Андрей Буровский - Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии Страница 14

Александр Александрович Бушков хорошо пишет о противостоянии Западной и Восточной Руси, делая из этого куда как далеко идущие выводы. Но ведь само-то противостояние вовсе не свалилось с потолка, само собою. Взаимная вражда, естественно, возникает, когда Западная Русь оказывается союзником и проводником политики монголов. И когда Москва оказывается носителем nVioro принципа общественного и государственного устройства, чуждого Европе и большей части Руси.

Там, где сходятся войска Великого княжества Литовского и Русского и Великого княжества Московского, рубятся между собой русские люди. Это одна печаль.

Там, где воюют Москва и Литва, воюют Европа и Азия. Не зря же граница этих частей света с XV века и до сих пор упорно проводится через территорию Руси. Выбор Суздалем и Тверью между Великим княжеством Литовским и Москвой — это не просто выбор вассала между двумя сюзеренами и не просто решение, в какое государство войти, побольше и посильнее. Это выбор между Европой и Азией. Причем под Азией имеется в виду не богатый просвещенный Китай, не цивилизованные мусульманские государства Переднего Востока и Египта, а глубокая внутренняя Азия, первобытные монгольские ханства. По сравнению с этими ханствами даже Булгария на Волге и среднеазиатские государства кажутся центрами цивилизации.

Именно з это время, во второй половине XIV века, русский король Польши и Великий князь Литовский и Русский Ягайло оказывается союзником татарского хана Мамая. С трудом могу представить себе столь противоестественный союз, воистину порожденный Москвой. Но он был, этот союз 1380 года: союз Мамая, рязанского князя и Великого князя Литовского. Тот самый вариант, когда сбываются самые страшные (они же — и самые сладкие) московские мифы: «Все против нас!»

Москва тянет в Азию, а русский человек далеко не всегда так уж стремится в нее попасть — даже на Северо-Востоке. Если же говорить о Западной Руси, тот там цивилизационный выбор как бы уже сделан. Всякое торжество Азии там — это отказ от уже достигнутого уровня сложности. В записках некого М. Литвина в XV веке очень четко объединяются «татаре и москвитяне», имеющие сходные обычаи.

А для московитов сама эта сложность — выпендреж, предательство, раскол «должного быть» единства и вообще попытка «быть шибко умными». Удивляться ли взаимному ожесточению?

Ну вот, кажется, уже и можно предположить, почему же именно Московское княжество стало собирателем земель всего Северо-Востока, почему возникла именно Московия, а не Тверия, не Владимирщина и не Серпуховия.

Московские князья более последовательно, чем другие, строили тяглое государство. Не потому, что были «хуже» остальных и не были способны ни на что другое, как на тяглое государство. Не потому, что были «лучше» остальных и сумели понять то, до чего остальные не додумались. Другие князья других княжеств Северо-Востока тоже двигались в ту сторону. Но последовательнее Москвы тяглого государства никто не строил. Никто не использовал особенностей русского Северо-Востока так полно, так совершенно, как московская ветвь княжеской династии Рюриковичей.

Насколько я могу судить, и сам Александр Невский, и его потомки на троне Московских князей вовсе не заслуживают, чтобы их называли не особенно умными, не чересчур глупыми, не героическими и не трусливыми. Они, как говорят разлюбившие дамы, «такие же, как все». Если уж нужен для них специальный эпитет, я выбрал бы для них: решительные. Они очень решительно, гораздо решительнее остальных, разрывают с европейской частью славянского наследия. С тем, что роднит славян с Европой.

Они последовательно сделали опору на самые допотопные, самые архаичные традиции русского Северо-Востока. В том числе и на общинность, на племенные мифы. На представления о славянах как о племени, у которого непременно должен быть один вождь-князь.

В Московии сложился тип государства, который порой считают вообще типичным для славян, но которого в других славянских землях практически нигде не было. Нигде власть князей не была такой абсолютной и всепроникающей, настолько ничем и никем не ограниченной, как во Владимире и Суздале, позже — в Москве.

В XIX веке русские интеллектуалы не выдержали соблазна счесть «восточную» деспотию Московского государства неким татарским заимствованием. Тем, что принесло Руси нашествие монголов и подчинение ее Золотой Орде. Но Андрей Боголюбский и в домонгольское время был типичным «восточным владыкой». А Киев и Галич, хоть и были завоеваны монголами и уплачивали дань, развивались по совершенно другому типу.

