Ангел Богданович - Современные славянофилы. – Начало Русского собрания Страница 2

Европу, конечно, пугать можно, но достать ее трудно, и потому г. Недолинъ всю свою энергію направляетъ на чуждыя національности, "давно уже побѣжденныя", и обращается къ евреямъ. Отрицая цѣликомъ мысль Соловьева о необходимости равноправности, авторъ съ паѳосомъ восклицаетъ: "Что же будетъ, если евреи, какъ того требуютъ ихъ защитники, стали бы "равноправными" съ русскимъ народомъ въ русской землѣ, если даже теперь, когда цѣпкія руки евреевъ все-жъ-таки не вполнѣ еще развязаны, они со своимъ геніальнымъ пролазничествомъ забираются всюду, умѣютъ находить самыя вліятельныя связи, легко и незамѣтно подбираютъ къ своимъ рукамъ не только богатства русской земли, но, заполняя свободныя профессіи, постепенно, но неуклонно, и послѣдовательно захватываютъ и русскую литературу… Наша государственная власть… защищаетъ "малыхъ силъ", русскій народъ, отъ позорнаго еврейскаго ига". Также рѣшаетъ славянофилъ г. Недолинъ и всѣ остальные національные вопросы, все сводя къ "единой святорусской правдѣ": все, что не русское, да трепещетъ… "Націонализмъ въ политикѣ, націонализація гражданской жизни" – альфа и омега, ея же не прейдеши.

Есть одно достоинство въ современномъ славянофильствѣ, это – его откровенность. Читая статьи обоихъ сборниковъ отнюдь не впадешь въ сентиментализмъ стараго славянофильства, что-то, хотя и смутно, говорившаго объ идеальномъ братствѣ, о единеніи душъ, хотя бы и въ маниловскомъ тонѣ, и проч. Нынѣ всему этому конецъ, – какой-то почти свирѣпой ненавистью ко всему чужому несетъ отъ этихъ рѣчей о приведеніи всѣхъ къ одному знаменателю. Достается жестоко и печати въ статьѣ нѣкоего г. Московцева. Вся печать, если вѣрить этому суровому стражу "національнаго русскаго слова", прогнила, заполонена еврействомъ (и дались имъ эти евреи!) и источаетъ тлѣтворный ядъ, отъ котораго погибаетъ все истинно-русское. Авторъ даже не задумывается, отчего-же, если справедливы его нападки, эта истинно-русская печать, представляемая имъ купно съ братьей, такъ по существу ничтожна, слаба и неподвижна, что можетъ только вопить? Что же мѣшаетъ ей проявить свою силу, коренную русскую мощь, истый духъ, по ихъ словамъ, непобѣдимый и непереносный ни для кого, кромѣ истинно-русскихъ? Кажется, по ихъ же слову, время теперь самое для нихъ распрекрасное: всѣ излюбленныя ими исконныя начала "святорусской правды" въ полномъ ходу, инородцы и иновѣрцы поставлены въ надлежащіе предѣлы, а если Европа еще не повинилась, то все же и не наскакиваетъ. Между тѣмъ, г. Московцевъ вопитъ "караулъ!" и требуетъ "націонализаціи русской печати". Опять таки, какъ это сдѣлать, онъ не задумывается, хотя тутъ же, какъ истинно не унывающій россіянинъ, и замѣчаетъ вскользь: "Если наше законодательство не позволяетъ евреямъ занимать мѣста на государственной службѣ, то нѣтъ никакихъ основаній допускать и сосредоточеніе печати въ еврейскихъ рукахъ". И такъ говорятъ и пишутъ люди, осмѣливающіеся считать себя "наслѣдниками" Аксакова, того самаго славянофила, который воспѣлъ гимнъ "свободному слову", который съ чисто религіознымъ паѳосомъ писалъ о свободѣ слова: "Мысль, слово! Это та неотъемлемая принадлежность человѣка, безъ которой онъ не человѣкъ, а животное. Безсмысленны и безсловесны только скоты, и только разумъ, иначе слово, уподобляетъ человѣка Богу. Мы, христіане, называемъ самого Бога Словомъ. Посягать на жизнь разума и слова въ человѣкѣ – не только совершать святотатство Божьихъ даровъ, но посягать на божественную сторону человѣка, на на самый Духъ Божій, пребывающій въ человѣкѣ, на то, чѣмъ человѣкъ – человѣкъ. Свобода жизни разума и слова – такая свобода, которую по настоящему даже смѣшно и странно формулировать юридически или называть правомъ. Это такое же право, какъ право быть человѣкомъ, дышать воздухомъ, двигать руками и ногами. Эта свобода вовсе не какая-либо политическая, а есть необходимое условіе самого человѣческаго бытія, – при нарушеніи этой свободы нельзя и требовать отъ человѣка никакихъ правильныхъ отправленій человѣческаго духа, ни вмѣнять что-либо ему въ преступленіе; умерщвленіе жизни, мысли и слова – самое страшное изъ всѣхъ душегубствъ". ("День", 23-го января 1863 г.).

