Фиона Хилл - Сибирское бремя Страница 18

В XVIII веке Петр Великий и Екатерина Великая прославились по всей Европе своим рвением к расширению границ. После победы над шведами в Северной войне 1700–1721 годов Петр I взял под свой контроль Балтийский регион, а спустя пять десятилетий границы его завоеваний были расширены Екатериной II. Она присоединила к России значительную часть польской территории, включая Варшаву, после того как ее поделили между собой бывшие союзники — монархи, правившие тогда в Пруссии и Австрии. Она потеснила еще и турков, распространив российское правление на северное побережье Черного моря, Крымский полуостров и окрестности Азовского моря. Затем Екатерина двинулась дальше в глубь северных отрогов Кавказских гор. Постепенно к России были присоединены земли современной Грузии, Армении и Азербайджана, отобранные у Османской и Персидской империй, а российская армия увязла в целой серии кавказских войн против народов одной из наиболее изолированных горных областей мира. В отрезке между 1550 и 1800 годами имперский аппетит России был столь велик, что она завоевывала в среднем по 35 000 квадратных километров территории в год (что сравнимо по площади с Нидерландами)1.

В XIX столетии все еще оставалось немало территорий, которые России хотелось бы заполучить. Она отторгла Финляндию от Швеции, получив контроль над всем восточным побережьем Балтийского моря. В 60–90-х годах XIX века империя начала расширяться на юг и восток по евразийским степям и пустыням. Так она дошла до Средней Азии — региону с независимыми, но слабыми и малыми мусульманскими государствами под протекторатом Великобритании (Афганистан), для которой они служили буферной зоной перед ее колониальными владениями в Индии. В результате всех этих завоеваний к 1900 году Россия простиралась на запад от Москвы до Балтийского моря и до территорий вокруг Киева и Варшавы, на юг — до Черного моря вплоть до границ с Османской империей и Персией на Кавказе. Оттуда российские владения проходили, огибая Каспийское море, через Среднюю Азию и далее до границ с Афганистаном. Наконец, они простирались на восток через Уральские горы и Сибирь до Китая и Тихого океана. Установление контроля над тихоокеанским побережьем явилось последней фазой российской имперской экспансии.[11]

XX век стал беспокойным временем для российского государства, наполненным в территориальном плане приливами и отливами, вызванными сначала войной с Японией 1904-1905 годов, а затем Первой мировой войной и революциями. После падения российской монархии большевистское правительство старательно, по кусочкам, заново собирало воедино остатки империи, создавая новое государство — Союз Советских Социалистических Республик. Хотя он уже не включал в себя некоторые из прежних владений (Финляндию, Польшу и прибалтийские государства), СССР оставался самым большим по территории государством на земле. Вторая мировая война и поражение нацистской Германии позволили СССР продвинуться в сердце Европы. К 1953 году, году смерти Иосифа Сталина, который был таким же алчным до новых земель, как Петр и Екатерина II, почти все части российской имперской территории в той или иной форме были возвращены «в лоно свое». К тому же были созданы и государства-спутники. Советский Союз и социалистический блок после Второй мировой войны были самым большим достижением российской территориальной экспансии за всю ее историю.[12]

Чем же объясняется такая невероятная тяга к территориальному обладанию? Может быть, дело в бескрайних просторах евразийских степей, отсутствии географических препятствий для экспансии или в склонности России к захвату новых территорий? Было ли это завоеванием ради завоевания? Или за этим стоит нечто большее? Некоторые из объяснений, предлагаемых учеными, возвращают нас к коварному вопросу о влиянии географии — на этот раз в связи с местоположением Москвы, древней Московии XVI века, которое было бы слабо назвать малоподходящим. Московия располагалась на севере Евразии, в поясе лесов, — на северной окраине европейских пахотных земель.

Российский историк Василий Ключевский2, американский историк Ричард Пайпс (Richard Pipes) и британский историк Доминик Ливен (Dominic Lieven) пришли к выводу, что начиная с XVI и вплоть до начала XX столетия территориальная экспансия российского государства, которая представлялась такой хищнической, на самом деле была продиктована трудностями в осуществлении широкомасштабной культивации земель в окрестностях Москвы. Ливен отмечает: «Поскольку русские вынуждены были жить далеко на севере в лесистой местности с неплодородными землями, они не могли увеличить численность своего населения или благосостояния настолько, чтобы можно было создать настоящую империю»3. В начале своей знаменитой книги «Россия при старом режиме» то же самое предположение высказывает и Пайпс4. Молодому российскому государству Московия приходилось довольствоваться сельскохозяйственным сезоном продолжительностью всего лишь 4-5 месяцев в году для того, чтобы взрастить и собрать урожай. Сельскохозяйственный сезон в евразийских степях к югу от Московии длился 6 месяцев в году, и 8-9 месяцев в Западной Европе. Значит, если бы русские продолжали оставаться в окрестностях Москвы, то у России не было бы возможности производить достаточное количество сельскохозяйственной продукции для обеспечения экономического развития, роста населения и добиться, как конечной цели, превращения России в крупное европейское государство3.

