Александр Горбунов - Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья Страница 21

II. Пушкин и Пеле

Асфальт на Женевском озере

Шамиль Тарпищев рассказывал, как однажды в Женеве во время банкета – было это еще в советские времена – принялись рассуждать на весьма актуальную тогда тему: будет атомная война или не будет? Кто-то из швейцарцев сказал: «Будет или не будет, нам все равно. Нам не страшно. Если будет, переживем. У нас такие бомбоубежища, что мы можем жить в них годами. Продукты, фильтры воздуха, запасы воды, конечно, – минимум на два года хватит». И тут оказавшийся на банкете (а банкет, как известно, дело серьезное) корреспондент одной из наших газет, аккредитованный в Швейцарии, выдал швейцарцу в ответ: «А ты представь себе: отсиделся ты в бомбоубежище, вышел через два года, а мы к тому времени твое Женевское озеро уже заасфальтировали». Швейцарец представил эту картинку и… заплакал. Он бы всласть посмеялся, если бы узнал, что огорчивший его советский корреспондент неделю потом, по свидетельству Тарпищева, сидел, как говорят спортсмены, «в мандраже» – боялся, что на него настучат, а получившее сигнал посольство отправит домой.

Два Березовских

Дело об отравлении Виктора Ющенко, будущего президента Украины, рассматривалось в Киеве годами. На каком-то этапе всерьез взялись за друга Ющенко Давида Жванию, с которым президент насмерть рассорился, а потому Жвания был включен в список подозреваемых и причастных к «российскому следу» – поисками этого «следа» в Киеве никогда, кажется, не переставали заниматься.

Однажды Виктор Степанович Черномырдин, в ту пору посол России в Украине, приехал в Москву и в неформальной обстановке встречался с журналистами. «Как чувствует себя Виктор Андреевич?» – поинтересовались у Черномырдина. «Нормально он себя чувствует, – ответил Виктор Степанович. – Я с ним выпивал недавно». – «Да нет, с отравлением как, с его последствиями?» – «А, с отравлением. Я Ющенко сказал: „Виктор Андреевич, это не наши. Наши, если травят, то до конца“.»

И вот после наезда на обанкротившегося грузина Жванию, которого хотели упечь в каталажку за участие в отравлении, в киевскую прокуратуру одного за другим стали вызывать его друзей и знакомых. В их число попали известные футболисты – Андрей Шевченко, Каха Каладзе, Андрей Гусин. Шевченко и Каладзе не стали баловать прокуратуру своим присутствием и из Милана, где жили и трудились на футбольной ниве (оба играли в «Милане», куда перебрались из киевского «Динамо»), конечно, не приехали. Гусин же, продолжавший играть в «Динамо», был под боком и к следователю отправился. Следователь оказался болельщиком, Гусина на поле видел, с удовольствием с украинской футбольной звездой пообщался. «Мужик нормальный попался, – вспоминал Гусин. – Но общение затянулось часов на шесть».

Следователь задал Гусину в конце беседы вопрос: «Знаете ли вы Березовского?» Гусин ответил: «Конечно, знаю». Следователь – по науке: «Где, когда и при каких обстоятельствах познакомились?» – «Он в воротах за сборную Армении стоял. Я ему даже два гола забил», – похвастался Гусин. «Да я у вас, – разочарованно протянул следователь, – не про этого Березовского спрашиваю…» – «А другого, извините, не знаю».

«Дурью не маюсь…»

За словом в карман Виктор Степанович Черномырдин никогда не лез. Одна только его реакция на события в американском Белом доме чего стоит: «Клинтона целый год долбали за его Монику. У нас таких через одного. Мы еще им поаплодируем. Но другое дело – Конституция. Написано: нельзя к Монике ходить – не ходи! А пошел – отвечай. Если не умеешь. И мы доживем. Я имею в виду Конституцию!»

Летом 1994 года Черномырдин побывал в Перми на нескольких крупных оборонных предприятиях. Завершала поездку встреча с прессой. Помимо вопросов по теме – о проблемах оборонщиков, – премьер-министра спросили о том, почему он выпадает из общего ряда российских руководителей, постоянно занимающихся спортом, в частности теннисом, причем делающих это публично, с непременной демонстрацией своих увлечений журналистам.

Черномырдин ответил: «Я свое уже отпрыгал. Сейчас мне не до прыжков. Поэтому я в эти разные игрушки не играю. Теннис? Не играл и сейчас уже не собираюсь! В проруби купаться? А в проруби – тем более. Дурью не маюсь».

«А форелька?..»

В советские времена, особенно в 50-е и 60-е годы, футбольные команды выезжали за границу – по линии своих ведомств: профсоюзов, министерства обороны, министерства внутренних дел – только в качестве поощрения. На тренировочные сборы за рубеж не ездили, все направлялись в южные края. В еврокубковых турнирах не участвовали – не было решения-разрешения ЦК КПСС по этому поводу.

