Газета Завтра - Газета Завтра 835 (99 2009) Страница 15

Накануне юбилея Победы окунаешься в хронику тех событий с особым чувством. И, хотя являешься человеком послевоенного поколения, но обнаруживаешь чувственный, кончиками пальцев, контакт с обшивкой тех боевых самолетов. Оказывается, с июля сорок первого с аэродромов Монино разведчики 47-го летали на Пе-2! А именно копию Пе-2 подростком в авиамодельном кружке построил я на двадцатилетие Победы. Чертежи этой уже рассекреченной к тому времени и снятой с вооружения машины нашлись в журнале "Техника молодежи". Каждый шпангоут сигарообразного фюзеляжа выпиливался из фанеры. Всё это скреплялось тончайшими стрингерами. Каждая нервюра крыльев, или плоскостей, как говорят в авиации, тоже рассчитывалась наособицу. С особым удовольствием изготовлялись из цельных пластин легчайшей бальсы шайбы двух килей на концах стабилизатора. Два мотора МК-16 подвешивались на деревянные рамы цилиндрами вниз. Закрывались капотами из выдолбленных брусков липы. Все это оклеивалось длинноволокнистой бумагой, предварительно покрашенной анилиновым зеленым. Размах крыльев составлял около двух метров. Модель цеплялась на две проволоки в 13 метров длиной. Ты стоял в центре кордодрома. Механик Женька Некрасов заводил моторы и отпускал "пешку". Ручку "на себя" — и штурмовик-бомбардировщик-разведчик взлетал в небеса. "Пилил" по кругу. Поднимался над головой, проседал почти до асфальта. И опять кружил и кружил над асфальтом вертолётной площадки, которая располагалась на самом берегу Северной Двины. Однажды проволока не выдержала, лопнула, и мой Пе-2, кренясь, пошёл над рекой в свободном полёте. Видимо, он был неплохо сделан, поскольку не завис и не спикировал. А как бы попытался приводниться. Он долго плыл по реке. Мы с Женькой долго бежали по берегу, пытались найти человека с лодкой, но напрасно. Был отлив. Мою "пешку" унесло в Белое море…

Около трёхсот человек летного состава, поименно опубликованных в книге, погибли в 47-м полку во время войны. Если считать, что экипаж составлял три-четыре человека, значит было потеряно не менее семидесяти боевых машин. Всё на свете относительно. В том числе и жизнь на войне. В 47-м полку "одна потеря приходилась на 36 боевых вылетов". А тогда считалось, что показателем хорошей "боевой работы" является одна потеря на 17 боевых вылетов. То есть полк имел в два раза меньше "допустимых боевых потерь". Потому и стал гвардейским.

Фотография — вообще вещь таинственная и чудесная. Остановленное мгновенье.

В кабинете и.о. командира полка Рямсона рассматриваем фотографии, сделанные с борта Пе-2 летом 1942 года. Глазами пилотов вижу Смоленск 18 августа того года. "Смоленск. Аэродром противника" — называется фотография. Считаю немецкие самолеты. Двадцать один.

"Железнодорожный узел". Тут видны белые "выхлопы" паровозов. И от них — длинные, длинные тени. На восходе фотографировали или на закате. Каждый вагон в составах различим.

"Линия обороны врага у деревни Бяково". Тут чистое поле. И немецкие окопы подо мной, ходы сообщения, линии проволочных заграждений. Каждая ячейка "расшифрована". То есть уже тушью после проявки и просушки негатива нанесены условные значки: пулемет, блиндаж, наблюдательный пункт. Русской пехоте, артиллерии такая "картинка" ценна сохраненными жизнями бойцов: не надо разведку боем вести, дуриком ломиться в атаку.

Съёмку вели штурманы, лежа на днище самолёта-разведчика, грудью прямо на зенитные орудия. Тогда никто еще не знал, что число 36 — роковое для полка. Эта статистика обнародована только к 50-летию Победы. Но мне сказали, что теперь в полку эта цифра у пилотов всегда в голове. Каждый тридцать шестой полёт выполняется с особым вниманием.

В книге "Под знаменем гвардии" детально описаны и успешные и трагические полеты разведчиков. Что же, слетаем в разведку с капитаном Свитневым Д.Т. 12 сентября 1942 года?

