Фиона Хилл - Сибирское бремя Страница 19

К 80-м годам XIX века целины в Черноземье почти не осталось, и растущему населению России стало не хватать свободных пахотных земель. Страна стремительно приближалась к ограничениям, предсказанным Томасом Мальтусом в его известном очерке 1798 года «Опыт о законе народонаселения»12. Мальтус предвидел резкий рост численности населения во всем мире, который превысит возможности всех сельскохозяйственных угодий земли обеспечивать людей продовольствием. Он задал задачу европейским политическим мыслителям XIX столетия, изучавшим рост численности народонаселения и территориальные возможности. В течение полувека, предшествовавшего Первой мировой войне, большинство европейских стран были заняты поиском способов, которые позволили бы справиться с перспективой перенаселения. Те, кто не мог увеличить свою территорию путем аннексии или колонизации, надеялись справиться с этой проблемой путем регулирования роста численности своего населения и адаптации его под имеющиеся возможности. Набор альтернатив включал в себя поощрение эмиграции, увеличение производительности сельского хозяйства, а в некоторых случаях и популяризацию государственных образовательных программ по снижению рождаемости (что предлагал сам Мальтус). Между тем Германия, Великобритания, Бельгия и Нидерланды успешно опровергали так называемый «мальтузианский софизм» — тезис о том, что население обречено на перерасход ресурсов, — путем внедрения интенсивных сельскохозяйственных методик и ускоренной индустриализации. Другие европейские страны, такие как Австро-Венгрия, Италия и Ирландия, поощряли эмиграцию из своих перенаселенных городских регионов — главным образом в Северную Америку. В результате с 1870 по 1914 год эмигрировало почти 25 миллионов человек13.

У России, однако, был другой выход. Благодаря «изобилию пространства» у нее еще имелось много земли для освоения в рамках собственных границ14. Поэтому она открыла доступ к территориям, расположенным за пределами Черноземья — на Урале и в южной части Сибири, — разрешив заселять и обрабатывать их. Бескрайние евразийские степи были, по сути, российской собственной «Северной Америкой». Ричард Пайпс писал в работе «Русская революция»: «Российские граждане не мигрировали в другие страны». Вместо этого «они предпочитали колонизовать свою собственную страну»15. Это весьма примечательно, поскольку означало, что в XIX и начале XX столетия России удавалось избегать «мальтузианских ограничений», прибегая к территориальной экспансии. Ей не надо было сдерживать рост численности своего населения.[14]

Мальтус писал, что ростом численности населения движет доступ к земле и пище. Вот что он говорил о Северной Америке (хотя в этом контексте он мог бы свободно говорить и о России): «Повсеместно отмечалось, что в новых колониях, основанных в благодатных странах, где достаточно земель и пищи, численность населения постоянно и стремительно растет… Обширные плодородные земли, которые можно получить за гроши или вовсе бесплатно, настолько благоприятно сказываются на росте численности населения, что преодолевают все препятствия на его пути». Развивая эту мысль, Мальтус пишет, что, «когда акр за акром вся плодородная земля будет занята, ежегодный рост урожайности будет зависеть от окультуривания уже используемых земель… Но население, если его обеспечивать пищей, будет возрастать с неимоверной интенсивностью, и возрастание за один период придаст импульс еще большему возрастанию в последующий период, и так будет продолжаться бесконечно»16. По Мальтусу, страна, у которой слишком мало земель, могла бы оказаться со слишком многочисленным населением. Но в стране не может быть слишком много земель, особенно если они пригодны для обеспечения населения достаточным количеством продовольствия. В такой стране население продолжало бы расти, что и произошло в России. Бескрайность территории, несмотря на неплодородность ее почв, позволяла осваивать все новые и новые земли для компенсации их неполноценности. В результате такая территория позволяла обеспечивать содержание большего количества людей, хотя и при сравнительно низком уровне жизни и без получения больших излишков сельскохозяйственной продукции.

