Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России Страница 22

Мессианизм США сегодня воплощается в политике распространения демократии и тесно переплетается с экспансионистской тенденцией, которые будут рассмотрены ниже. Моральный абсолютизм и манихейское видение мира питают его дополнительной энергией.

Моральный абсолютизм и манихейское видение мира

Религиозная страстность и прозелитизм, свойственные протестантизму, в сочетании с убежденностью в двойственности натуры человека, заложенной философами Просвещения и основателями нации, обусловили уникальный моральный абсолютизм Америки. Прежде чем распространиться на внешний мир, дух походов за идеалы морали начал применяться к внутренним американским вопросам.

Американские исследователи согласны с наличием у нации убежденной моральной категоричности. Историк Ричард Хоффстедтер подтверждает, что американцы не принимают послушно зло в жизни и склонны к «приступам морализаторских походов». Социолог Сеймур Мартин Липсет отмечает, что американцы «особенно расположены к поддержке движений за устранение зла». Грэнт Макконелл делает акцент на том, что «в американской политике вряд ли существует более настойчивая тема, чем возмущенная добродетель». Спорадически, но регулярно и настойчиво национальное сознание возмущенно взрывается разоблачениями коррупции в общественной жизни. Самюэл Хантингтон назвал «периодами страстей по кредо» феномен регулярных приступов «широкого и интенсивного морального негодования» по поводу пропасти между американскими идеалами и реальностью.[109]

Согласно консервативному мировоззрению администрации Джорджа Буша, моральные идеалы составляют фундамент общества и служат гарантией продолжения его существования. «Американский идеал свободы, общественное благо зависят от характера человека — его честности, толерантности по отношению к другим, способности руководствоваться совестью в собственной жизни», — говорил президент Буш, вступая в должность в январе 2005 года. Список фундаментальных ценностей, поддерживающих моральное здоровье общества и порядок в нем, составляют религиозные постулаты, непреложная важность человеческой жизни, институты семьи и общины.

Моральный абсолютизм берет начало в протестантских истоках Америки. Историк идей Питер Ватсон обращает внимание на тот факт, что основание Америки было «моральным актом».[110] Важная особенность протестантизма состоит в его твердой вере в возможность совершенствования человека, в отличие, например, от католицизма или православия, которые принимают человеческую греховность как неизменную данность. Историк и писатель Гарри Уиллс утверждает, что «Религия была в центре наших важнейших политических кризисов, которые также были и моральными кризисами — поддержка и оппозиция войнам, рабству, корпоративной власти, гражданским правам, сексуальным кодам, „Западу“, американскому сепаратизму и имперским претензиям».

Воспринимаемые буквально, библейские заповеди служили верующим эффективным наставлением в личном и общественном реформировании. Самюэль Хантингтон определяет пуританскую революцию как «первоисточник моральной страсти, которая приводит в действие мотор политических перемен в Америке». С тех пор возобновляющийся импульс «очищения правительства» регулярно сотрясает американское общество в стремлении приблизить реальность к идеалу. С завидным постоянством Америку сотрясают скандалы о разоблачении коррумпированных чиновников, нарушениях на выборах, незаконных корпоративных практиках, превышениях власти и лжи чиновников, включая президентов. Хантингтон замечает, что «Великие пробуждения» в американской истории соответствовали периодам великих политических реформ. Историки выделяют четыре периода «Великих пробуждений», когда повышенная религиозная активность, проявлявшаяся через экспансию протестантской церкви, совпадала с периодами радикальных политических изменений на моральной основе. Это американская революция, подъем аболиционистского движения в 1820–1830-х годах, успехи прогрессивных движений за социальную справедливость в 1890-х годах и, наконец, победа поборников гражданских прав для чернокожего населения в 1950–1960-х годах.[111]

Американский протестантизм также подразумевает фундаментальную оппозицию между добром и злом, правотой и неправотой. В видении мира пуританами «все люди разделены на два ряда, Добрых христиан и Порочных безбожников, Праведных и Грешных».[112] Космология пуританства не несет оттенков — в ней есть только космическое сражение между Светом и Тьмой. Пуританство как наиболее радикальная ветвь протестантизма завещало американскому народу веру, что он вовлечен в праведное усилие по обеспечению триумфа добра над злом.

Социолог-антрополог Мэри Дуглас предполагает, что для беспокойства о проблеме зла необходим определенный социальный опыт. Строгое разграничение между «чистыми, добрыми и крайне низкими людьми» появляется в сообществе, члены которого между собой равны, но объединены тесными связями. Основная организационная дилемма для людей, избирающих коллективную жизнь без иерархической структуры, состоит в том, как поддерживать коллектив единым, не прибегая к принудительным методам. В этом случае, считает Дуглас, связующим материалом служит убеждение в зле и коррумпированности внешнего мира — оно дает идентичность коллективу и сплачивает его в противостоянии абстрактному злу. Образ «города на холме» символизирует жесткую дихотомию между добром внутри и злом вовне и таким образом поддерживает добровольную внутреннюю организацию.

Дихотомическое видение человеческой сущности распространяется и на международных игроков: государства и их руководители сортируются на два вида — приверженцев Добра и приверженцев Зла; последние могут составлять целые «оси». Манихейское видение мира только в двух цветах — белом и черном — не допускает градаций и оттенков. «Только добро и зло, поощрение и наказание могут мотивировать рациональное существо; это шпоры и узды, которыми все человечество приводится в действие и направляется», — писал в 1693 году Джон Локк. Добро должно поощряться, зло — обуздываться; «добро» есть Америка, «зло» — все, что ей противится. Эта же святая простота и незамутненное восприятие мира эхом откликаются в утверждениях сегодняшних лидеров: вы «либо с нами, либо против нас».

С другой стороны, абсолютизм, прилагаемый к типичному для Америки дуальному видению мира, действует с такой же категоричной силой на тех, кто не демонстрирует стремления разделить американские ценности. Поскольку американцами эти ценности воспринимаются как совершенная очевидность, то те, кто их не разделяет, немедленно представляются порочными и опасными, и к такому безнравственному, злонамеренному человеку или государству могут быть применены только жесткие методы. В результате, наряду с высокой гуманностью, Америка проявляет столь же незаурядную жесткость в обращении с врагом.

Эта двойственная, но в американском понимании совершенно логическая и обоснованная практика провоцирует со стороны России регулярные обвинения Америки в политике двойных стандартов. Подобные обвинения проходят мимо американского сознания, совершенно его не задевая, ибо для него очевидно, что с друзьями следует обращаться «добрыми» демократическими методами, а в отношении врагов должны применяться другие средства, сообразные их натуре, воплощающей зло.

Тенденция к экспансии и имперские стремления

Имперская логика в Америке была заложена ее национальной идентичностью и идеей задолго до того, как страна обрела имперские размеры. Ощущение исключительности, универсализм ценностей и категоричность их применения, мессианские стремления, «высокая моральность» внешней политики и манихейское видение мира в сумме с национальными и материальными интересами обуславливают имперскую экспансивность Америки — константу в историю государства.

Роберт Кейган, до недавних пор причислявшийся к ядру неоконсервативных идеологов, а теперь рассуждающий, почти как Наум Хомский, в своей последней книге «Опасная нация»[113] развенчивает видение первых поселенцев как кротких богопослушников. В их целеустремленном заселении нового континента, наступательном отстаивании земли от аборигенов, захватническом продвижении на запад и собственно в объявлении независимости колоний от английской метрополии Кейган видит агрессивные экспансионистские намерения и стяжательский материализм, которые задали курс внешней политике государства.