Лев Троцкий - Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война Страница 22

На Украине военный вопрос был снова поставлен величайшим политическим событием – революцией в Германии, вызвавшей восстание на Украине. Здесь особенно ярко обнаружилась прямая и непосредственная связь наших военных операций с их естественной почвой – рабоче-крестьянской революцией. Мы ведем войну. Но это не есть война, как другие войны, где земли переходят из рук в руки, но режим остается тот же; наша война, это – организованная, обороняющаяся или наступающая революция рабочих, революция, которая обороняет или расширяет свои завоевания. Если кое-кто склонен был об этом забывать, то события на Украине снова громогласно напомнили об этом. Там наш фронт сразу ожил и вдавился на юг, правда, в первое время почти без регулярных частей. Там была неотложная задача: сбросить местную, еще не организованную буржуазию, не дать ей организоваться, после того как немецкая армия, поддерживавшая украинскую буржуазию, подверглась сперва разложению, затем революционному перевоспитанию и уходила к себе, на запад, в Германию. В этот момент партизанские отряды сыграли на Украине огромную и вполне плодотворную роль. Разумеется, и там уже с самого начала появились более регулярные части советских войск, и партизаны там, чем дальше, тем больше, действовали, как спутник около планеты. Они стали группироваться вокруг регулярных частей, которые явились туда по призыву украинских рабочих и крестьян, и сейчас же украинскому командованию была поставлена задача связать партизанские отряды в штатные единицы, в регулярные дивизии. И на Украине эта работа производится с большим успехом, ибо тамошние работники имеют перед собой преимущество нашего годового опыта: они многому учились на наших ошибках и завоеваниях. Но, так или иначе, Украинский фронт отвлек сравнительно крупные силы, разумеется, преимущественно украинские.

В тех же условиях возник у нас и Западный фронт. На западе боевые операции были сравнительно немногочисленны и не кровопролитны. Там большую роль играло наше соглашение с немецкими солдатами, революционно противопоставленными немецким командирам, и прямое братание с германскими солдатами-коммунистами. Однако, все это дополнялось боевыми столкновениями там, где германские белогвардейцы или местные буржуазные элементы противопоставляли нам вооруженную силу. В результате этих согласованных военных и политических действий мы очистили на западе огромную территорию. Но задача там еще далеко не доведена до конца. Буржуазия западной полосы опомнилась от первого впечатления, вышла из состояния столбняка и при помощи Западной Европы – Англии и Франции, отчасти Германии – успела сколотить кое-какие части, угрожая, с одной стороны, Ямбургу, с другой стороны, Пскову и пытаясь создать угрозу Риге. В Эстляндии борются против советской эстляндской армии не только эстляндские белогвардейцы, там борется и финская буржуазия и даже небольшие отряды шведов, наряду с немецкими и русскими белогвардейцами, – словом, там полный интернационал, интернационал белой гвардии примыкающих к Балтийскому морю стран, при поддержке английского флота.[44]

Если бы мы дали этому фронту окрепнуть, то, конечно, оттуда могла бы вырасти значительная опасность, и несколько недель тому назад могло казаться, что эта опасность налицо. Последние недели я провел именно на этой части фронта, и там на моих глазах повторялась та же картина, которая в разное время наблюдалась на других фронтах. Мы не могли снять закаленных частей с других фронтов, ослабив их этим, и бросить эти части на Эстляндию; поэтому туда шли наиболее молодые, наспех сколоченные из только что мобилизованных крестьян, части, не только не имевшие боевого опыта, но и не подвергнувшиеся еще политической обработке, и они рассыпались в первое время при первом серьезном толчке со стороны неприятеля. Как всегда случается в таких условиях, там были и прямые измены и предательства, напр., в той дивизии, которая сражалась на Нарвском направлении, командир полка увел часть полка и сдался в плен; естественно, что другая половина в панике разбежалась. Словом, там имелась полтора-два месяца тому назад такая обстановка, которая на других фронтах наблюдалась полгода тому назад. Я вам говорю обо всем этом с такой откровенностью, товарищи, потому что вы должны ясно знать все стороны строительства и жизни армии, в том числе и все теневые стороны. Неудачи ни в коем случае не должны побуждать нас опускать руки. В революционную эпоху революционная армия есть, по самому существу, нервная армия, которая живет порывами, – случаи кризиса, паники встречаются в ней чаще, чем в нормальное время. Но зато если эту молодую, нервную армию сплотить, дать ей идею, дать ей необходимый закал, дать ей возможность одержать первую победу, то ее нервность переходит в огромную силу наступления, она стремится вперед и становится непобедимой. Вот почему шатания, колебания и даже панические отступления молодых частей отнюдь не вселяют пессимизма в наши души. Достаточно было 2 – 3 недель энергичной работы командиров и комиссаров на Нарвском и Псковском участках Эстляндского фронта, чтобы фронт переродился, – и те солдаты, которые просто в силу полной неприспособленности, отсутствия самого элементарного опыта разбегались панически, сейчас сами собираются и не только заполнили части, но и внутренне их переродили. Приезжая дважды в одну и ту же часть на протяжении 10 дней, я не узнавал этой части. В этом и состоит огромная сила революционной идеи и революционных методов строительства.

