Валентин Распутин - Очерк и публицистика Страница 18

Интересно и другое — то, как завершилась описываемая история. Простояв в углу до вечера (обедом его все-таки покормили), но так и не признав себя виноватым, Сережа от волнения и усталости заболел. Все, конечно, перепугались и раскаялись. Дядя сидел возле него и плакал. Волков стоял за дверью, очень переживал, но не смел войти, чтобы не раздражать больного мальчика. О страданиях матери с отцом нечего и говорить. Но интересно не это, а то, что, выздоровев, Сережа вдруг испытал настоящий катарсис. Хотя его уже, естественно, не принуждали извиняться, он «вдруг почувствовал сильное желание увидеть своих гонителей, выпросить у них прощенье и так примириться с ними, чтобы никто <на него> не сердился».

Сцена примирения проникнута глубоко христианскими чувствами, хотя слово «христианство» там ни разу не произносится. «Я сейчас вызвал из спальной мать и сказал ей, чего мне хочется, — вспоминает Аксаков. — Мать обняла меня и заплакала от радости (как она мне сказала), что у меня такое доброе сердце. Волков был в это время у дядей, и они все трое в ту же минуту пришли ко мне. Я с полной искренностью просил их простить меня, особенно Волкова. Меня целовали и обещали никогда не дразнить. Мать улыбнулась и сказала очень твердо: „Да если б вы и вздумали, то я уже никогда не позволю. Я всех больше виновата и всех больше была наказана. Этого урока я никогда не забуду“».

Обратите внимание, как женственна Сережина мама. И в то же время какую она проявляет поразительную выдержку и стойкость, взывая к его совести. Хотя мать эта, судя по тексту повести, была отнюдь не железной леди, а очень эмоциональной, ранимой, впечатлительной. Легко себе представить, как разрывалось ее сердце, как хотелось приласкать обиженного мальчика, как негодовала она по поводу глупых задир. Но если бы сорвалась, вышла бы кухонная свара (как часто бывает в наши дни). А Сережа бы скорее всего еще больше укрепился в сознании своей правоты, и ни о каких благородных катарсических чувствах речи бы не зашло.

Поучителен и другой эпизод из аксаковской повести, тоже наглядно свидетельствующий о том, как тщательно воспитывалось в детях благородство. Однажды маленький Сережа наслушался сплетен горничной Параши о том, как родственники пытаются обделить их после смерти дедушки по отцовской линии, и пересказал это матери, поскольку привык ей полностью доверять. Мать страшно разгневалась на Парашу, кричала, грозилась сослать в деревню ухаживать за коровами (для дворни, жившей довольно вольготной жизнью при помещиках, это была ужасная угроза). Сыну же она строго-настрого велела не слушать пересудов слуг и не верить им, потому что все это выдумки.

На самом же деле дворня говорила правду, и мать это прекрасно знала. Тем более что к ней родственники мужа относились особенно плохо, и ей, конечно, было обидно. Но она старалась не выдавать своих чувств, понимая, как вредно для души ребенка осуждать своих близких, делить их на «хороших» и «плохих».

«Только впоследствии я понял, — пишет Аксаков, — за что мать сердилась на Парашу и отчего она хотела, чтоб я не знал печальной истины, которую мать знала очень хорошо». Советская мама из рассказа Н. Носова «Огурцы» более суровая и прямолинейная. Что, впрочем, неудивительно: время другое, среда не та. Хотя вообще-то большой вопрос, кто поступает жестче. Котьку, своровавшего огурцы из колхозного сада, мать не наказывает, а, воззвав к его совести, требует, чтобы он просто пошел назад и положил их на грядку. Котька боится, ведь у дедушки-сторожа, который свистел им с приятелем вслед, ружье. Вдруг он выстрелит и убьет?

«А брать не боялся? — возражает мать и выводит Котьку за дверь. — Или неси огурцы, или совсем уходи из дому, ты мне не сын!»

Вы скажете: при чем тут совесть? Мать просто не оставила мальчику выбора. Однако совесть, казалось бы, совершенно заглушенная самооправданиями и эгоистическим страхом, пусть не сразу, но пробуждается. По дороге Котьке приходит в голову выбросить огурцы в канаву, а матери солгать, но он этого не делает. Тоже из страха. Но уже не за себя, а за сторожа. Вдруг кто-нибудь увидит брошенные огурцы, и сторожу попадет? То есть слова матери, обращенные к совести сына («Ну, как тебе не стыдно? Дедушка же за огурцы отвечает. Узнают, что огурцы пропали, скажут, что дедушка виноват»), все-таки ее разбудили! Не ласковым шепотом, потому что его бы Котькина совесть не услышала, а резким рывком. Но ведь и спящего человека порой приходится расталкивать. А то и вытаскивать из-под него матрас, если он ни в какую не желает просыпаться.

