Витаутас Петкявичюс - Корабль дураков Страница 19

Я извинился, но тоже с условием:

— Вы эту бухгалтерию нам навязываете, поэтому я и защищаюсь этими всем надоевшими римскими счётами.

Через какое–то время мы опять начали разговор о том, что занимало нас обоих.

— Хотите суверенитета? — учил нас другой подозванный на помощь специалист с еще более высоким научным званием. — Пожалуйста, но тогда расплатитесь или выкупите строения, землю, коммуникации.

— Землю своих предков? У кого? За что? Почему?..

— Если земля является общественной собственностью, то, если оторвать от общего хоть малую часть, она становится частной. За это нужно платить. — Он излагал собственную теорию.

— Спасибо, теперь мне ясно, кому мы должны, почти ясно сколько, неясно одно — за что? Вы нас захватили, и мы еще должны заплатить за такую милость. Это пахнет татарским ясаком.

— Не надо, — остановил он меня. — Хватит.

Так о цене мы и не договорились, но мне сейчас ясно, откуда взялись те ландсбергистские 46 миллиардов компенсации ущерба, предъявленные к оплате русским! Они строили, финансировали, подсчитывали, мы разрушили и еще столько просим возместить. Как видите, никакой самостоятельности, только мы, копируя, всегда умножаем. Логика обеих сторон очень сходна: если мы отделяемся, то сразу становимся не всем народом, а какой–то непонятной серединой между загнивающим капитализмом и расцветающим лагерем социализма. Для гостя это было непререкаемой истиной, а для нас — очередным поводом поважничать: если мы становимся свободными, вы за эту свободу нам еще доплатите. Пятясь, мы делали ВИД, что нашли единственно правильный путь, а на деле лишь искали себе оппонентов.

Как это похоже на всепобеждающее коммунистическое учение Маркса! Если всепобеждающее, значит, уже не учение, если единственный путь, то это уже не путь, а каунасская аллея Свободы… Если русские не доплатят нам за свободу, то американцы заплатят за неволю… Поэтому обе стороны до сих пор не правы, поэтому, устав от споров, мы перенесли учение в свежие анекдоты. И, надо сказать, что мои оппоненты честили эту «святую» теорию в анекдотах покрепче моего. Рассказывая забавные истории, они были искренними и смелыми в гораздо большей степени, чем мы.

После моего возвращения из тех поездок саюдисты стали меня расспрашивать, что и как, каковы перспективы нашего движения. Особую активность проявлял Чепайтис. Пошептавшись с Ландсбергисом, он стал меня обвинять:

— Остротой своих высказываний ты можешь все испортить.

— А если будем завертывать в вату, все может сгнить. Но откуда ты, Юозас, знаешь, о чем я с ними говорил?

Он смутился, покраснел и тут же ответил:

— Вся Литва говорит.

— Если вся, значит, никто, а ты передай своим суфлерам, что Слюньков берет меня на работу в ЦК КПСс. По делам «Саюдиса». Оба растерялись, а я их пощекотал еще больше.

— Вы оба — не пинкертоны, а я не Шерлок Холмс, — решил я блефовать до конца. — От нашего блошиного пинка империя не погибнет. Она может рухнуть только изнутри, поэтому, господа музыканты, просите генерала Эйсмунтаса, чтобы он вооружил вас иерихонскими трубами.

Эффект был неожиданным. Они буквально остолбенели, притихли, претензии их будто рукой сняло, а я, зная, что Ландсбергис в «Саюдис» пришел с кафедры марксизма–ленинизма консерватории, сталего поддразнивать, говоря, что это всепобеждающее учение сильно недомогает только потому, что никто к Коммунистическому манифесту еще не написал музыки — это и было бы завершающим доказательством непогрешимости учения.

Забавно блефовать среди людей, в чем–то провинившихся. Они тут же начинают озираться, отбиваться и совершать непоправимые ошибки. Мои подначки сразу высветили державшихся в тени членов группы, которые исподтишка стали распространять слухи, что я провокатор. Вероятно, они предпринимали еще какие–то шаги, потому что из Москвы пришло известие, что на меня есть какой–то материал, препятствующий моей поездке в Польшу.

Господи, в Польшу! Нашли опасную страну!..

В Варшаве я встретил товарища по учебе в университете, который пошел на работу в «органы» и курировал писательские организации Москвы. Полковник В. Бетиев предупредил:

— Витас, осмотрись, у вас есть такой туповатый, но очень пронырливый человек, работает переводчиком. В Москве он порядком намусорил, поэтому бросается на любую наживку. Фамилию я не помню, но и зная, не сказал бы. Не хочу нарушать правила своей работы. Но могу описать, как он выглядит. Вас там немного, различишь: невысокий, вислозадый, кучерявый, как овечка, подавшаяся вперед фигура, плечи тоже выдвинуты вперед, волочащаяся походка, пойманный на вранье начинает сильно моргать…

- Чепайтис!