Однажды ЦСКА отправили в ГДР, причем не на товарищеские матчи, а на сбор – в расположение Группы Советских Войск в Германии (ГСВГ). Врач команды по каким-то причинам личного свойства был вынужден задержаться в Москве. Его обязанности, в том числе и по заказу завтраков, обедов и ужинов для команды, возложили на массажиста Пал Михалыча Мысина, замечательного человека, побеждавшего в свое время в чемпионате Союза по боксу. За границей Пал Михалыч оказался впервые. Сразу же после размещения в гостинице отправился с переводчиком к шеф-повару ресторана заказывать еду.

– Свежие огурчики и помидорчики у вас есть?

– Яволь.

– А свежий творожок?

– Яволь.

– А телятинка?

– Яволь.

– А форелька?..

На форельке осатаневшего шеф-повара прорвало. Он не стал дожидаться следующего вопроса и проревел: «Nicht problem. Wir haben alles!»

Новые времена

Хоккейная сборная России выступала на стокгольмской части Европейского тура – «Шведских хоккейных играх». Команду тренировал Александр Якушев, ему помогал Геннадий Цыгуров. Однажды пресс-атташе сборной Василий Канашенок обратился к корреспонденту ТАСС Николаю Вуколову с просьбой помочь одному из игроков, которому понадобилась деталь для «Вольво» – в Москве он раздобыть ее не смог.

Выбрали неигровой день – без утренней раскатки. Оставалось только хоккеисту, чтобы легально отлучиться из гостиницы, поставить об этом в известность руководителей команды. Пошли к ним. Якушев и Цыгуров сидели в тренерской комнате дворца спорта «Глобен». После того как пресс-атташе изложил суть дела, невозмутимый обычно Якушев вдруг рассмеялся: «Вот времена-то изменились, а, Федорыч? Представляешь, ему нужно деталь для „Вольво“ купить. А мы раньше, когда играли, мохер, бывало, килограммами в свои хоккейные баулы утрамбовывали». На этой фразе Якушев наглядно изобразил, как ногами вбивали хоккеисты в свои баулы тюки с мохером – товаром невесомым, что выводило его на первое место среди всех дефицитных товаров. Мохер закупали в невероятных количествах, он пользовался огромным спросом, жены хоккеистов продавали его в Москве и других советских городах, делая свой небольшой бизнес. «Вот времена-то изменились», – повторил Якушев.

Das ist sintetik?

Однажды динамовцев Тбилиси занесло в Австралию – приятное, безмятежное путешествие после сезона с несколькими товарищескими матчами с легкими соперниками. Динамовский капитан попросил Владимира Гуцаева помочь ему выбрать для своей жены шубу из натурального меха. Володя, безошибочно ориентировавшийся в торговых лабиринтах любого города любой страны, повел Манучара в самый дорогой магазин и указал на самую дорогую шубу. Цена на ней, понятное дело, не висела. Шуба хранилась под стеклянным колпаком, оборудованным, как потом выяснилось, специальной сигнализацией. Гуцаев прошелся вокруг колпака и сказал: «По-моему, это синтетика. Ты спроси у продавщицы. По-немецки это звучит так – Das ist sintenik? И на всякий случай попробуй подергать за мех – если выдернешь клок, значит, точно синтетика». Шубу аккуратно, позвав охранника и отключив сигнализацию, вытащили из колпака, и Манучар Мачаидзе, произнеся сокровенное «Das ist sintetik?», попытался выдернуть клок шерсти из шубы. Продавщица от увиденного грохнулась в обморок. Рядом с ней едва не залег Мачаидзе, когда узнал, сколько стоит это «синтетическое» изделие.

Старенький плащ

В советские времена весной команды всех лиг – высшей, первой и второй – отправлялись готовиться к сезону в южные края. Район Большого Сочи был переполнен футболистами. Тренировались и играли на любом пустыре. Поле центрального сочинского стадиона выделялось по личному распоряжению его директора Льва Саркисова только именитым клубам. «Торпедо» в саркисовский список входило. Инспектировать работу торпедовцев приехал посланец Управления футбола всесоюзного спорткомитета Геннадий Логофет, известный в СССР футболист, игравший за «Спартак», работавший в конце 70-х годов прошлого века главным тренером второй сборной Советского Союза, всегда выделявшийся хорошими манерами, модной одеждой и спортивной выправкой. Гостиницы были переполнены, и даже для проверяющего не нашлось одноместного номера, как ни старались помочь Логофету торпедовские администраторы. Посланца из Москвы подселили к молодому человеку, который, конечно же, Логофета узнал, смущенно признался в давней любви к нему в частности и к «Спартаку» в целом и представился детским тренером из Курска, приехавшим понаблюдать – учебы ради – за тренировками под управлением мэтров советского футбола.