Алиция Володзько - Юрий Дружников и его критики Страница 2

Во имя чего и кем был создан миф о Павлике? Кому это было выгодно? Писатель доказывает, что Павлик Морозов стал героем, ибо такой герой понадобился. "Дело No 374 об убийстве братьев Морозовых" было первым инсценированным процессом, "репетицией еще более грандиозной провокации -убийства Кирова" (10).

Весьма убедительна авторская гипотеза, что лишил жизни братьев Морозовых, по приказу местных властей, чекистский палач Спиридон Карташев. Но главную, нравственную ответственность за это преступление несет сталинский аппарат и его идеология, требующая воспитывать людей так, чтобы они, порвав со старой моралью, были готовы по призыву партии жертвовать абсолютно всем. В списке создателей мифа о Павлике Морозове оказались, рядом с забытыми сегодня партаппаратчиками и журналистами, известные литераторы: тогда еще начинавший детский писатель Сергей Михалков, Исаак Бабель, готовивший о Павлике киносценарий, Максим Горький.

В советском обществе Павлик Морозов олицетворял модель нового человека, а в советской литературе -- положительного героя. После его подвига доносительство и предательство стали добродетелью. Начался процесс нравственной деградации советского общества, потери им нравственных ориентиров, растления нескольких поколений людей.

Можно, впрочем, заметить здесь и более широкую проблему: универсальный, вечный вопрос о Иуде-предателе, рассматриваемый по-разному каждой культурой. Еще в древности люди задумывались над тем, как оценивать доносительство и измену: измену родине, вере, семье, дружбе, собственным идеалам. Достойна внимания увлеченность, с которой автор, разрушая миф псевдогероя, одетого в фальшивые, придуманные мотивировки, рассматривает его психику под стеклом, увеличивающим только отрицательные черты, его деградацию, не оставляя ни малейшей надежды, что у этого героя были и достоинства. Откуда такая ярость? По-видимому, результат стремления раз и навсегда убедить читателей: такая идеологическая скульптуравоздвигнута на крайне хрупком постаменте. Книга о доносчике 001 заставляет также задуматься, есть ли Павлики Морозовы в сегодняшней, более зрелой и человечной, чем минувшая, системе. Кто сегодня играет роль маленького изменника?

После "Доносчика 001" Дружников издал сборник небольших по объему произведений, которые назвал "микророманами". По его мнению, этот жанр шире и социально глубже рассказа. Эта проза, создаваемая в разное время, начиная с 60-тых годов, в России и за границей, могла быть опубликована только вне СССР. Герои микророманов -- советские граждане: служащие, учителя, пенсионеры, партработники. Есть среди них даже цензор -- въедливый читатель книг автора. Все они задыхаются в атмосфере лжи и безнадежности, каждый, не исключая преуспевающего историка КПСС, мечтает о другой жизни. Кто-то хотел бы попасть за границу или хотя бы поменять профессию. Умерли настоящие чувства. Это трагикомические истории о нравственном маразме, охватившем быт. В микророманах нет речи о политике, они концентрируются на показе будней и человеческой психики.

В этой прозе важную роль играют детали, мозаика мелочей быта. Дружников похож здесь на Юрия Трифонова, обнажавшего когда-то в "московских повестях" конформизм советской интеллигенции 60 -- 70. годов. Оба автора обеспокоены утратой нравственных ориентиров, с тем, что поступки героев Дружникова поддаются более однозначной, отрицательной оценке. В эссе "Судьба Трифонова" , включенном позже в "Русские мифы", Дружников писал, что этот талантливый писатель подчинялся правилам мимикрии, "техники выживания", почти так же, как его герои-конформисты, и расплачивался за успех полуправдой, полуложью, утаивая самое важное даже от себя. Эссе возмутило некоторых поклонников Трифонова в России и на Западе. Зря: ведь Дружников не отрицает таланта автора "Дома на набережной", сожалеет только, что вне его творчества осталось многое. В глазах Дружникова Трифонов -- классический пример загубленного таланта.

Тем не менее именно Трифонову как одному из первых писатель показал черновик законченного в 1976 году романа "Ангелы на кончике иглы" об известной московскойгазете и работающих в ней журналистах, а такжеманипулирующем ими партийном начальстве. Прототипы многих героев, точнее, "антигероев" романа -- журналисты, гебисты, высокие партаппаратчики (среди них Брежнев, Суслов, Андропов) были легко распознаваемы. "Семь лет я работал в московской газете, -- объяснял потом писатель. -- Мы обслуживали идеологическую машину, ее "самое сильное оружие" -- печать... Я стремился понять сущность этого оружия, описать технологию сотворения великой лжи, дьявольскую кухню, тайны кремлевского двора, куда мне довелось заглядывать..." (11). Действие романа разыгрывается в течение 67 дней, с 23 февраля по 30 апреля 1968 года. Это "67 дней московской духовной, журналистской, цековской, кагебешной, обывательской жизни, политической и интимной, внешней и подводной, даже с элементами психоанализа, -- словом все, что удалось запечатлеть летописцу".

