Анатолий Божич - БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей Страница 18

Появление в руководстве «Союза» новых лиц совпало с активизацией забастовочной борьбы питерских рабочих, что казалось этим молодым марксистам подтверждением их взглядов: рабочие самим ходом классовой борьбы обречены возглавить общественный прогресс. Так исподволь, постепенно в российской социал-демократии стало зарождаться новое течение, получившее наименование «экономизма». Суть его сводилась к борьбе за сиюминутные экономические выгоды, за улучшение материального и социального положения рабочих, в то время как политическая борьба рассматривалась как удел либеральной оппозиции.

Какова в этот момент была позиция Ульянова? Б.И. Горев сообщает в своих мемуарах, что когда Ульянов и его соратники были освобождены из ДПЗ, они два вечера подряд собирались на квартире у Цедербаумов, где Горев в качестве одного из руководителей «Союза» отчитывался о деятельности за прошедший без «стариков» период. (Кстати, кроме Б.И. Горева от «молодых» на эту встречу пришла только А.А. Якубова.) Горев вспоминает, что Ульянов по поводу идеи о самостоятельности рабочего движения и создании руководящей «рабочей» группы заявил следующее: «Если у вас есть сознательные и заслуживающие доверия отдельные рабочие, введите их в центральную группу, вот и все. Больше никакой особой «рабочей политики» не нужно»[121]. Судя по всему, мысли Аксельрода о несамостоятельности рабочего движения оставили свой след во взглядах молодого Ульянова.

Затем Ульянов и большинство «стариков» отправляются в Сибирь, а в «Союзе» в течение 1897 года взгляды «молодых» оформляются в довольно стройную и не чуждую логике концепцию, получившую наименование «экономизма». Печатным органом питерских «экономистов» стала газета «Рабочая мысль» (№ 1 появился в октябре 1897 года), в редакцию которой вошли А.А. Якубова, К.М. Тахтарев и В.Н. Катин-Ярцев. «Рабочая мысль» пропагандировала борьбу за повышение заработной платы и улучшение условий труда. В редакционной статье первого номера газеты говорилось: «Пусть рабочие ведут борьбу, зная, что борются они не для каких-то будущих поколений, а для себя и своих детей, пусть помнят, что каждая победа, каждая пядь, отбитая у врага, есть пройденная ступень лестницы, ведущей к их собственному благополучию»[122].

Логика «экономизма» на первое место ставила постепенность. В России рабочий класс еще слаб, плохо организован, еще не готов к политической борьбе, поэтому «желательна та борьба, которая возможна, а возможна та, которую ведут рабочие в данную минуту». Исходить из реальных возможностей, а не из доктринальных постулатов — эта мысль многим тогда показалась здравой. Не отрицая в принципе значения политической борьбы, «Рабочая мысль» отождествляла последнюю с борьбой за легальные возможности, в том числе возможности, проистекающие из общественного характера земского самоуправления.

Когда первый номер «Рабочей мысли» попал в руки Ульянова, тот пришел в полное недоумение, но посчитал все это недоразумением. Однако через некоторое время его сестра пересылает в Шушенское текст программного документа (скорее всего, черновика) наиболее умеренной части «экономистов», более известного под именем «Credo». На этот раз Ульянов реагировал бурно. К этому моменту (в течение второй половины 1897 года) он успел написать работу «Задачи русских социал-демократов» и переправить ее в Европу, где она вышла уже в 1898 году отдельной брошюрой с предисловием П.Б. Аксельрода. В этой работе Ульянов прямо указал на главную близлежащую цель социал-демократии в России — завоевание политической свободы и демократизацию политического и общественного строя в России. И что же он вынужден читать в ответ? — «Для русского марксиста исход один: участие, т. е. помощь экономической борьбе пролетариата и участие в либерально-оппозиционной деятельности».

