Павел Шестаков - Самозванец Страница 15

Называлось это правёж. Слово «правеж» родственно словам «право» и «правда». Формально поступили по закону и справедливости. Но есть еще одно родственное слово — «расправа». Трудно было придумать казнь мучительнее…

Но значит ли расправа над Смирным, что в тождестве Отрепьева и Дмитрия Борис больше — во всяком случае, официально — не сомневается? Посник Огарев отправлен к королю с царским представлением, в котором говорилось:

«В вашем государстве объявился вор расстрига, а прежде он был дьяконом в Чудовом монастыре и у тамошнего архимандрита в келейниках, из Чудова был взят к патриарху для письма, а когда он был в миру, то отца своего не слушался, впал в ересь, разбивал, крал, играл в кости, пил, несколько раз убегал от отца своего и наконец постригся в монахи, не отставши от своего прежнего воровства, от чернокнижества и вызывания духов нечистых.

Когда это воровство в нем было найдено, то патриарх с освященным собором осудили его на вечное заточение в Кириллов Белозерский монастырь, но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирощанином Мисаилом Повадиным, ушел в Литву.

И мы дивимся, каким обычаем такого вора в ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями».

В Москве удивляются.

Подлинно ли, однако, удивляются?

В самой грамоте есть фраза, способная вызвать в этом сомнение.

«Хотя бы тот вор и подлинно был князь Дмитрий Углицкий, из мертвых воскресший, то он не от законной, а от седьмой жены».

Аргумент этот, в сущности, находка для сторонников самозванца. Если уж сам царь допускает возможность того, что Отрепьев «подлинно князь Дмитрий Углицкий», пусть и не имеющий юридических прав на наследство, то как же мы можем сомневаться!

Виват, царевич Димитрий Иоаннович!

И на слабую и явно с перебором — отца не слушался! — составленную грамоту Дмитрий отвечает той, что уже цитировалась:

«Опомнись и злостью своей не побуждай нас к большому гневу. Отдай нам наше…»

А мы отпустим вины.

Сколько гордой самоуверенности в почти миролюбивой по виду грамоте!

Разговор с позиции силы. Ибо нужно обладать силой, чтобы обещать милость. Но пока с ним лишь добровольцы, и неизвестно, как они себя поведут при первом серьезном столкновении с сильным войском сильного государства. Какие тут милости! Неужели просто блеф?

Нет, все-таки характер. Милости ему по душе. Он уже доказал это. Пощажен наиболее, пожалуй, опасный в тот момент разоблачитель.

Варлаам… Так и хочется назвать этот персонаж из первого действия трагедии, получившей в нашей истории название «Смута», вздорным стариком. Трагедия не исключает фарсовых персонажей. Варлаам таков. Когда вся рота двинулась в ногу и сотни последователей спешат под знамена «царевича», находится поручик, который выскакивает перед строем, размахивая руками.

Рискуя головой и вечно неутоленным животом, пробивается Варлаам в Краков, чтобы открыть глаза королю.

Но глаза Сигизмунда давно открыты, и на той картине, что рисуется перед королем, странствующему монаху нет места. Однако и избавиться от него одним махом трудно. Ведь реальный пока царь Борис Годунов, с которым Республика состоит в перемирии, требует казни «вора» Отрепьева. Король вынужден отвечать послу Бориса Огареву уклончиво. Самозванцу-де от правительства помощи нет, а что касается помощников добровольных, то Сигизмунд даже обещает их наказать. Что же тут делать с обличителем, свидетелем годуновской версии?

Но нашел же Борис, что сделать со Смирным! Не менее находчив и Сигизмунд, хотя и в другом роде. Раз он никакого самозванца не поддерживает, то стало быть, и дела с ним не имеет. А если имеет Мнишек, то путь в Самбор чист. Иди и обличай! Скатертью дорога.

Неугомонному монаху порадоваться бы везению, но вожжа попала под хвост крепко. Почему он так настойчив? Рассчитывает на большую милость и благодарность Бориса? Но нужно же понимать: Борис далеко, а Дмитрий рядом.

Или настолько глуп, что твердит за упокой там, где нужно о здравие? Не похоже. Монах с заметной хитрецой.

Русский, до предела противоречивый характер? Сегодня мошенничает, обирая доверчивых «на сооружение храма», а завтра готов пострадать за правду?

Какая смесь! Но именно противоречивостью, неординарностью, наверно, Варлаам и привлекает Дмитрия, самого противоречивого.