Замѣтимъ, однако, въ поученіе г. Московцеву, что русское законодательство нигдѣ не воспрещаетъ евреямъ занимать мѣста на государственной службѣ, такого спеціальнаго закона противъ евреевъ пока еще нѣтъ. Что же касается сосредоточенія печати въ еврейскихъ рукахъ, то это чистѣйшій вздоръ, не въ обиду евреямъ будь оказано. Въ столичной ежедневной печати нѣтъ ни одного органа еврейскаго. Правда, есть одна газета, редактировавшаяся евреемъ, но и тотъ, по сообщенію "Московскихъ Вѣдомостей", недавно крестился. Но, охотно уступая этого недавно крещенаго еврея г. Московцеву, все же не можемъ не возразить, что какъ одна ласточка не дѣлаетъ весны, такъ одинъ еврей, притомъ же "немножко" православный, еще не въ силахъ сдѣлать всю русскую печать еврейской. Переходя къ журналистикѣ, можемъ констатировать, что въ ней, кромѣ одного спеціально-еврейскаго изданія ("Восходъ"), нѣтъ ни одного журнала, издаваемаго или редактируемаго евреемъ. Къ этому можемъ добавить къ вящему утѣшенію г. Московцева, что и громадное число сотрудниковъ въ журналахъ тоже искони русскіе люди. Поэтому, сѣтовать на сосредоточеніе прессы въ еврейскихъ рукахъ ему нечего, тѣмъ болѣе нечего задумываться объ особыхъ мѣрахъ для огражденія невинности русской печати, которая и такъ достаточно ограждена всякими писанными и неписанными законами.

Да и зачѣмъ? Если вѣрить авторамъ "Зари" и "Москвы", нынѣ это во всякомъ случаѣ излишне, такъ какъ наше время есть моментъ "національнаго возрожденія Россіи*. Объ этомъ свидѣтельствуютъ не только два эти сборника, но… русскія общества, прототипомъ которыхъ служитъ "Русское собраніе" въ "Петроградѣ". Задача этихъ "разсадниковъ" истинно-русскаго духа во вкусѣ современнаго славянофильства понимается слѣдующимъ образомъ: "Путь къ объединенію русскихъ, патріотически настроенныхъ людей лежитъ въ организаціи русскихъ обществъ по примѣру Петербургскаго Русскаго Собранія. Ставя основною задачей поднятіе въ нашемъ обществѣ чувства своего національнаго достоинства, русскія общества равностороннимъ образомъ и публичными чтеніями, и нужною книгой, и патріотической газетой стремились бы освѣтить лучшія черты нашего національнаго характера, выяснить прекрасныя стороны нашей исторіи и быта, освѣтить дѣйствительность, возбуждая среди русскихъ людей энергію и предпріимчивость на пользу русскаго дѣла; публичною отмѣткою антинаціональныхъ теченій въ нашей жизни и литературѣ общества въ самомъ корнѣ подсѣкали бы (!) всякаго рода инородческія интриги; ознакомляли бы болѣе широкіе слои русскаго общества съ мало оцѣненными сокровищами русской религіозной и гражданской мысли". Далѣе идетъ перечисленіе еще цѣлаго ряда задачъ вплоть до поощренія національной русской промышленности. Словомъ, если бы "Русское собраніе" въ "Петроградѣ" прониклось какъ слѣдуетъ важностью своей миссіи, то ему пришлось бы стать чѣмъ-то въ родѣ особаго государственнаго департамента, охватывающаго всѣ стороны и проявленія русской жизни.