К этому времени взгляды Ульянова претерпели определенную эволюцию. В процессе написания двух своих работ — «Развитие капитализма в России» и «Задачи русских социал-демократов» он совершенно другими глазами начинает смотреть на сущность происходящих в стране социально-экономических и политических процессов. На это указывает Ингерфлом, но он ошибается, полагая, что Ленин перестает мыслить классовыми категориями. Если в «Задачах…» Ульянов признает самостоятельное политическое значение царизма, то только в качестве пережитка феодального общества. Но он уже не рассматривает российскую монархию как инструмент буржуазного классового господства, а это уже шаг вперед. В «Развитии…» Ульянов пересматривает свои прежние взгляды на природу крепостнических пережитков, которые в своих ранних работах он объяснял кратковременностью пореформенного периода и архаичностью политико-правовой системы самодержавия[123]. Теперь все это объясняется характером русской аграрной системы, в которой невероятным образом переплетаются элементы феодального и капиталистического укладов. Ульянов признает, что торговый и ростовщический капитал играет огромную роль в русской деревне, задерживая при этом расслоение крестьянства на сельскую буржуазию и сельский пролетариат. (Надо, однако, задать вопрос: а насколько была возможна чистота подобных процессов в русской деревне? Ингерфлом здесь проходит мимо проблемы.) Ульянов вынужден признать исключительную живучесть старых аграрных отношений в России, которые под влиянием «русского капитализма» лишь деформируются, но не собираются уступать место новым, более прогрессивным отношениям. Отсюда — сомнения в потенциях «русского капитализма», который бы сам по себе обеспечил социальные преобразования на европейский лад. Вспомним, что о том же самом писал в 1882 году

В.П. Воронцов! Правда, у В.И. Ульянова совершенно другой подход: дело не в неразвитости внутренних рынков и отсутствии внешних, а в том комплексе общественных отношений, которые порождает царизм и которые со времен Добролюбова принято именовать «азиатчиной».

Нельзя не согласиться с Ингерфломом и в другом: у молодого Ульянова постепенно меняются взгляды на роль социал-демократической партии в рабочем движении. В «Проекте и объяснении программы социал-демо- кратической партии», написанном в тюрьме в 1896 году, Ульянов признает задачей с.-д. партии «помогать… борьбе русского рабочего класса развитием классового самосознания рабочих, содействием их организации, указанием на задачи и цели борьбы»[124]. В «Задачах русских социал-демократов» говорится уже о непосредственном руководстве: «Практическая деятельность социал-демократов ставит себе… задачей руководить классовой борьбой пролетариата и организовывать эту борьбу»[125].

В 1895 году Аксельрод убеждал Ленина в незрелости русского пролетариата и необходимости политического лидерства буржуазии. В 1897 году Ульянов подходит к проблеме иначе: если русский рабочий класс еще не созрел для политической борьбы, то еще менее готова к ней русская буржуазия. По мысли Ульянова, в этой ситуации роль политического лидера должна взять на себя социал- демократическая партия.

Однако до поры до времени остается открытым вопрос об уровне самосознания самого пролетариата. В процессе полемики с «экономистами» Ульянов осознает необходимость разобраться в сущности понятий. Ингерфлом особо подчеркивает, что в момент написания «Задач» Ульянов «продолжает представлять рабочий класс соответствующим надеждам, возлагаемым на него теорией, чем- то внешним по отношению к самодержавию», имеющим к тому же врожденный иммунитет против всякого компромисса с рабской психологией.[126]

Дошедшие до Ульянова сведения о том, с какой легкостью идеи «экономизма» проникли в рабочую среду и покорили ее, заставляют его усомниться в правильности того образа, который он рисовал еще два года назад. Парадоксально, но в эти же годы категория «рабочий класс» вызывает большие сомнения у Эдуарда Бернштейна, пытающегося переосмыслить ключевые положения марксизма с точки зрения «экономической целесообразности». Бернштейн пишет работу «Классы и классовая борьба», в которой есть ссылка на книгу Туган-Барановского «Теоретические основы марксизма». Бернштейн полностью согласен с ним в следующем: «Маркс употребляет понятие класс в двух совершенно различных значениях: то в значении социально-экономическом, то в смысле политиче- ски-социальном, причем в основу класса (очевидно, как понятия. — А.Б.) в первом случае кладется характерный признак совершенно объективного свойства, а именно признак статики данной группы, если можно так выразиться, признак ее объективного «бытия», во втором же случае главным и существенным признаком класса является субъективное «сознание» группы людей»[127]. В реальности же рабочий класс в той совокупности значений, которую постулировал Маркс, есть не что иное, как теоретическая абстракция.