Журнал Русская жизнь - Гражданская война (октябрь 2008) Страница 18

Упомянем все же формальную сторону. Поссорились друг с другом президент РФ и Верховный Совет того же государства.

Сначала о последнем. ВС РФ имел почтенную историю: некогда он назывался Верховным Советом РСФСР. Это был квазипарламент, орган, мало чего решающий, поскольку русские территории управлялись напрямую союзным руководством. Из девяти председателей его (с тридцать восьмого по девяностый год) в народной памяти остался только Жданов, из двенадцати председателей президиума - никто. Тринадцатым стал Ельцин, к которому перешли в конце мая девяностого года все полномочия. После чего Ельцин сделал себя президентом, а опустевшее кресло сдал Руслану Имрановичу Хасбулатову, которому был многим обязан.

Ельцинский пост был совершенно новым, но быстро оброс могучим аппаратом. В дальнейшем Администрация стала абсолютно всесильной, а законодательный орган - Госдума - была усовершенствована до машинки для подписания решений президента. При Ельцине же этот процесс только начинался - и начался он с пересмотра конституции. Ельцин намеревался выписать себе абсолютный карт-бланш. Верховный Совет этому воспротивился - засим последовала блокада силами милиции, как пишут в справочниках, «подчинявшейся Ельцину и Лужкову».

Дальнейшее известно. Добавлю только, что на уровне межэлитных разборок, «дерущихся панов», все завершилось относительно благополучно. Никто из больших людей не пострадал - включая Руцкого и Хасбулатова. Оба до сих пор живы и, скорее всего, здоровы.

Мне не хочется тут рассуждать о вине - или заслугах - этих людей.

Не буду также писать о Ельцине и его клике. Не хочу.

Я хочу написать о тех, кто, собственно, все и сделал. О людях в шинелях, с дубинками и на броне - и о людях в драных пальто с разноцветными флагами, от советского до «имперки».

Это было последнее столкновение остатков советской машины насилия с последними советскими людьми.

***

Иногда специалисты по советской истории задаются вопросом: почему в тоталитарном СССР не случилось ни единой попытки бунта военных?

На это обычно отвечают, что попытки такие были - в тридцатые годы, например, вполне мог иметь место какой-нибудь настоящий, а не липовый заговор военных, и Сталину было чего бояться. После войны тот же Сталин откровенно опасался Жукова, задвигал его подальше - в Одессу, на Урал. Хрущев от него и вовсе избавился. Но после этого тема была снята с повестки дня. Советская армия, непобедимая и легендарная, не представляла никакой угрозы для политической системы страны - несмотря на вечное недовольство военных своим положением, которое со временем только ухудшалось. К концу советского периода армия подошла уже почти нищей - а с его завершением пала в настоящую нищету. При Ельцине военные перешли в касту так называемых бюджетников (что-то вроде парий), причем абсолютно бесполезных, даже по сравнению с врачами и учителями, которых, конечно, тоже слишком много, но они приносят хотя бы минимальную пользу: ведь даже при рыночной экономике у людей болят зубы и печень, да и учить их иногда чему-то надо. Но военные? Кто собирается нападать на Россию, если кругом друзья, и лишь Россия сама себе злобный буратино? Зачем же кормить чудиков на танках?

Девяносто третий - это «исторический максимум» подобного отношения. В декабре девяносто четвертого началась Чечня, и люди на танках занадобились. Кормить их, правда, лучше не стали - но хотя бы перестали ими брезговать.

Тем не менее, танки Таманской дивизии расстреливали Белый дом. А не тех, кто их туда послал.

То же самое можно сказать и о милиции, и о спецподразделениях. Последние, впрочем, проявили самостоятельность: «Вымпел» отказался участвовать в штурме (почему и был уничтожен), «Альфа» поступила умнее, взяв на себя роль посредника и обойдясь без крови, - за что тоже была наказана, но не сильно. Но никому и в голову не пришло взбунтоваться, повернуть оружие против начальства, взять на штыки Ельцина - и преподнести его голову Хасбулатову в обмен на место у власти. Или взять ее самим. Ведь у них были винтовки, пушки и танки. И что?

Ответ - в психологии советского военного.

Начнем, однако, с другого конца. Что такое воин - в традиционном смысле этого слова? Это, прежде всего, человек, зарабатывающий на жизнь войной. В исходном смысле - воюющий за добычу. Меч для него - что-то вроде плуга, орудие труда. Воевать, чтобы отнимать - это архетип воина как такового. И никак иначе. Человек, прекрасно управляющийся с оружием, отправивший на тот свет с десяток-другой себе подобных, прошедший военную кампанию - все еще не воин. Воин - это мужчина, взявший добычу. Взявший ее открыто, по праву сильного. Победил - и отнял. Даже если он наемник и воюет за плату - это то же самое.

