Анатолий Рашкевич-Щербаков - От нас несёт человеком… Страница 2

Не будем затрагивать причины данного кораблекрушения, отметим только, что несколько кораблей с губернатором и его семьёй двигались в направлении колониальных владений Франции. Везли нового чиновника и казну. Вынужденно прекратив следование, корабль лёг на бок. Началась эвакуация. Стали спасать самое главное – капитана, губернатора, его семью, свиту и казну. В шлюпках места на всех не хватало. А жить хотелось всем. И сегодня даже на ультрасовременных лайнерах при катастрофе выжить смогут не все. Те, кто планируют пассажировместимость судна, изначально, ещё в чертежах, лишают определённой части людей возможности спастись. Конструктор корабля, работая над макетом будущего судна, не особо смущается и не бросает дальнейшее проектирование, которое уже заведомо приведёт к гибели человека. У него не появляется и зазрения совести, что он уже кого-то убивает, не прибавляя при этом места для лишней шлюпки. Словно полотно, он просто чертит и пишет, но если художник изображает случившуюся смерть в виде красок на холсте, то инженер не видит тех, кто умрёт, но о них точно знает. Как живут проектировщики кораблей? С какими мыслями спать ложатся? Неужели так же счастливо им живётся, как тем пассажирам кораблей, созданных в их головах, что чудом сумели спастись? Часть людей всё-таки уплыла на шлюпках. Остальная часть – построила плот и поплыла в неизвестность… Человечность уже вышеизложенных поступков даже не будем рассматривать – скучно для тех, кто знаком с телекатастрофой «непотопляемого» «Титаника». Человеческое лицо теряет свои черты и возвращается к животному оскалу, как только понимает, что идёт ко дну. В нашем случае понятие «дно» намного шире, нежели у Эмиля Чорана, и намного глубже, чем у Ива Кусто.

Возвращение – не есть остановка. Возвращение – не может быть дорогой назад. Скорее всего возврат – это снова быть самим собой. Это сброшенная маска в углу актёрской гримёрки. Возвращение к истокам – не есть «плохо» в вопросах жизни. Бородатый салафит с айфоном в руках не вернётся к истокам даже своей религии. Никогда. Это сделать просто нереально. Мир преобразился. Но вернуться к самому себе может каждый, нужен лишь повод, скорее всего, это будет трагедия: личностная, семейная, общественная, глобальная… Неважно, как её назвать, важен персонаж данного деяния – природный человек. Настоящий. Салафит не спасётся в истоках своей первобытной религии лишь потому, что ему ничего не угрожает. Человек современный – очень счастливое существо, но «счастье» это – искусственное. Оно не природное. Оно создано нами, а значит, лишь для нас. Чтобы быть гармоничным в этом мире, человек должен отказаться от своего… Ведь всё наше поведение – это сплошная показуха. Это плохая игра. Мы ждём конца света лишь с одним желанием – чтобы всесильный Бог избавил нас от нами же созданного окружающего мира! Не поднимается у нас рука совершить исторический самосуд. Уж сильно мы подсели на всё искусственное, при этом оставаясь природными. Наша жизнь – это сплошной поиск в себе «хорошего». Человек продолжает совершать плохое, но клянёт себя за невозможность творить хорошее.

Эмиль Чоран, словно котёнка, тычет нас мордой в наше же дерьмо: «Ничто не делает нас более несчастными, чем необходимость противостоять своему примитивному нутру, зову своих инстинктов. Результатом становятся терзания цивилизованного человека, вынужденного улыбаться, скованного вежливостью и двуличием, неспособного уничтожить противника иначе как на словах, обречённого на клевету и как бы от отчаяния вынужденного убивать не действуя, а одной лишь силой слова, этим незримым кинжалом». Но люди на плоту таких философских чувств не испытывали, не только к «своему примитивному нутру», но даже к ближнему своему, неуверенно балансировавшему на утлом «судёнышке» по диагонали вправо. Все «пассажиры» плота – были счастливы! Их совершенно ничего «не терзало», они все в один миг стали – «единоличными», то есть правдивыми, искренними и честными! «Вместо закона джунглей мы теперь имеем словесную перепалку, которая позволяет нам выпускать из себя свою кровожадность без непосредственного ущерба для себе подобных. Нам удалось переместить в свои мысли живущую в нашей крови потребность убивать: только это акробатический трюк позволяет понять, почему общество живёт и здравствует», – пишет о несчастных людях Эмиль Чоран. Он пишет о нас. Какие, к чёрту, «акробатические трюки»? Мы бедные духовно люди. Живём постоянно в психологическо-душевном трюке, который приводит к хронической нервозности, стрессам, бытовым конфликтам и глобальным войнам. Несчастные люди современности. О каких «перепалках» может идти речь, которые всего лишь плодят количество обиженных и лишают нас нервных клеток. Всё-таки на плоту было природней. Естественней. Как-то всё было по-настоящему. Без грима. Почти святые, «пассажиры» плота не стали лгать и скрывать, что хотят перерезать друг другу лишь глотки. Они не играли, а жили. Им не нужно было льстить. Они были людьми. Настоящими.

