Маргарет Этвуд - История долгов наших: Долги и темная сторона богатства Страница 16

Ну и сквалыга же он был, этот Скрудж! Вот уж кто умел выжимать соки, вытягивать жилы, вколачивать в гроб, загребать, захватывать, заграбастывать, вымогать… Умел, умел старый греховодник! Это был не человек, а кремень. Да, он был холоден и тверд, как кремень, и еще никому ни разу в жизни не удалось высечь из его каменного сердца хоть искру сострадания. Скрытный, замкнутый, одинокий — он прятался как устрица в свою раковину. Душевный холод заморозил изнутри старческие черты его лица, заострил крючковатый нос, сморщил кожу на щеках, сковал походку, заставил посинеть губы и покраснеть глаза, сделал ледяным его скрипучий голос. И даже его щетинистый подбородок, редкие волосы и брови, казалось, заиндевели от мороза. Он всюду носил с собой эту леденящую атмосферу. Присутствие Скруджа замораживало его контору в летний зной, и он не позволял ей оттаять ни на полградуса даже на веселых Святках.

Жара или стужа на дворе — Скруджа это беспокоило мало. Никакое тепло не могло его обогреть, и никакой мороз его не пробирал. Самый яростный ветер не мог быть злее Скруджа, самая лютая метель не могла быть столь жестока, как он, самый проливной дождь не был так беспощаден. Непогода ничем не могла его пронять. Ливень, град, снег могли похвалиться только одним преимуществом перед Скруджем — они нередко сходили на землю в щедром изобилии, а Скруджу щедрость была неведома.

Никто никогда не останавливал его на улице радостным возгласом: «Милейший Скрудж! Как поживаете? Когда зайдете меня проведать?» Ни один нищий не осмеливался протянуть к нему руку за подаянием, ни один ребенок не решался спросить у него, который час, и ни разу в жизни ни единая душа не попросила его указать дорогу. Казалось, даже собаки, поводыри слепцов, понимали, что он за человек, и, завидев его, спешили утащить хозяина в первый попавшийся подъезд или в подворотню, а потом долго виляли хвостом, как бы говоря: «Да по мне, человек без глаз, как ты, хозяин, куда лучше, чем с дурным глазом»[12].

То, что Скрудж, вольно или невольно, заключил договор с дьяволом, автор нам намекает не один раз. У Скруджа дурной глаз, как у продавших душу дьяволу ведьм, его обвиняют в поклонении золотому тельцу, и, когда в ночь видений он видит свое будущее, ему удается подслушать лишь одно замечание о себе: «…Он попал-таки, наконец, черту в лапы». И если Скрудж недопонял, что заключил сделку с дьяволом, то автор в этом ни на мгновение не сомневается.

Но это странная сделка. Дьявол может заполучить Скруджа, но Скрудж взамен не получает ничего, кроме денег, и лишь для того, чтобы на них сидеть.

У Скруджа есть несколько примечательных литературных предтеч. Однако они, заключив сделку с дьяволом, не живут, как скряги, а наоборот. Доктор Фауст из пьесы Кристофера Марло, написанной в конце XVI века, продает тело и душу Мефистофелю, кровью подписав договор, согласно которому тот должен прийти за своим приобретением через двадцать четыре года. Однако эта сделка достается Мефистофелю недешево: ему нужно выполнить целый список желаний — почти все то, о чем сегодня пишут в глянцевых журналах для мужчин. Фауст желал путешествовать, стать очень-очень богатым, получить знания и власть, поквитаться со своими врагами и заполучить в любовницы копию Елены Троянской. Елену, конечно, не найдешь в глянцевых журналах — там она фигурирует под совершенно другими именами, но смысл все тот же: женщина неземной красоты или — еще хуже — тайная демоница. Говорят, такие очень заводят мужчин.

Доктора Фауста у Кристофера Марло нельзя назвать ни низким, ни жадным, ни алчным. Он жаждет денег не для того, чтобы потешить тщеславие, — он хочет потратить их на исполнение других желаний. Он любит принимать друзей на широкую ногу, есть изысканные блюда и пить тонкие вина, он любит веселые пирушки, шутки и розыгрыши, а свою власть — по крайней мере однажды — использует, чтобы спасти человека от смерти. Он ведет себя, как Скрудж, но Скрудж перевоплотившийся — тот, что покупает большую индейку, весело смеется, подшучивает над своим несчастным клерком Бобом Крэтчитом, идет на Рождество к своему племяннику, принимает участие в играх и спасает ребенка-инвалида Крошку Тима. Мы даже начинаем задумываться, не унаследовал ли Скрудж дремлющий ген бонвиванства у своего далекого предка доктора Фауста — ген, который только ждал эпигенетического включения. (Скрудж не претендовал на любовь Елены Троянской. Он был слишком стар для этого. Вышвырнув вон свою невесту только потому, что у нее не было достаточно денег, он затем предавался лишь тем грехам, которые можно совершать, не покидая бухгалтерии, и жил такой жизнью слишком долго. Единственное, что он себе позволил, это вожделенно взглянуть на служанку в доме своего племянника: «Какая милая девушка! Прекрасная девушка!» Но даже это было сделано добродушно и мило, без всяких там щипков за попку или щечку.)

