Павел Шестаков - Самозванец Страница 16

Что же ждет расшатанное в нравственной основе общество, какая жизнь?

Судьба страны — судьба народа. Что такое народ? Это люди, которые кормят страну. Их во много раз больше, чем тех, кого они содержат и обогащают, но, увы, на исторической сцене именно вторые теснятся и мелькают впереди. Лица и маски одновременно, низменные прагматики и увлеченные энтузиасты, романтики и разбойники, смельчаки и интриганы, рыцари и палачи — вот пестрый хоровод так называемых лиц исторических, успевших запечатлеть себя и расписаться в книге участников великой драмы, названной современниками-иностранцами «трагедиа московитика».

Народ же неграмотен. Он расписывается не в книге почетных гостей, а в кабальных записях, и не титлом, а корявым крестиком. Многие тысячи этих росписей, сливаясь воедино, образуют один мрачный крест, а тени которого и существуют те, что называются крестьянами.

Страшная тень с каждым днем ширится, закрывая свет. Ибо после двух с половиной веков ордынского ига на смену ему идет иго крепостное, и трудно сказать, какое обошлось русскому народу дороже.

Естественно, что крестьянство на Руси, как и везде, находилось в зависимости — и в экономической, и навязанной силой. Но закона, ставившего земледельца в рабское положение, еще не было. Он еще был человеком, не был приравнен к скоту, который продают и покупают, еще имел юридическое лицо и права, вплоть до права судиться с землевладельцем. Гарантией права был Юрьев день. Именно за неделю до и неделю после этого дня — двадцать шестого ноября ежегодно крестьянин имел законное, утвержденное Судебником 1497 года, право распорядиться своей судьбой, покинуть владельца.

Право это продержалось почти столетие, пока Грозный, разоривший страну, не начал на него наступление, введя первые «заповедные годы», в которые закон Юрьева дня терял силу. Так началось. За «заповедными годами» Грозного пришли «урочные лета» Годунова, сроки розыска тех, кто не покорился произволу и ушел «незаконно».

Печальный парадокс заключается в том, что закрепощение народа началось именно тогда, когда возникли объективные условия для коренного улучшения его жизни. Русь неудержимо расширяла границы на востоке и настойчиво на юге. Появилась реальная возможность дать землю всем, кто может ее обрабатывать. Но возможность объективная пришла в прямое противоречие с субъективной алчностью «начальных» людей. Им нужен был крестьянин не свободный, но, напротив, прикрепленный к земле, плененный в своем отечестве, в вотчине, позднее в имении и усадьбе.

Как жестоко поплатятся потомки ненасытных! Можно понять Блока, оплакивающего шахматовское пепелище, но прежде необходимо понять тех, для кого усадьба была не очагом духа, а символом рабства, своего рода Бастилией. Лишая народ прав, невозможно лишить его права на гнев. Но это еще через столетия. А пока судьба столетий не решена. Еще есть надежда. Народ, понятно, не единодушен. Одни уходят искать счастья на новые земли, другие берутся за оружие, как Хлопко и его повстанцы, третьи ждут по исконной нашей надежде доброго царя, который принесет справедливость. Никто не знает, что таких царей не бывает. А вдруг?

И вдруг он появился. Истинный сын настоящего царя, да еще какой! Пострадавший от злых людей. Волей божьей чудесно спасенный из рук и от ножей убийц. А убийцы, яснее ясного, посланы Годуновым, тем самым Годуновым, что ввел проклятые урочные лета. Правда, царем и в дни убийства в Угличе, и в год указа о розыске был Федор. Но не блаженный же богомолец совершал такие злые дела! Совершал злодей, чтобы занять чужой трон. И господь не стерпел, поднял карающую десницу. Терпелив господь наш и нам велел терпеть. Но разве не он сказал: не мир, но меч?.. Вот и кончилось терпение, хватит!

— Здравствуй, законный государь Димитрий Иоаннович!

Так невероятно, как бывает только в жизни, переплелись интересы боярских заговорщиков с коренными потребностями земли. Переплелись, конечно, а не совпали.

Разные люди спешат под знамена.

Среди них казачество, воинственное сообщество непокорных, ушедших завоевывать земли, чтобы жить на них без бояр и дворян, а еще бы лучше — без царя. Но раз уже он есть, пусть будет «белый царь в Москве, а казаки на тихом Дону».