Таковы мечты, но, къ счастью для насъ, не имѣющихъ чести состоять членами "Русскаго собранія", послѣднее весьма далеко и отъ сотой части этихъ задачъ. По крайней мѣрѣ, живя въ "Петроградѣ" и имѣя полную возможность слѣдить за дѣятельностью упомянутаго общества, мы рѣшительно ничего о ней сказать не можемъ. Прошло уже больше года, какъ это общество возникло, и если на первыхъ порахъ еще слышались отголоски его жизни на страницахъ періодической печати, то затѣмъ очень быстро общество со страницъ печати стушевалось. Очень вѣроятно, что члены его услаждаютъ другъ друга душеполезными бесѣдами во вкусѣ вышеприведеннаго рецепта и дѣятельно "подсѣкаютъ въ корнѣ инородческія интриги", но за стѣнами "Русскаго собранія" это не отдается. Мы подчеркиваемъ эту безжизненность Русскаго собранія, какъ лишнее доказательство того, что почвы для его работы нѣтъ, нѣтъ той дружественной атмосферы внѣ его, которая живо воспринимала бы мысли собранія, такъ или иначе откликалась бы на нихъ, установляя живую связь между Собраніемъ и остальнымъ русскимъ обществомъ. Вѣдь какъ-никакъ, а послѣднее все же живетъ, волнуется, работаетъ, но ему рѣшительно все равно до того, чѣмъ занято "Русское собраніе". И выходитъ на дѣлѣ, что послѣднее просто мертворожденный плодъ "любви несчастной" къ исключительному націонализму, всегда чуждому и русскому народу, и русской интеллигенціи. Редакторы "Зари" и "Москвы" обнадеживаютъ себя, что это лишь пока, а вотъ со временемъ вся Россія покроется цѣлой сѣтью такихъ русскихъ собраній, и тогда "пойдетъ ужъ музыка не та". "Какъ мы слышали, – заявляетъ редакція "Москвы", – въ Харьковѣ возникаетъ русское общество по почину проф. А. С. Вязигина, редактора "Мирнаго Труда". Эти слова побудили насъ поинтересоваться, что это за журналъ, первый номеръ котораго мы получили еще весною, но дальнѣйшихъ номеровъ такъ и не видѣли, почему и не можемъ съ достаточной достовѣрностью утверждать, что "Мирный Трудъ" въ Харьковѣ продолжается. На обложкѣ этого перваго номера значатся, въ качествѣ сотрудниковъ, чуть не всѣ профессора Харьковскаго университета и около нихъ нѣсколько хотя въ литературѣ и неизвѣстныхъ, но несомнѣнно почтенныхъ именъ, въ "Мирномъ Трудѣ" надѣющихся снискать эту недостающую имъ пока популярность въ мірѣ читателей. Журналъ открывается заявленіемъ отъ редактора, проф. Вязигина, излагающаго profession de foi новаго изданія. Скромно, но твердо, какъ подобаетъ истинному сыну своего отечества, редакторъ провозглашаетъ хвалу родному языку и выражаетъ увѣренность, что народъ, создавшій такой языкъ, не погибнетъ, съ чѣмъ, навѣрное, согласятся всѣ, даже и вольтеріанцы. Далѣе слѣдуетъ заявленіе, что достаточно мы созрѣли и "вошли уже, не какъ этнографическая величина, а какъ полноправный членъ въ среду культурныхъ народовъ". Отсюда слѣдуетъ, что, не отворачиваясь отъ Запада, "страны святыхъ чудесъ", по выраженію Хомякова, намъ слѣдуетъ внимательно изучить то хорошее, что тамъ есть, но главное – оставаться на родной почвѣ. Въ особенности теперь, когда, "къ сожалѣнію, въ наше общество далеко еще не проникли твердые и ясные выводы современной науки. Оно еще недостаточно знаетъ свое родное и легковѣрно усваиваетъ обобщенія, безъ дальнихъ доказательствъ, какъ непреложную истину, какъ своего рода откровеніе. Западъ попрежнему остается поставщикомъ вѣяній и идей, заимствуемыхъ безъ провѣрки и порождающихъ только умственный и нравственный сумбуръ. Крайности и извращенія, встрѣчаюція стойкій отпоръ и дружное опроверженіе на мѣстѣ своего происхожденія, у насъ принимаются за руководящія начала, за новыя слова, вливающія жизнь въ одряхлѣвшій міръ. Поклонники новизны пытаются водворить у насъ культъ силы, настроенія и страсти, объявляютъ безпощадную войну "обанкротившемуся" разуму и суровой логикѣ, усматриваютъ спасеніе отъ нашихъ болѣзней въ скорѣйшемъ усвоеніи прелестей капитализма и кадятъ передъ новымъ кумиромъ – босяками, выдавая ихъ за носителей обновляющихъ идеаловъ". Такому нежелательному настроенію проф. Вязигинъ желаетъ противопоставить "не пустыя и звонкія слова, не боевые кличи и громкія рѣчи, способныя сладкимъ дурманомъ опьянить юныя головы", а – "Мирный Трудъ", ибо "наше отечество прежде всего нуждается въ скромныхъ труженикахъ, дѣлающихъ свое "маленькое дѣло" ради подъема общаго культурнаго уровня, являющагося слѣдствіемъ настойчивой работы каждаго надъ самимъ собой, а не туманныхъ стремленій къ насильственнымъ и кореннымъ переворотамъ, заранѣе осужденнымъ исторіей на полную неудачу".