Соглашусь с нашим умным собеседником: «Жестокость, которую мы унаследовали и которой располагаем, не так-то легко укротить. Пока не предадимся ей до конца и не исчерпаем её, мы будем хранить её в самых глубинах своего „я“ и не освободимся от неё. Типичный убийца обдумывает своё злодеяние, готовит и совершает его, совершая, на время избавляется от своих импульсов. Зато тот, кто не убивает, поскольку убить не может, хотя страстно этого хочет, убийца несостоявшийся, слабовольный и элегически тоскующий по резне, мысленно совершает бесчисленное количество преступлений, томясь и страдая гораздо больше, чем первый убийца, потому что влачит за собой сожаление обо всех мерзостях, которые не смог совершить». Создав вокруг себя лишь искусственное, человек продолжает лгать даже самому себе, тем самым заменяя естественную правду на сотворённую ложь.

Часть людей, которым не хватило мест в спасательных шлюпках, вынуждена была впопыхах строить плот из подручного материала. Когда свита и прихлебатели губернатора отчалили от места трагедии, оставшиеся впали в немую панику. Брошенные люди очень хотели жить и пытались дотемна спустить плот на воду. Опустив плот на волны, люди спустились на него. Те, кто не помещался в шлюпках, стали лихорадочно забрасывать всё то, что может продлить их незавидную жизнь. Нервы взведены у всех была на пределе, ненависть к людям зашкаливала, – «кто не осмеливается мстить, отравляет свои дни, проклинает сомнения». Даже паруса закидывались в развёрнутом виде, при этом травмировав несколько человек. Ненависть не покидала своего друга, человека. Не халатность оставила паруса развёрнутыми, нет, просто ненависть к нуждающимся всегда присуща человеку имущему. Паруса, летящие со злостью в сторону плота тем, которые вдруг захотели выжить, наносили увечья и так уже брошенным людям, можно рассматривать такое как жадность души. Зачем людям, которые знают, что они уже спаслись, что они остаются жить, следовать каким-то кабинетным инструкциям при погрузке парусов, использовать страховочные тросы и придерживаться техники безопасности? Зачем? На плоту лишь те, кто без пяти минут мертвецы. Зачем формальности и человеческое отношение в отношении (не) людей? Зачем и по отношению к кому – к рыбному корму? Человек, зная, что он не с теми, начинает жалеть время, а не паруса. А главное, что гнетёт, это полное его содействие в попытке продлить чью-то совсем далёкую и чужую жизнь. Отстаньте, мы поплыли жить!

147 человек. Плот – 20×7 м. С небольшой иронией отметим, что, кроме рваного паруса, удалось спасти 5 бочонков вина и мешок пряников! Пассажиры данного «судна» – население земли. Отметим характерные моменты: четыре молодых офицера отказались сесть в шлюпки, оставаясь верны своему долгу и присяге. Остальные «пассажиры» – моряки, солдаты. На плоту оказалась и женщина, солдатская жена, пожелавшая разделить судьбу мужа! Беспримерный поступок. Символ любви и верности. Несмотря на то, что ее ждет, все же захотела до конца быть с ним вместе.

Словно пятно серой краски, люди, прижавшись телами, друг к другу, начинают взвывать, восклицать яростно и отчаянно. После всплеска агрессии и недовольства человека горделивого пришло время и место человеку жалобившему. Чтобы понять, куда двигаться плоту в поисках берега, начинается шумный поиск компаса, который вроде бы загружали. Компаса нет. Народ приходит в ярость. Но распространение ярости не происходит на виновных. Так как их на плоту нет. Точнее есть, но в одном стасорокасемеричном лице. Они виновны. Все. Исходя от ненависти и злобы, человек вынужден смириться. Вдруг у одного из членов экипажа в кармане оказывается буссоль (мини-компас). Жестокость всей истории столь изощренна и натуральна, что стоит задуматься о существовании мирового зла в образе гроссмейстера. Все люди ликуют от такой новости, обнимаются и смеются. Буссоль передают из рук в руки, цепь благих ладоней с вожделением передает компас капитану. Но счастья не случилось, от людей отвернулся Бог. Окончательно. Маленький прибор, который должен был указать им путь к вожделенной земле, выскользнул из отчаянных рук и исчез в море. Состояние людей сложно и вообще невозможно передать графически, не пережив такое натурально, по колено в морской воде. Люди впали в ступор отчаяния. Обошлось без убийства растяпы лишь потому, что «экипаж» еще оставался людьми. Случись подобное завтра, смерть за утерю была бы как «спасибо».