Нигде, ни в какой стране, ни в какой армии командир полка не может сказать каждому солдату: «ты обязан умирать, если потребуется, потому что ты сражаешься за интересы твоей семьи, твоих детей, за будущее твоих внуков; это есть война угнетенных и трудящихся за их освобождение». Эти простые слова, с которыми обращаются к сознанию, к сердцу каждого солдата, творят в подлинном смысле слова чудеса.

В каждом полку, в каждой роте имеются элементы разного качества: наиболее сознательные, наиболее самоотверженные, конечно, составляют меньшинство; на другом полюсе есть ничтожное меньшинство противоположных элементов, темных, развращенных, шкурнических, отчасти кулаческих, контрреволюционных. Между этими двумя меньшинствами, стоящими на противоположных полюсах, имеются просто недостаточно сознательные, неуверенные, колеблющиеся, которые по своему сознанию, по настроению – честные, хорошие трудовые граждане советской страны, но нуждаются в выучке военной и политической. И когда мне командир какого-нибудь полка или комиссар говорит: «я за свой полк не отвечаю, там шкурники, когда им выступать надо, они говорят: нам того не дали, другого не дали, – это плохой полк», то я отвечаю с полной уверенностью: «если полк плох, стало быть командир полка плох и комиссар плох, ибо люди те же самые, что и в других полках, это те же, в массе своей, честные рабочие и крестьяне». Если они видят над собою нетвердое руководство, если закрадывается сомнение в правильности ведения полка командиром, если нет нравственного уважения к комиссару полка, то, разумеется, получается развал: шкурники берут верх, лучшие элементы стоят обескураженные в сторонке, а средние элементы не знают, с кем идти, и в час опасности поддаются панике. Там, где состав командиров хорош, особенно низший командный состав, где этот состав честный, твердый, где командир и комиссар полка хороши, там любой полк окажется на высоте. Дайте мне самый плохой полк, дайте три тысячи дезертиров, захватив их, где угодно, и назовите это полком, я им дам хорошего, честного командира полка, хорошего боевого комиссара, дам подходящих батальонных, ротных и взводных, – и я говорю, что три тысячи дезертиров в течение четырех недель дадут у нас, в революционной стране, превосходный полк. И это не надежда, не программа, не идея, все это проверено опытом, и в последние недели мы снова проверили это на опыте Нарвского и Псковского участков фронта, где нам такими мерами уже удалось создать прекрасные боевые части.

Есть еще возможный фронт, о котором я еще не говорил: это фронт Карельский или Финляндский. Там у нас боевых действий нет. Финляндия с нами непосредственно не в войне, хотя косвенно воюет, посылая свои полки на территорию Эстляндии, откуда они наступают на Ямбург вместе с белогвардейцами, эстонскими и русскими. Но на Карельском перешейке фронта в подлинном смысле нет. Однако, в последние недели в Финляндии велась бешеная, в настоящем смысле этого слова, агитация в пользу наступления на Петроград.[45] Они считают, что там мы теперь наиболее уязвимы, так как утратили Балтийское море и поэтому подступ к Петрограду теперь менее защищен. Рабочий класс Финляндии был, когда он стоял у власти в прошлом году, лучшим щитом для Петрограда. Но теперь там господствует временно буржуазия, и ее вождь Маннергейм, из бывших русских генералов, вел в последние месяцы и недели агитацию в пользу наступления на Петроград, а финская и шведская буржуазная печать утверждала, что Петроград можно взять путем сухого короткого удара, путем налета, – для этого достаточно бросить туда, скажем, одну-две дивизии. Мало того, ген. Маннергейм назначил маневры своих полков вблизи нашей границы, у Териок, и об этом открыто писала в тоне вызова финляндская буржуазная печать. В Петрограде по этому поводу, разумеется, большого волнения не было, ибо смешно и нелепо говорить о том, что финляндская буржуазия, которая едва-едва справилась (при помощи гогенцоллернских штыков) с революцией рабочего класса Финляндии,[46] буржуазия страны, в которой всего населения не более двух с половиной миллионов душ, сможет состязаться с революционной Советской Россией; тем не менее в Петрограде поднялось глубочайшее возмущение среди рабочих по поводу того, что финские белогвардейцы, на шпагах которых еще не обсохла кровь финляндских рабочих, осмеливаются угрожать рабочему классу Петрограда, нашей красной революционной столице.