Газета Завтра - Газета Завтра 835 (99 2009) Страница 14

26 августа 1939 г. должно было стать первым днем открытой мобилизации Германии. Одновременно с мобилизацией, чтобы не упустить время, планировалось ударить по Польше. Несмотря на отмену вторжения, мобилизация все же была объявлена. В итоге к концу августа Вермахт сосредоточил у границ Польши свои главные силы. Давать им обратный ход само по себе было непростым решением. Оглядываясь назад, во времена контрнаступления в Арденнах Гитлер высказался в том духе, что "более удачного срока, чем в 1939 году… вообще не могло быть". Конечно, в этом была доля самооправдания. С другой стороны, нельзя не признать успехов Германии в первых кампаниях.

Еще одно из возможных объяснений хода мыслей диктатора также лежит в военной плоскости. Если во времена Мюнхена Гитлер даже не рассматривал свои воздушные силы как средство психологического давления, то в августе они стали последней надеждой. Сообщения о панике в Британии в 1938 г., о рытье щелей и раздаче противогазов, сочли актуальными для 1939 г. Действительно, если англичане испугались тогда, то почему бы им не испугаться вновь. Однако с начала 1939 г. в английскую ПВО стало поступать все больше истребителей-монопланов. Липкий страх ударов по Лондону стал постепенно исчезать. Поэтому, когда утром 1 сентября 1939 г. вермахт вторгся в Польшу, Англия и Франция не остались в стороне. Сначала был объявлен ультиматум, а когда ответа на него не последовало, 3 сентября 1939 г. союзники объявили войну Германии. Война стала мировой. СССР пока оставался вне ее, не присоединяясь ни к одной из сторон. Шли интенсивное строительство Красной Армии, модернизация ее вооружения и боевой техники. В июне 1941 г. вермахт встретила совсем другая армия, неузнаваемо изменившаяся как количественно, так и качественно.

Оригинал статьи — в журнале "Солдаты России" 3

Александр Лысков ПО СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ

Едем от Смоленска на юг, ровно вдоль государственной границы, только в некотором отдалении. В гарнизон Шаталово. Там большой военный аэродром. На нем МИГи с эмблемой летучих мышей — символ разведки (Официально — 47-й отдельный гвардейский разведывательный авиационный Борисовский, Померанский дважды Краснознаменный ордена Суворова третьей степени полк).

Передовая линия нашей обороны. Заклепка на щите.

Но заклепку эту в настоящее время выбивают, высверливают. Полк дописывает последнюю страницу своей шестидесятилетней истории. Пенсионный возраст? Замещение космической разведкой? Результат реформирования вооруженных сил?..

Как при любом "переселении народов", в Шаталово тоже неспокойно. Бунтуют пенсионеры, лишающиеся приработка в гарнизоне. По той же причине недовольны все гражданские. Сами же военные, как и полагается, довольно хладнокровно "выполняют приказ".

Проезжаем КПП. Поселок ухожен, удобен для жизни. У всех здесь благоустроенные квартиры. Дачи. Сады и огороды. В присутствии военных комфорт, спокойствие бытия удваивается. В их отсутствии — жить будет тревожнее.

Не в один день, не в один заход исчезнут здесь люди в погонах и все блага, связанные с ними. В любом случае останется аэродром подскока и какая-то военная структура. Но она будет на порядок меньше нынешней. И имеется ли вообще какая-то перспектива для жизни здесь, — вот в чем вопрос. Ведь Шаталово — это, по сути, глубинка, которая без поддержки госбюджета по строке оборонных расходов может очень скоро стать захолустьем, как это произошло с массой подобных поселений за последние десять лет. Поселок из двух десятков многоэтажек, бывшая деревня, может превратиться в "мертвый город".

Останавливаемся у штаба полка. На проходной нас встречает майор. "Оружие имеется? Сдать!" Если бы не его улыбка, переводящая уставные слова в шутку, можно бы и оробеть.

Потом на обратном пути этот майор подарит мне свои стихи, обнажит родную литературную душу, запомнится.

Входим в кабинет командира полка, отделанный, скорее всего, умельцами разных годов призыва. Что называется, скромно, но от души.

— Исполняющий обязанности командира полка подполковник Рямсон!

И далее без паузы чеканные слова о том, что он находится при исполнении и потому требует предъявить разрешение на работу в режимном объекте. Ежели такового нет — просит покинуть "объект".

Будь я один, не преминул бы немедля ретироваться. Никакого разрешения у меня не было. Никаких заявок в вышестоящие штабы я не посылал. Разбаловала свобода. Расслабила.

Хорошо, что в одной машине со мной по своим надобностям ехали двое отставных военных. Один, как я его для себя назвал, "товарищ генерал", хотя он дослужился в свое время только до полковника, но стать и повадки имел явно генеральские. Другой, отставной майор, сам себя определил гусаром. Заходит в гарнизонный магазин и спрашивает у девушки— продавщицы: "Скажите, а где здесь гусары останавливаются?"