Если бы никаких монголов не появилось и в помине, а на Северо-Востоке Руси возникало самостоятельное государство на основе только местных княжеств, оно неизбежно оказывалось бы тяглым. Потому что тяглое государство, не отягощенное европейскими традициями, соответствовало и способам ведения хозяйства, и мировоззрению местного населения.

Но тут есть три варианта событий.

1. Долгое переживание отдельных княжеств. Княжества дикие, без веча, с деспотической властью князей, но каждое — само по себе. Тогда эти княжества неизбежно остались бы только периферией более цивилизованного Запада и Юго-Запада. Вероятно, тогда княжества Северо-Востока и были бы постепенно включены в орбиту более культурных стран. Литва ведь и протянулась уже к Можайску, Твери и Суздалю. Не поднимись бледной поганкой Москва, уже к XV веку Русский Северо-Восток уходил бы с исторической арены, так и не сыграв никакой самостоятельной роли.

2. В другом варианте на Северо-Востоке, очень может быть, вместе с Прикамьем, Предуральем, Башкирией, могло бы возникнуть другое, не московское «северо-восточное государство» — скорее всего, тяглого типа. Но скорее всего не в XIV, а веке в XV–XVI.

В сложении такого государства вполне могла бы принять активнейшее участие Волжская Булгария, и славяне совсем не обязательно играли бы в нем роль «титульной нации». Это могло бы быть государство, в котором тюрки играли бы такую же роль, какую в Великом княжестве Литовском играли литовцы-аукшайты.

3. Сложение в XIV–XV веках на Северо-Востоке централизованного государства, но с центром не в Москве, а в Твери, Калуге или в Боровске.

Этот вариант совершенно ничем не отличается от того, который реализовался в истории. Различие — только в названии государства и его столицы. Ну, жили бы мы в Тверии или в России, которая образовалась из разрастающейся Тверии. Разница?

Еще один и очень длинный шаг от аморфного Северо-Востока с множеством княжеств к единому Московскому государству помогла сделать Церковь, которая называет себя русской и православной. Оба эти эпитета вызывают у меня сомнения, потому я и уточнил, что оставляю их на совести самой Московской патриархии.

Поддержка Церкви в исключительной, в огромной степени помогла формироваться Московскому княжеству. Уже Иван Калита сумел привлечь в Москву митрополита Петра. Вообще-то происходил Петр с Волыни, а на Северо-Восток попал по причинам вполне политическим.

В 1299 году митрополит Максим перенес митрополичью кафедру во Владимир.

Великий князь Галицкий Юрий Львович был этим очень недоволен. Он хотел иметь собственного митрополита, Галицкого. Уже известного и высоко чтимого Петра он отправил в Константинополь: пусть там его рукоположат в Галицкие митрополиты, создадут отдельную митрополию от Киевской. Но в 1305 году митрополит Максим умер, и патриарх Афанасий рукоположил Петра не в митрополиты Галицкие, а всея Руси.

Одновременно князь Михаил Тверской направил к патриарху Константинопольскому своего человека — игумена Геронтия с просьбой о поставлении его на Русскую митрополию. Возник затяжной конфликт между Петром и даже не столько Геронтием, сколько тверским князем. Петр окончательно переехал во Владимир-на-Клязьме в 1309 году и в борьбе за великокняжеский престол поддержал не тверского князя Михаила, а Юрия Московского (да и что ему оставалось делать? Своим для Михаила Тверского он никогда не стал бы). Доходило до прямых обвинений в ереси и в подлоге со стороны тверского епископа Андрея.

Когда после смерти Михаила Тверского и Юрия Московского Александр Михайлович Тверской получил от хана ярлык на великое княжение и вступил в борьбу с Иваном Даниловичем (Калитой) Московским, святитель Петр принял сторону последнего.

Во Владимире было неуютно, а в Москве Петра принимали «с честью». На берегу Москвы-реки нашлось место, очень похожее на берега реки Ратс, на Волыни, где Петр когда-то основал монастырь. Митрополит все чаще бывал в Москве. В 1325 году он окончательно поселился в Москве и перенес туда кафедру митрополита.

Если верить легенде (а ей нет причины не верить), Петр активно пропагандировал создание в Москве храма Успения Пресвятой Богородицы.