Советские войска оказывали тогда "братскую помощь" Чехословакии, предвещая сумерки брежневщины. Преобладает в романе горький, саркастический взгляд: герои и ситуации, хотя вполнереальные, карикатурны, гротескны. Хотя бы такой поворот сюжета: кагебисты ищут диссидента, который, как им кажется, скрывает свое имя под французским псевдонимом маркиз де Кюстин. Начиналась эпоха самиздата, а известная в мире, но почти не известная в СССР книга прославленного маркиза "Россия в 1839 году" с ее убийственной оценкой русского абсолютизма до того совпадала с реалиями брежневского времени, видится генералам из органов антисоветской. Дружников здесь несомненно западник: подобно Кюстину, видит истоки зла в самой России. Гротескны герои романа, легко идущие на предательство, гротескны правящие государством старики вроде "человека с густыми бровями", гротескны человеческие, но далекие от человечности отношения в стране, где существуют два типа совести -- одна для партийного и другая для домашнего пользования.

"Ангелы на кончике иглы", роман с увлекательной интригой, динамическим сюжетом и запоминающимися портретами деморализованных партийных функционеров, ошарашивалк тому же смелой эротикой, неприемлемой для советских пуритан.

Сегодня, когда роману уже 20 лет, читатели, особенно молодые, могут воспринять его просто как крутой детектив, разыгрывающийся в коммунистическом прошлом, которое их не касается. Однако автор "Ангелов", изданных в 1989 году в США, а затем переизданных в России, подчеркивает злободневность своего романа: "...читатель может оглянуться на себя вчерашнего и что-то почувствовать: возмущение, недоумение, гнев" (12). На наш взгляд, дело не ограничивается катарсисом, воспоминаниями о прошлом. Сегодня это роман-предупреждение, книга об опасностях манипулирования обществом, об угрозе тоталитаризма и угрозе равнодушия, разрушающего человеческие души. В "Балладе о вождях", стихотворении одного из героев романа, З.К.Морного (цикл его бунтарских стихов помещен в романе подобно стихам пастернаковского Юрия Живаго), читаем гневные слова о том, что русские -- пешки, которыми играют вожди-маньяки, они же "проказа России". Нельзя допустить, чтоб когда-нибудь угроза эта вновь стала реальностью.

Спустя тридцать лет, в 1997 году, Дружников закончил роман в рассказах "Виза в позавчера", хотя еще в начале семидесятых в печати появились первые его отрывки. В трагичную тему жизни советских эвакуированных -- беженцев, выживающих на задворках войны -- в этом произведении неожиданно вплетается тема второй эвакуации, второго бегства: эмиграции того военного поколения из России. Автор, смотрящий на проблемы середины двадцатого века из кануна века двадцать первого, пытаетсяпонять связь времен, что, конечно же, делает роман "Виза в позавчера" не столько историческим, сколько современным.

Последние литературные публикации Юрия Дружникова это по-прежнему микророманы, но посвященные, не как "Виза в позавчера", советской России, а американской современности, окружающей автора. Их интонация совсем другая -в основном, веселая, доброжелательная. Цикл микророманов "Медовый месяц у прабабушки, или Приключения генацвале из Сакраменто", "Потрепанный парус любви" и "Танго с президентом" искрится радостью и остроумием. Это Америка, наблюдаемая глазами русского эмигранта и американского университетского профессора, который, как отметил Лев Аннинский, "смотрит глубоко и видит далеко" (13). Но прежде всего Дружников здесь смеется над самим собой и заставляет весело смеяться своих читателей.

Два следующие произведения Дружниковаобъединены общим заголовком "Узник России" и подзаголовком"По следам неизвестного Пушкина": "Изгнанник самовольный" и "Досье беглеца". Они были впервые изданы в Америке (1992 и 1993), а затем выпущены под одной обложкой (Москва, "Изограф", 1997). Книги эти не являются, как могло бы показаться, бегством от современности в далекое литературное прошлое. Писатель и здесь остается верен самому себе, на этот раз разрушая мифы, наросшие вокруг "солнца русской поэзии".