Все это хорошо понимал Годунов. Он вел против казаков не прямую, но целенаправленную борьбу, строил на юге линию укрепленных городков, которая отделила бы царские владения от ордынцев и блокировала неуправляемую опасную силу казачества. Но и казаки видели, что движет Борисом. Так как же им было не отозваться на призыв «сына» Грозного, царя, который, еще не оценив в казачестве угрозы, пытался использовать его как защиту от степняков и слал на Дон припасы и довольствие?

И все-таки Борис пытается склонить казаков на свою сторону в борьбе с самозванцем. На Дон послан дворянин Хрущов. Мы бы сказали, для контрпропаганды.

Поздно.

Казачий отряд держит путь под Киев, чтобы соединиться, примкнуть к собирающему силы Дмитрию. Возглавляет отряд атаман Карела, впоследствии прославивший себя обороной Кром, в обозе Хрущов. В оковах.

Вот как представил Пушкин встречу казаков с Дмитрием.

Самозванец.

Ты кто?

Карела.

Казак. К тебе я с Дона посланОт вольных войск, от храбрых атаманов,От казаков верховых и низовых,Узреть твои царевы ясны очиИ кланяться тебе их головами.

Самозванец.

Я знал донцов. Не сомневался видетьВ своих рядах казачьи бунчуки.Благодарим Донское наше войско.Мы ведаем, что ныне казакиНеправедно притеснены, гонимы;Но если бог поможет нам вступитьНа трон отцов, то мы по старинеПожалуем наш верный вольный Дон.

После сцены патетической следует забавная.

Дмитрию представлен закованный Хрущов.

Как пишут очевидцы, Хрущов пал на колени, залился слезами и воскликнул:

— Вижу Иоанна в лице твоем. Я твой слуга навеки!

Чего не сделаешь для спасения шкуры, увидав сына Грозного! А вдруг он в отца?

К счастью для Борисова посланца, сын оказался не тем яблочком, что недалеко от яблони.

Дмитрий велит снять оковы.

Нетрудно представить состояние «пропагандиста»!

От радости тот безудержно болтает, перемешивая факты, слухи и собственные домыслы.

— Народ в Русском государстве ждет царевича, изъявляя свою любовь к нему! — заверяет Хрущов в эйфории.

Сообщает он и вполне реальные военные и политические сведения.

Не смея явно ополчиться против Дмитрия, Борис сводит полки в Ливнах, будто бы на случай ханского нападения, но главные воеводы Петр Шереметев и Михайло Салтыков в искренней беседе доверились ему, Хрущову, и сказали:

— Нас ожидает не крымская, а совсем иная война, но трудно поднять руку на государя природного.

Это важно.

Во-первых, царское войско, маскируя истинные цели, стремится обойти отряды самозванца с юго-востока. Во-вторых, командование войска колеблется, и есть надежда привлечь воевод на свою сторону, по крайней мере, не опасаться их боевой активности.

Это важно, ибо так впоследствии и случилось.

Дмитрий рад известиям.

— А что же сам царь?

— Борис нездоров, едва ходит от слабости на ногах.

И это подтвердится.

Остальная масса известий, которую выложил, по характеристике Карамзина, «сей первый чиновный изменник, ослепленный страхом или корыстью», — а скорее, и тем и другим, — оказалась настолько разношерстной и противоречивой, что мало заслуживала доверия. А выдумка о том, что Борис и сестру Ирину, вдову Федора, умертвил за приверженность к Дмитрию, ибо та видела в брате «монарха беззаконного», шла в дело, конечно, уже по принципу — каши маслом не испортишь. И не портила, как и слух о намерении Годунова укрыться с казной в Персии.

В целом же полученные сведения ободряли и воодушевляли.

Вторжение началось.

Шестнадцатое октября 1604 — двадцатое июня 1605.

Восемь месяцев от перехода границы до торжественного вступления в Москву.

Странно, но этот период Смуты часто изображается, как своего рода триумфальное шествие самозванца во главе иноземных наемников на столицу, не оценивается по подлинному значению и содержанию. Результат заслоняет процесс. Процесс сложный, во многом неожиданный. Суть его — затеянный за границей поход искателей приключений перерастает во внутреннее дело державы, в гражданскую войну.

Более полугода на юге России бушует самая настоящая война, с кровопролитными сражениями, штурмами и осадами, передвижением многочисленных армий и летучих боевых отрядов на сотни километров. Фронт военных действий растянулся от Чернигова до Воронежа. Цель и направление главного удара — Москва.