Может быть, Диккенс специально сделал Скруджа антиподом Фаусту? Он ведь знал историю Фауста и по представлениям уличных актеров, любителем которых он был, и по спектаклям на профессиональной сцене. Параллелей так много, что нельзя избавиться от этой мысли. Фауст любит путешествовать по воздуху и посещать разные далекие места, Скрудж страшится этого, но путешествуют оба; у обоих есть помощники — Вагнер и Боб Крэтчит, к своему Фауст относится очень хорошо, а Скрудж к своему — плохо; оба невидимками посещают веселые пирушки, на которых Фауст дает себе волю, а Скрудж ведет себя очень скромно. Марли играет ту же роль, что и Мефистофель для Фауста, всюду нося свой ад с собой, но появляется, чтобы спасти, а не заполучить душу Скруджа. Три духа Святок ведут себя как свита, но больше напоминают не демонических, а ангельских персонажей. Этот список можно продолжать и продолжать. Что бы ни делал Фауст, Скрудж будет делать наоборот. Я уверена, что кто-нибудь более подробно исследовал этот вопрос, и с удовольствием бы познакомилась с результатами такого исследования.

Другой важной фигурой Фауста, конечно, является Фауст, созданный Гете. Именно этот Фауст, идущий на поводу у своих желаний, побудил Гуно написать оперу, в которой происходит обольщение несчастной Маргариты с помощью сверкающих драгоценностей. Фауст у Гете, в отличие от героя Марло, в конце концов спасается, но Гете в этом не оригинален, поскольку существуют более старые тексты, в которых человек, совершивший сделку с дьяволом, также обретает спасение. Однако нельзя сказать, что Скрудж ведет свое происхождение именно от семейства Фаустов с их любовью к роскошной жизни и удовольствиям. В поисках отца или деда скряг мы должны обратиться к творчеству американского писателя Вашингтона Ирвинга.

Известно, что Диккенс очень любил Вашингтона Ирвинга, относящегося к предыдущему поколению писателей и очень популярного во времена Диккенса. Читателям особенно нравилась «Легенда о Сонной лощине», где появляется всадник без головы. Но его перу принадлежит и множество других произведений, которые Диккенс, несомненно, читал. Одно из них называется «Дьявол и Том Уокер». Здесь человек, подписавший договор с дьяволом, не отмечен тягой к роскоши или желанием показать свою щедрость, то есть чертами, характерными для более ранних Фаустов, приземляющими их и обрекающими на духовную гибель. Герой Ирвинга, Том Уокер, — невероятный скряга. Он вместе с не менее жадной женой живет на болоте, где пираты спрятали свои сокровища. Однажды Том встречает черного человека — нет, не негра, а человека, почерневшего от копоти. Том быстро распознал, кто перед ним:

…после того, как вами, белыми дикарями, истреблены краснокожие, я развлекаюсь тем, что руковожу преследованием квакеров и анабаптистов; кроме того, я — покровитель и защитник работорговцев и великий мастер салемских колдуний[13].

— В итоге, если не ошибаюсь, — бесстрашно заметил Том, — вы тот, кого в просторечии зовут Старым Чертякой[14].

Том не ошибся, и вскоре они заключили сделку: черт покажет Тому, где лежит пиратское золото, а тот взамен расстанется, как положено, со своим телом и душой. Черт настаивал, чтобы Том вложил деньги в дело по его, черта, выбору. Ему хотелось, чтобы Том стал работорговцем, но это показалось отвратительным даже Тому, и они сошлись на том, что Том станет ростовщиком.

В итоге Том Уокер стал ростовщиком в Бостоне. Вскоре у его дверей стали собираться толпы. Там были и нуждающиеся, и авантюристы, и игроки, и мечтатели-фермеры, и небережливые торговцы, и купцы, неспособные вернуть кредит. Другими словами, все, кто был готов на что угодно, чтобы только раздобыть деньги.

Так Том стал всеобщим другом, другом всех нуждающихся. Нужно добавить, что деньги он выдавал под большие проценты и требовал что-нибудь ценное в залог. Любой попавший к нему лишь ухудшал свое и без того трудное положение. Он копил закладные, постепенно отбирал у владельцев их имущество и расставался с ними тогда, когда с них уже нечего было брать.