В результате, в отличие от другого разоблачителя, сына боярского Якова Пыхачева, который также явился в Самбор, вздорный старик остался жив. Пыхачев был казнен, а Варлаам лишь брошен в темницу. У Дмитрия не поднялась рука снести голову недавнему попутчику, вечно полупьяному жирному плуту. Хотя был он очень опасен. Ведь Варлаам мог доподлинно утверждать, что Дмитрий и Отрепьев — одно лицо, и не просто лицо, но духовное, следовательно, не имеющее права претендовать на трон, будь Григорий даже в самом деле царский сын! И оттого, что Григорий Отрепьев отрекся от сана, он не стал царевичем, а только расстригой!

Здесь одна из главных трудностей самозванца. Чего бы, казалось, проще, включить пребывание в Чудове в свою легенду. Да, и там скрываться пришлось, под именем Отрепьева. Но нет, духовный сан так просто не сбросишь. И вопреки очевидности и свидетелям до последнего часа «расстрига» будет отрицать тождество с Григорием. Для этого еще в Польше ему потребуется «минисамозванец», некий монах Леонид, который не бескорыстно, по всей видимости, возьмется называть себя Григорием Отрепьевым.

Так не лучше ли было снести Варлааму голову вместе с Пыхачевым? Но Дмитрий не казнил монаха. Больше того, вскоре Марина Мнишек выпустит Варлаама из застенка, и тот, как водится, не оценит доброты и двинется теперь уже прямо на Русь продолжать обличения.

По поводу этой двойной милости Соловьев недоумевает:

«Почему сделано было такое различие, что Пыхачева казнили, а Варлаама посадили только в тюрьму, и по какому побуждению невеста Дмитриева и ее мать освободили Варлаама, — неизвестно».

Конечно, исследователь не мог написать иначе. У него не было документа, мотивирующего поступки Дмитрия. (Можно предположить, что и свободу Варлаам получил по его распоряжению.) Но мы имеем право опереться на характер, который и в противоречивости часто бывает последовательнее документа.

Придет время, и поступок свой Дмитрий повторит, увы, на этот раз с необратимыми трагическими последствиями.

Будет прощен Шуйский…

Почему не щадил родную сестру и собственного сына царь Петр? Почему Дмитрий пощадил ничтожного, но опасного странствующего выпивоху и опаснейшего знатного интригана? Потому что не бывает двух одинаковых людей? Потому что Дмитрий был мягче, непоследовательнее, менее дальновидным, чем Петр? Но зачем такое сравнение? Разве самозванец и первый император сопоставимые фигуры? Преобразователь и авантюрист! Одному воздвигнут Медный всадник, прах другого развеян по ветру. Однако оба интересовали Пушкина… Пусть каждое сравнение хромает, люди постоянно сравнивают. Это право мысли. Иногда полезно сравнить и, на первый взгляд, несравнимое. Возможно, позже окажется, что это имеет смысл.

Юного Петра Россия встретила кровавым противодействием, Дмитрия иначе. Петр был сыном царя «тишайшего», Дмитрий назвал себя сыном Грозного. Но не очистительная гроза пронеслась над царством Ивана. Вот какой видит Соловьев нравственную атмосферу Руси после смерти убийцы на троне:

«Водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего; сокрушение прав слабого пред сильным, при отсутствии просвещения, боязни общественного суда, боязни суда других народов, в общество которых еще не входили, ставило человека в безотрадное положение, делало его жертвою случайностей, заставляло сообразовываться с этими случайностями, но эта привычка сообразоваться со случайностями, разумеется, не могла способствовать развитию твердости гражданской, уважения к собственному достоинству, уменья выбирать средства для целей.

Преклонение перед случайностью не могло вести к сознанию постоянного, основного, к сознанию отношений человека к обществу, обязанности служения обществу, требующего подчинения частных стремлений и выгод общественным.

Внутреннее, духовное отношение человека к обществу было слабо, все держалось только формами, внешнею силой, и, где эта внешняя сила отсутствовала, там человек сильный забывал всякую связь с обществом и позволял себе все на счет слабого».

Цитата длинна, да и тяжела, но стоит ее перечитать, чтобы вдуматься в смысл. Потому что смысл глубок и точен: итог произвола власти, не знающей удержу в злодействе, — нравственная деформация, господство культа силы над духовными началами. Высохла кровь убитых, заросли могилы, остались властвующие и покоренные в собственной стране. К сожалению, это не единственный случай в нашей истории…