Исторические записи свидетельствуют, что в XVI веке в Московии действительно были низкие урожаи и довольно малочисленное население по сравнению с ее европейскими соседями — от 6 до 12 миллионов человек6. Такое положение коренным образом изменилось, как только московские правители приступили к почти повсеместному захвату земель. К середине XVIII столетия стал наблюдаться быстрый рост численности населения. Она увеличилась почти вчетверо с 17–18 миллионов человек в 1750 году до 68 миллионов в 1850 году7. В XVII и XVIII столетиях, отвоевав территории у Швеции, Польши и Турции, Россия получила в свое распоряжение Черноземье. Это были обширные сельскохозяйственные угодья с плодородной почвой, простирающиеся по евразийской степи от современной Украины и далее к северному побережью Черного моря, занимающие Среднее и Нижнее Поволжье сегодняшней Российской Федерации вплоть до Уральских гор.[13] Захваченные территории были немедленно поделены и раздарены для освоения отличившимся генералам, дипломатам и семьям, близким к царскому двору. Часть земель была передана в надел монастырям. Российским крестьянам также было позволено заселять и обрабатывать их. К началу XX века около 18 миллионов человек (численность всего населения России в 1750 году) переехало туда в поисках пахотных земель. Российское правительство ежегодно стало выделять из бюджета крупные суммы для оказания поддержки переселенцам8.

Статистикой царских времен подтверждается факт, что такая массовая миграция в степные районы с плодородными почвами и продолжительным сельскохозяйственным сезоном придала импульс росту численности населения страны. Согласно официальным документам Российской империи, в период с 1809 по 1887 год посевные площади в России возросли на 60 процентов9. С 1858 по 1897 год численность населения в европейской части России почти удвоилась, увеличившись с 68 до 125 миллионов человек10. Несмотря на то, что урожаи зерновых в России оставались низкими, заселялись и возде-лывались все новые и новые земли, что, в свою очередь, позволяло содержать и кормить все большее количество людей. В 60-х годах XIX века темпы роста численности российского населения были особенно высоки в сельских местностях центральных губерний (древняя Московия) и на новых землях Черноземья11. В центре Черноземья концентрация населения и количество крупных крестьянских хозяйств были выше, чем в остальных регионах России. Там же быстро росли многочисленные административные центры и города (Харьков, Воронеж, Курск и Саратов). В итоге присоединение новых земель за пределами Московии и последующее изменение в распределении населения России, судя по всему, позволили преодолеть первоначальные недостатки географии и неудачного расположения Москвы. Однако, к сожалению, на этом история не заканчивается. В конце XIX века жители России продолжали перемещаться. На сей раз они отправились на территории с более суровым климатом и с еще более бедными почвами, чем в древней Московии, — на Урал и в Сибирь.

К 80-м годам XIX века целины в Черноземье почти не осталось, и растущему населению России стало не хватать свободных пахотных земель. Страна стремительно приближалась к ограничениям, предсказанным Томасом Мальтусом в его известном очерке 1798 года «Опыт о законе народонаселения»12. Мальтус предвидел резкий рост численности населения во всем мире, который превысит возможности всех сельскохозяйственных угодий земли обеспечивать людей продовольствием. Он задал задачу европейским политическим мыслителям XIX столетия, изучавшим рост численности народонаселения и территориальные возможности. В течение полувека, предшествовавшего Первой мировой войне, большинство европейских стран были заняты поиском способов, которые позволили бы справиться с перспективой перенаселения. Те, кто не мог увеличить свою территорию путем аннексии или колонизации, надеялись справиться с этой проблемой путем регулирования роста численности своего населения и адаптации его под имеющиеся возможности. Набор альтернатив включал в себя поощрение эмиграции, увеличение производительности сельского хозяйства, а в некоторых случаях и популяризацию государственных образовательных программ по снижению рождаемости (что предлагал сам Мальтус). Между тем Германия, Великобритания, Бельгия и Нидерланды успешно опровергали так называемый «мальтузианский софизм» — тезис о том, что население обречено на перерасход ресурсов, — путем внедрения интенсивных сельскохозяйственных методик и ускоренной индустриализации. Другие европейские страны, такие как Австро-Венгрия, Италия и Ирландия, поощряли эмиграцию из своих перенаселенных городских регионов — главным образом в Северную Америку. В результате с 1870 по 1914 год эмигрировало почти 25 миллионов человек13.