Разумеется, воин должен уметь еще и отстаивать свое. Начиная от своих денег и кончая своим домом, своим народом и своим Отечеством. Но все это тесно связано с тем, что они - его. Это его имущество.

Воинский дух состоит именно в этом, а не в каком-то особенном «бесстрашии», «презрении к смерти» и так далее. Поэтому воин готов рисковать, лишь бы добыча того стоила. Если добыча может быть очень большой, воин готов рисковать очень сильно. Максимально большой добычей является власть. Поэтому, кстати, ни одна традиционная система власти не основывалась только на насилии: необходимо было сделать так, чтобы просто силой ее было отнять нельзя. Правильное происхождение, благоволение богов, мнение народа - все это страховало власть от попытки насильственного захвата, переворота. И все равно эти попытки повторялись из года в год, из века в век, в разных странах и среди разных народов, иногда успешно.

Это изменилось с появлением огнестрельного оружия и регулярной армии. Возник солдат - то есть прямая противоположность воину.

Само слово «солдат» происходит от названия мелкой римской монетки, солида. Это было поденное жалование самых дешевых наемников времен императора Севера. Но современный солдат ведет свое происхождение не столько от наемников - все же благородная профессия - сколько от обслуги, сервов, войсковых рабов. Правовое положение солдата в новых армиях было именно таким. Как правило, это был человек, принужденный к службе силой - по воинской повинности - или продавший себя в военное рабство. То, что он держал в руках оружие, не делало его свободным. Он воевал не за добычу, а из страха перед своим господином, начальником.

Солдат, в отличие от воина, безвольный, послушный, покорный человек. Его единственная добродетель - рабская: он должен точно исполнять приказы, желательно даже не задумываясь об их смысле. Он может убивать и умирать, это входит в его обязанности. Но он не имеет права даже мечтать о добыче - она вся достается господам. Разумеется, солдат старается вознаградить себя мародерством и воровством. Но все это он делает тайком, тишком, боясь.

Первые солдаты в современном смысле этого слова появились, наверное, в армии Фридриха Второго, который провозгласил принцип: солдат должен бояться палки капрала больше, чем пули неприятеля. В дальнейшем этот принцип - воевать из страха - распространялся все больше. Но все же существовало различие между офицерами - сохранявшими в себе воинский дух, хотя и рафинированный - и солдатами.

Советская армия была задумана как чисто солдатская. Это был идеал, к которому стремились большевики: обезофицеренная, лишенная амбиций и желаний масса затравленных людей, боящихся комиссаров. Советский офицер - это всего лишь старший солдат, но не воин. Правда, такая армия плохо воюет. Так что и в Гражданскую, и в Отечественную приходилось давать волю воинскому духу - а потом его истреблять на корню. Но это уже другая история.

Итоги - невеселые. Классический советский военный - это человек, прежде всего, послушный. Он будет исполнять любые приказы и терпеть любые унижения, если они исходят от начальства. Он будет стрелять не то что по Белому дому, а по собственному - если ему прикажут. Если ему станет тошно, он запьет или застрелится. Но никогда, ни при каких обстоятельствах он не сможет организовать сколько-нибудь внятный бунт.

Возможно, сейчас это уже не так: «горячие точки» кого-то чему-то научили, хотя и не так, чтобы очень. Но тогда оно полностью соответствовало действительности.

Тогда, у Белого дома, я слышал легенды о поездах, набитых сослуживцами Руцкого, которые-де только и ждали часа, чтобы выступить. Ну, может, кто и приехал - один, без оружия, как частное лицо. Сражаться на стороне народа было некому.

Кстати, о народе.

***

Советский патриотизм - словосочетание странное и несколько оксюморонное.

Большевики начинали с того, что «у пролетариев нет отечества». То, чем они закончили - «славься, Отечество наше свободное» - не зачеркивало первый тезис, а оттеняло его. Советское Отечество было все-таки условным, ненастоящим. Оно и называлось совершенно абстрактно - СССР, Союз Советских Социалистических Республик. Какой-то французский философ по этому поводу язвил, что государство с таким названием можно было учредить где угодно, хоть в Африке. Он был бы прав, если бы не слово «советский» - единственное, имеющее в себе что-то национально-окрашенное. Soviet не переводилось, как sputnik и babushka.