Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6266 ( № 11 2010) Страница 20

***

Я буду грязь в лесу месить,

И будет дождик моросить,

И будет тихо плакать ива.

Ну чем плохая перспектива?

Ни перемен, ни новостей

Таких, что не собрать костей.

***

Слова меня уже боятся.

Они возьмут и притаятся,

Чтоб я не притащила их

Насильно в свой занудный стих,

Не тискала, не целовала,

Не строила, не рифмовала.

***

Чтоб здесь подольше задержаться,

Кого просить и с кем сражаться?

А может быть, на самотёк

Пустить? И этот день истёк.

Нет, надо что-то делать срочно,

Чтоб здесь обосноваться прочно.

***

Я рада, что опять проснулась

И в море света окунулась,

Весь день по морю буду плыть,

И нет вопроса «как мне быть?».

Раз нет вопроса – нет ответа.

Я буду жмуриться от света

И прикрывать глаза рукой

В день ослепительный такой.

***

Люблю пёстрых дней постоянную смену,

Весь мусор житейский, житейскую пену,

Людских голосов нескончаемый хор

И всю эту накипь, и весь этот вздор,

И, если быть чутким и не торопиться,

Копнёшь – и блеснёт золотая крупица.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии: 25.03.2010 20:23:40 - Сергей Станиславович Костин пишет:

Ах, что, опять? И снова всё с начала? Нет-нет, нельзя, я складывать устала...

Сияет куст, душой поёт, моя в моём немеет. Цвести не зацветёт, зато слагать умеет...

25.03.2010 13:25:17 - Алексей Фёдорович Буряк пишет:

Лучше написать чем ВЫ про детство, смогут не многие... /А я уже была в раю./ Я помню улицу свою/ И всех соседей в коммуналке,/ И как стучала в стенку Галке,/ Зовя её играть со мной./ И всё это мой рай земной./ --- И дальше... Это что-то только ваше и ваше, которое может стать ещё для кого-то своим... И мсой ответ: /И, если то, что я читаю глазами, / Иногда душой,/ Остаться навеки с нами,/ И не помрёт вместе со мной.../ Не только в книге, в интернете,/ Не только в этом вот окне.../ Оно живо всегда в поэте,/ И стало самым ценным мне./ --- -- Алексей Буряк, Днепропетровск [email protected]

Вот деревня моя...

Литература

Вот деревня моя...

ПОЭТОГРАД

Александр РОСКОВ

***                                                                                                                                               

А.П. Севастьянову

Двадцать лет уж без малого,

как я знаком

с деревенским умельцем,

простым мужиком.

Он и швец, он и жнец, и на дудке игрец.

Он искуснейший плотник,

хороший кузнец.

Не одну он поставил в деревне избу,

по фронтонам пустив кружева и резьбу.

Плуг сковал не один, не одну борону,

и берёзку за жизнь посадил не одну.

Он когда-то себя навсегда превозмог

и «зелёного змия» скрутил в узелок.

Он жалеет собак, воробьёв и ворон.

Он в суждениях прям, в разговорах умён.

Он работой живёт, он в работе с утра.

Много он ещё сделает людям добра.

Я к нему прихожу, чай с вареньями пью

и, бывает, вопросы ему задаю:

– Сможешь сделать телегу?

А выгнуть дугу?

Поразмыслит немного, ответит:

«Смогу».

– А видал ли ты горе? –

«Видал. И беду...»

– На войну бы пошёл? –

«Коль за правду – пойду».

– А боишься ли смерти? – Смеётся:

«Боюсь».

...На таких мужиках вот

и держится Русь.

***                                                                                                                                  

Вот деревня моя. Вот я.

Вот чужая стоит семья.

Вот покойника бледный лоб.

У избы незакрытый гроб.

Вот несчастье в чужой семье.

Фотомастер из ателье.

Чьи-то головы: профиль, фас.

Вот покойный – в последний раз.

Вот за гробом гусиный шаг.

На плечах – надмогильный знак.

Вот поросший ольхой погост.

Вот могила – в мужицкий рост.

Причитания. Стук лопат.

Растянувшийся путь назад.

Затемнённые зеркала.

Поминание у стола.

Дни проходят. Летят. Бегут.

Фотографии берегут

искажённые горем лбы

и покойника у избы.

Над усопшим с тех самых пор –

синий крест, земляной бугор.

На погосте трава, трава

да ольховые дерева...

***

Конец июля. День не хмурый.

Невыносимо жаркий день.

Седая лебеда понуро

уткнулась в высохший плетень.

Фальцетик пьяно-глуповатый

в лохматых дебрях лебеды

лихую песнь про Хас-Булата

орёт-твердит на все лады.

Вдогонку каждому куплету

несётся мат. А у плетня

лежит и радуется лету

розовощёкая свинья.

Комично это иль трагично –

сам чёрт, поди, не разберёт.

...Душа народа поэтична –

не поэтичен сам народ.

БОБЫЛЬ

Он усталый приходит с работы.

Вот умыться б ему и прилечь,

только он, подавляя зевоту,

разжигает холодную печь,

греет чайник и жарит котлеты,

молча кормит седого кота.

Непрерывно горит сигарета

в уголке невесёлого рта.

Тишина... Не с кем молвить словечко.

Он, ссутулясь, сидит на полу,

смотрит, как в раскалившейся печке

превращаются угли в золу.

Утром с первыми звуками гимна

соберётся, шагнёт за порог...

Сонно чавкнет намокшая глина

под подошвами грубых сапог.

СЕРЁГИНА ИКОНА

Землячок мой, Гладышев Серёга,

злой судьбе, видать, благодаря,

в жизни выбрал трудную дорогу –

всё по тюрьмам да по лагерям.

Будучи талантлив, сидя в зонах,

он до изумленья хорошо

научился вырезать иконы

на доске осиновой – ножом.

Находясь на отдыхе коротком,

между двух отсидок, как-то раз

он всего за две бутылки водки

сделал мне икону на заказ.

Вот что значит – зэковская школа! –

финка в крепкой мастерской руке

создала Угодника Николу

за ночь, на осиновой доске.

За неё не взял Серёга денег –

он их всё равно бы прокутил.

…В городе знакомый мой священник

мне икону эту освятил.

И теперь висит у нас в прихожей

(кто б подумать мог о финке той!)

на себя, иконного, похожий

Николай Угодник – наш святой.

А Серёга снова где-то в зонах,

на домашний он плевал уют.

…На земле Серёгины иконы

своего творца переживут.

***

Брёл апрель по задворкам России.

Был закат неестественно глуп.

Шли толпою душевнобольные

на танцульки в дурдомовский клуб.

Шли вприпрыжку, с весельем на лицах,

с разговором, с маханием рук.

Пузырилась печать психбольницы

на коленях поношенных брюк.

Возле клуба семейства грачёвы

воевали на сучьях берёз.

В клубе пела А.Б. Пугачёва

про большое количество роз.

Все смотрели на шум и на драку.

Сигареты дымились по ртам.

Между тем из другого барака

привели начепуренных «дам».

И усилился звук радиолы.

Кто-то крикнул: «Вперёд, дураки!»

Зашуршали по жёлтому полу,