост количества туристов означает и рост нагрузки. И каким властям под силу долго сохранять барьер между животными и голодающими людьми?