В общем, благо, со мной были эти люди в военной среде тёртые. Да к тому же, с истинно военными реакциями: держать удар, отвечать усиленной напористостью. Они удивительно быстро сломили оборону и.о. командира полка, который согласился "просто поговорить". Но на меня, в котором штатский виден за версту, эта сговорчивость не распространилась. Наоборот, когда я попросил разрешения включить диктофон, он суровейшим образом ответил: " Если диктофон будет включен, сейчас же вызываю ФСБ".

Так что я даже записную книжку не решился достать.

Сразу замечу, что расстались мы очень тепло, по-человечески.

На подаренной книге об истории подразделения подполковник Рямсон поставил автограф с подписью: "От личного состава 47 ОГРАП на долгую память".

Суть же беседы состояла в том, что "идет плановая работа по ликвидации подразделения". И даже ремонтируется взлётная полоса. Это для того, чтобы вывозить имущество не на автомобилях, а привычным для авиаторов путём — самолетами. Офицеры получают квартиры на новом месте службы. Уходящие в отставку выбирают, где им будет лучше жить после армии. И вот тут-то начинается некоторый напряг. Все предпочитают, к примеру, Воронеж, а не Вологду. Тем более, что за три года до выхода на пенсию они, согласно устава и закона, подавали свои заявления с указанием желаемого места будущего проживания. Однако приходит разнарядка, не соответствующая запросам. Проблема, конечно, но не сравнить с тем, что было десять лет назад, когда вообще ни о каких "особых мнениях" увольняющихся офицеров и слышать не хотели.

Да, труднее всего после ухода из Шаталово военных будет укоренившимся здесь военным пенсионерам, которые, кстати, представляют собой высококвалифицированную и дисциплинированную рабочую силу. И мы говорили о том, что государству необходимо в таких городках как Шаталово, строить небольшие предприятия по выпуску, к примеру, комплектующих для автомобильной промышленности, бытовых приборов и прочей всегда востребованной продукции. Потом люди сами найдут себе инвесторов, выкупят предприятие, которое станет градообразующим, заменит в этом качестве гарнизон.

Конечно, это будет уже совсем другое Шаталово, с другими песнями. Улетит последний транспорт, а с ним и последний здешний военный поэт гвардии майор Александр Катрич с его стихами: "Отчизна родная испытана войнами, не раз возрождалась из пепла, руин. Ты духом сильна и народною стойкостью. Орел твой сияет и блещет рубин!.."

А первый поэт полка писал здесь стихи еще в июле 1941 года. Это был авиационный техник Владимир Силантьев. "Никто не поднимается раньше меня на работу, никто не расслышит моторов натруженный рев. Я рад оттого, что всегда к боевому полёту и ночью и днём мой воздушный разведчик готов"…

История 47-го ОГРАП вобрала в себя тысячи полетов и фотосъемок. Нет такой речушки, такого дерева "в сопредельных территориях", которые бы не отразились на фотоплёнках разведчиков. Было участие во всех горячих точках. Были весьма опасные, дерзкие до авантюризма полёты или, лучше сказать, рейды. Но самой выдающейся главой истории полка является, конечно, Великая Отечественная.

Накануне юбилея Победы окунаешься в хронику тех событий с особым чувством. И, хотя являешься человеком послевоенного поколения, но обнаруживаешь чувственный, кончиками пальцев, контакт с обшивкой тех боевых самолетов. Оказывается, с июля сорок первого с аэродромов Монино разведчики 47-го летали на Пе-2! А именно копию Пе-2 подростком в авиамодельном кружке построил я на двадцатилетие Победы. Чертежи этой уже рассекреченной к тому времени и снятой с вооружения машины нашлись в журнале "Техника молодежи". Каждый шпангоут сигарообразного фюзеляжа выпиливался из фанеры. Всё это скреплялось тончайшими стрингерами. Каждая нервюра крыльев, или плоскостей, как говорят в авиации, тоже рассчитывалась наособицу. С особым удовольствием изготовлялись из цельных пластин легчайшей бальсы шайбы двух килей на концах стабилизатора. Два мотора МК-16 подвешивались на деревянные рамы цилиндрами вниз. Закрывались капотами из выдолбленных брусков липы. Все это оклеивалось длинноволокнистой бумагой, предварительно покрашенной анилиновым зеленым. Размах крыльев составлял около двух метров. Модель цеплялась на две проволоки в 13 метров длиной. Ты стоял в центре кордодрома. Механик Женька Некрасов заводил моторы и отпускал "пешку". Ручку "на себя" — и штурмовик-бомбардировщик-разведчик взлетал в небеса. "Пилил" по кругу. Поднимался над головой, проседал почти до асфальта. И опять кружил и кружил над асфальтом вертолётной площадки, которая располагалась на самом берегу Северной Двины. Однажды проволока не выдержала, лопнула, и мой Пе-2, кренясь, пошёл над рекой в свободном полёте. Видимо, он был неплохо сделан, поскольку не завис и не спикировал. А как бы попытался приводниться. Он долго плыл по реке. Мы с Женькой долго бежали по берегу, пытались найти человека с лодкой, но напрасно. Был отлив. Мою "пешку" унесло в Белое море…