- «Юозас».

В Вильнюсе это подтвердил и полковник госбезопасности Юозас Милькявичюс. Вот когда я заинтересовался Василием Чапаевым, который, согласно анекдоту, скрывался у нас в «Саюдисе» под именем Виргилиюса Чепайтиса. Вообще, мне было трудно заставить себя шпионить, но этот человек причинил Литве столько вреда, что было необходимо вывести его на чистую воду.

— Нельзя ли взглянуть на его приданое? — спросил я приятеля. Тот пояснил, что никто не покажет мне документа о его вербовке

без разрешения высшего руководства, но научил, что нужно рукопись или отпечаток с его печатной машинки передать в судебную экспертизу, которая и установит идентичность имеющихся документов и его нынешнего почерка.

Из рабочих дел мы извлекли несколько доносов, помеченных общим грифом «По сообщению агента Юозаса». Потом нашли несколько записок, написанных лично мне. Йонас Авижюс со своей супругой предоставил очень оригинальные документы и даже рисунки.

— Таких нужно давить! — кричал он, роясь в ящиках огромного комода. Ползал на коленях среди кучи бумаг и не мог успокоиться. Таких нужно топить, как котят, еще до рождения.

Экспертиза дала положительный ответ: вся эта макулатура написана той же рукой и на той же машинке, что и «сочинения».

Собранные материалы и документы я отнес Томкусу.

— И у нас кое–что есть, — признался он. — Еще подождем.

В следующий раз для верности я привел к нему полковника Милькявичюса. Редактор мялся, упирался, и только после того как мы сказали, что у нас кое–что есть и про него, согласился напечатать, но сделал все так хитро и продуманно, что остается только диву даваться. Он не написал, что выявленным агентом является Чепайтис. Был назван только его псевдоним, и несколько раз публиковалось предупреждение: Юозас, признавайся, даем тебе недельный срок… Практически он предупредил Чепайтиса и дал ему время на подготовку. Только после моего третьего посещения редакции, когда я доказал, что Чепайтис уже написал Ландсбергису исповедь на четырех с половиной страницах, что этот жулик может повернуть дело черт знает Куда, Том кус передал материалы брату в газету «Мажойи Летува», которая и раскрыла, кто этот таинственный Юозас. Так была выявлена правая рука Ландсбергиса, его опора и советчик.

Для многих это было сенсацией. Но немногие заметили, что этим газетным выстрелом был проколот и чрезмерно раздутый пузырь величия Ландсбергиса. С того момента он начал сморщиваться, уменьшаться, пока не стал тем, чем и был, — рядовым мастером парламентских интрижек, поскольку в практической деятельности лишился своего главного информатора и советника. Но кагэбешный тыл был отсечен только частично. С «папашкой» продолжала активно сотрудничать «Служба иммунитета» Буткявичюса, возглавляемая Чеснулявичюсом. Ей содействовали такие огрызки КГБ, как Кареняускас,

Куолялис, Балтинас[7]… Но на них уже был опрокинут колпак общественного контроля, поскольку разоблаченный агент — уже не агент, а лишь архив для мелкого шантажа и писания мемуаров.

И все же до возмездия, до воздаяния этой «папашкиной» дубинке было еще очень далеко. Дуэт Ландсбергиса и Чепайтиса еще только захватывал власть, а наша Инициативная группа попеременно крутила педали этого тандема. Согласно принципу: не покрутишь, не поедешь, а если разгонишься слишком, можешь потерять педали. Пока эту машину толкали, разгоняли все мы. Одни быстрее, другие медленнее, третьи только для виду ехали под общий шумок, задрав ноги. Но такой разнобой еще никому вреда не причинял, просто не мог причинить, поскольку мы всем скопом катились под уклон, а разные детали нашего общественного механизма еще только притирались одна к другой. Но невдалеке уже виднелась гора, высоченная гора гражданской ответственности, для преодоления которой нужно приложить все силы, даже самые маленькие. Но шоссе нас еще не тормозило, через его середину проходил длинный белый пунктир. Это означало, что на этом отрезке нас еще позволяется обгонять. Всем, кто только пожелает, и у кого хватает для этого дыхания. Но желающих не нашлось. По словам поэта С. Геды, мы гнали вперед на заднем при воде, пока велосипед не рассыпался.