Наличие новых земель, действительно, избавляло российских землевладельцев от необходимости внедрения более интенсивной методики ведения сельского хозяйства для повышения его производительности. Ввиду того, что российские земли за пределами Черноземья не сулили богатых урожаев, там можно было обойтись и без интенсивного земледелия. Оно было не только сложным, но и дорогостоящим делом. В течение всего XIX столетия инвестиции в интенсивное земледелие существенной прибыли не приносили17. Считалось, что дешевле, проще и предпочтительнее позволять российским крестьянам переезжать на новые земли, чем поощрять их вкладывать свои средства в старые земли и их культивацию. Поэтому из-за избытка земель для российского земледелия, а позднее и для советской промышленности стало характерным экстенсивное развитие. Когда почва в одном месте истощалась или пик производительности там был пройден, всегда можно было перебраться куда-нибудь еще. Небольшим европейским странам, таким как Бельгия и Нидерланды, никогда так «крупно не везло» в части безбрежных просторов.

Поиск альтернативы неплодородным почвам Московии и увеличение площади пахотных земель не были единственными причинами миграции населения по территории России. Во времена Империи и до Первой мировой войны понятия территориального обладания и престижа были столь же значимыми, как география и фантом мальтузианского перенаселения. Обладать землями — особенно такими бескрайними, как российские, означало заселить их. Начиная с XVIII и до начала XX столетия земли с малочисленным населением или населенные только туземными охотниками рассматривались как пустая земля, или terra nullius — ничейная земля. Это означало, что ее могла завоевать и колонизировать любая европейская великая держава. Одним из наиболее известных случаев судебного разбирательства по делу о terra nullius было прошение (примерно в 1770 году) Британской империи о признании законности ее притязания на суверенитет и владение Австралией. Британское правительство объявило Австралию «практически незаселенной», признавая, однако, за аборигенами право на владение страной в рамках подконтрольных Британии территорий. В течение последующих двух столетий британские и другие европейские колонисты тоже использовали концепцию ничейных земель, оправдывая насильственное вытеснение коренного австралийского населения с целью проложить себе путь для активной сельскохозяйственной деятельности и разработок месторождений. Понятие terra nullius продержалось в австралийском земельном законодательстве до 1992 года18.

Та же самая идея terra nullius, которая способствовала колонизации Австралии в XVIII–XX веках, определяла подход русских царей и других европейских монархов к своим территориям в XVIII столетии. Концепция terra nullius имела двойственное, но взаимосвязанное толкование. В первом толковании она распространялась на любые земли любой площади, которые не контролировались ни одним из признанных европейских государств19. Это относилось к большей части евразийского массива земель до тех пор, пока на них не предъявила своих прав Российская империя. Во втором своем значении она имела отношение к территории, на которой не было земель, принадлежащих кому-либо, кто владел бы ими на законном основании. При этом подразумевалось, что для того, чтобы те или иные государства имели право установить свой суверенитет над такими землями и удерживать других от попыток завладеть ею, там должны постоянно проживать и работать на эти государства люди20. Второе значение этого понятия стало главным камнем преткновения в спорах между аборигенами и британскими и европейскими поселенцами в Австралии. Аборигены, подобно коренным жителям Северной Америки, Африки и Евразии, не основывали постоянных сельскохозяйственных поселений на своих исконных землях. Хотя они, естественно, использовали землю и кормились от нее, они вели преимущественно кочевой образ жизни на своих обширных территориях. Европейцы считали все это равнозначным физическому отказу от земли или, по меньшей мере, потере связи с землей. Поэтому, по мере того как Российская империя продвигалась все дальше в глубь Евразии, ее правители в спешном порядке возводили там сторожевые заставы и строили города, призывая крестьян возделывать земли на вновь захваченных территориях. Таким способом они обозначали владение землей, демонстрировали постоянство заселения и использования новых земель, обеспечивая суверенитет российского государства над всей его необъятной территорией.