Пробудившись же, Котькина совесть начинает действовать уже по собственному почину. Волнуясь за сторожа, Котька признается ему, что один огурец он по дороге съел. И хотя сторож говорит: «На здоровье!», не успокаивается. Еще недавно он доказывал маме, что это не воровство, а теперь спрашивает: «Как будет считаться, украл я его или нет?»

И только получив ответ: «Считай, что я тебе подарил его», уже со спокойной совестью возвращается домой. Так что ни одно из маминых слов не пропало зря. А главное, на душе у Котьки РАДОСТНО.

Среди вопросов, которые чаще всего задают сегодня родители, преобладают прагматические: как подготовить ребенка к школе, какую школу выбрать, как научить учиться и помочь справиться с психологическими трудностями, с какого возраста и в каких количествах стоит давать карманные деньги.

Вопросы морально-этического плана тоже, конечно, возникают. Родителей тревожит, если ребенок агрессивен, обижает братьев или сестер. Они не любят, когда он жадничает, врет и ленится (лень, по их мнению, опять-таки выражается в нежелании учиться, поскольку выполнение домашних обязанностей многие семьи почему-то списали в архив, и от детей этого даже не требуют). И, конечно, нормальная семья не хочет вырастить наркомана. Но наиболее живой интерес, по моим наблюдениям, вызывают следующие темы: как научить ребенка постоять за себя, надо ли его сексуально просвещать и если да, то с какого возраста и в какой форме. А главное, как бы так сделать, чтобы он не чувствовал себя среди сверстников белой вороной, но при этом не пошел вразнос. Нетрудно заметить, что подобные вопросы носят конформистский характер. Признавая, что общество, в котором мы живем, тяжело больно, а современная масс-культура является источником разврата, большинство родителей не пытается изменить порядок вещей, а стремится, чтобы их ребенок в это больное общество как можно успешней вписался. При этом очень многие оказываются совершенно не готовы к вполне естественным последствиям такой «социализации». Хотя как можно рассчитывать на то, что ребенок впишется в аморальное, расчеловечивающееся общество без ущерба для своей нравственности, характера, поведения?

Если поинтересоваться, каким люди хотели бы видеть своего ребенка в будущем, многие, не сговариваясь, указывают на главные атрибуты успеха, под которыми в первую очередь понимаются хорошее образование и престижная высокооплачиваемая работа. Конечно, так отвечают далеко не все, однако популярность общепринятых еще недавно слов «хочу, чтобы вырос хорошим человеком» заметно снизилась.

Перечисление личностных качеств, необходимых для достижения идеала, более разнообразно. Но есть и некая, опять-таки общая закономерность. В списках этих довольно редко фигурирует СОВЕСТЛИВОСТЬ. Не странно ли? Особенно если учесть, что родители, приходящие на наши лекции, занятия и консультации, в подавляющем большинстве — православные. А какое Православие без покаяния? А покаяние — без испытания совести?

Тогда в чем дело? Почему развитие в детях такого важнейшего качества ускользает от внимания родителей, когда они размышляют о будущем своих отпрысков? Я думаю, это происходит непроизвольно, как бы само собой. Ведь ход наших мыслей сильно зависит от того, на что именно мы настроены. Те же самые родители, когда их тревожит детское поведение, про совесть (точнее, про ее отсутствие) вспоминают без подсказок. Когда же речь идет об успешном встраивании в современный мир, который весьма далек от христианской морали и нравственности, такое качество, как совестливость, «само собой» отодвигается на задний план. Что вполне закономерно, ибо она во многих случаях будет не способствовать, а мешать достижению успеха.

Но совесть не проездной билет, который предъявляется в строго определенных местах. И не музыка, которую, по нашему желанию, можно включить то тише, то громче. Если ребенка не приучают постоянно прислушиваться к голосу Божию в своей душе, а то и позволяют игнорировать его в угоду требованиям века сего, совесть начинает напоминать о себе все тише и реже. И постепенно может заглохнуть совсем. Когда же ребенок «вдруг» совершает некий уже откровенно бессовестный поступок, родители бывают шокированы, растеряны, возмущены. Как же так?! Он не мог этого сделать! Мы его этому не учили!..