"…Проработав с экипажем поставленную задачу, в 18 часов экипаж вылетел на боевое задание. Линию фронта пересекли на большой высоте. На подходе к Гжатску самолет был встречен ураганным зенитным огнем. Рваные клочья разрывов окружили машину. Лётчик не имел права маневрировать, так как старший лейтенант Лунин уже вёл съёмку… Не успел самолет выйти из-под зенитного огня, как капитан услышал голос стрелка-радиста: "Сзади, слева, внизу два "мессера. Дробно затрещали пулеметы штурмана и радиста. Один "мессер" повалился вниз, задымил. Другой ударил по "пешке" из пушек. Правая сторона центроплана "пешки" вспыхнула. Капитан бросил машину в резкое пике. У самой земли удалось сбить пламя. На одном двигателе экипаж дотянул до своего аэродрома…"

Как-то, будучи в Монино, а именно оттуда начинали войну разведчики 47-го полка, я зашел в музей авиации. Люблю винтовые машины всех времен и народов. Но особенно — Пе-2. Он цельнометаллический. Двигатели по 1000 лошадиных сил. Пять пулеметов. Брал до тонны бомб. И какой красавец! Красные "коки" винтов. А сами трехлопастные винты черные с желтыми концами. Серо-голубой фюзеляж… Можно потрогать, погладить. Ну, и вообще, в меру своей сентиментальности, "испытать чувства"…

Возвращаемся на закате. Окрестности пустынны. Деревни запущены.

Множеством разных войн перемолота, перепахана Смоленщина. Все дороги этих войн идут через Смоленск. Прошу остановиться, высаживаюсь в центре.

Старая крепостная стена пунктиром прошивает город. Здесь, в самом западном её полукруге высится памятник боям 4-5 августа 1812 года. Поражает мужественная простота стелы и совершенно беспафосные слова памятных надписей. Фамилии командующих, номера частей, обозначение события. И всё. Памятник дышит декабризмом.

Если таким вот ясным осенним вечером сесть лицом к фронтону, то увидишь, как белое солнце падает на запад калёным русским ядром. И такая бомбардировка — каждый вечер. В назидание. В упреждение. На память.

И железнодорожный вокзал в Смоленске — особый, таких я нигде больше не видел. Пути обтекают здание с обеих сторон. С одной поезда идут на Москву, с другой — на Берлин. Как бы по кольцу. Движение оживлённое. По своей любви к вокзалам, я остановился в станционной гостинице. Окнами на пути. Лучшей колыбельной, чем лязг сцепок, свистки тепловозов, переговоры диспетчеров для меня нет. До полуночи бродил по перронам, встречал и провожал поезда. Ужинал у самых рельс. "В станционном кафе качаются листья у пальмы. Сотрясают платформу толчки грузовых поездов. Налегают на борщ пассажиры и скорых, и дальних. Для буфетчицы ввек не отыщется здесь женихов…"

Хотя сразу около сотни женихов, самых настоящих, свежих, неизбалованных, в основном и нецелованных даже, кучковались в это время в вокзале. Новобранцы из Подмосковья. В новеньком зимнем камуфляже. И все, как один, в берцах. Приятно посмотреть. Все довольно рослые. Лица озадаченные, но ни одного испуганного, заморочного. Да, все в форме, но от всех еще пахнет домом.

Гляжу, рядом со мной стоит парень лет двадцати, в штатском, пассажир. И прямо обгладывает глазами призывников. Улыбается с едким прищуром. Так и есть — на них глядя, себя вспомнил двухлетней давности. Разговорились.

— Форма-то какова, а? — говорю. — А обувь?

— Через полгода вылиняет. Рукава вытянутся. Обвиснут. А вот чтобы берцы до присяги — это что-то новое. Я только перед дембелем их заимел.

Ребятам позволялось вести себя вольно. Они то и дело выходили курить. Кто-то покупал газировку. Звонил по мобильному. Ходили по двое, по трое. Кучковались вокруг какого-то юмориста.

Я поговорил с несколькими.

Виктор из Серпухова. Учился в кадетском корпусе при монастыре. Бывал на летних сборах. Футболист-разрядник. После школы поступил в филиал какого-то технического ВУЗа. Но учиться не понравилось. Скучно. В армию пошел охотно.

Даниил из Луховиц. Женат. Ничего хорошего впереди не ждёт. Готовится к дедовщине. Настроен стоять за себя до последнего. Этот, скорее всего, первый получит в глаз.

Два брата-близнеца из Шаховской. Рады, что служить будут вместе. Хотя не уверены, что после "учебки" их не разлучат. Я говорю, что учебной роты нынче нет. Сразу в часть и там по-быстрому учить будут.

Роман. Из деревни Починок недалеко от Егорьевска. Деревенский парень. Ростом мал. Рыж. Розовое лицо. Белые ресницы. Мать сказала: "Иди в армию, тогда хоть охранником где-нибудь устроишься"

Еще один Роман. Люберецкий. Знает военные песни группы "Любе". Спрашиваю, а знает ли, что Расторгуев не служил в армии? Это для него новость.

Андрей из Королева. Учится в институте музыки. Отсрочки нет. Жалеет, что год из жизни вылетит. У него оперный баритон. На следующий год можно было бы уже в театральных хорах подрабатывать. Но с другой стороны, никакой серьезный продюсер с ним работать не будет, если впереди светит армия. "И главное, со своим годом схожу. Потом еще тяжелее будет отрываться"…